Малина (СИ)

Их представили. Смешной менеджер зала в пиджаке с пальмами расхваливал умения их скромной группы добрых пять минут, а потом предоставил им право слова.

- Добрый вечер, - промурлыкала Ольга в микрофон, хлопнула глазками и томно улыбнулась, - На улице сегодня достаточно холодно, мы рады, что вы пришли погреться в нашей уютной компании. И чтобы этот процесс проходил приятно, мы сегодня будем петь только для вас.

Обвести взглядом всех, задержаться на столах, которые расположены подальше, повести плечиком и нежно обнять микрофон одной рукой, вторую свободно положить себе на бедро, склонить голову и запеть. Главное не закрывать глаза, чтобы не создавалось впечатление, что она боится. Публика она такая, дашь слабину - закидает тухлыми помидорами.

Песни лились звонко и настойчиво, Жора сегодня как-то рьяно старался, наверно душевно отдохнул вчера, а Егор чрезвычайно радостно улыбается, скорее всего что-то вспоминает. Вот только ей нельзя отвлекаться, потому что песни нужно петь с душою. И она поет. Сначала спела три песни из заявок, зал разогрелся, кто-то даже отложил столовые приборы и смотрел только на сцену. Две пары решили потанцевать. Компания у сцены усердно жевала. Потом нужно спеть две-три песни из собственного любимого запаса. Это тебе не два слова и куча смысла, а полноценные песни с целью и задумками. На удивление хорошо пошел репертуар группы 'Серьга', а песенка 'Человек и кошка' рассмешила даже непробиваемую чавкающую компанию. Они просили повторить еще - на бис. Заявки - своя заготовка, потом две минуты на общение с залом.

- Как у вас настроение? - звонко спрашивала Ольга, спускаясь со сцены.

Всем без исключения нравилось общаться с ней. То ли у нее аура в тот момент была такая доверительная, то ли певица сама чувствовала, кто ей хочет ответить. Она интересовалась и настроением посетителей, и вкусно ли готовят, что они хотят услышать, есть ли те, у кого тут праздник сегодня. А потом опять улыбки, песни...

К концу смены, которая длилась с семи вечера до часу ночи, Ольга уже успела пройтись по залу три раза, два раз отлучиться, чтобы выпить теплого молока и справить естественные потребности. Ноги немного устали от постоянного топтания на одном месте, спину ломило, а голова раскалывалась от счастья. Певица была невероятно довольна собой - не было типичных клиентов-дебоширов, зато ей оставили хорошие чаевые и даже одно предложение спеть на чьем-то юбилее, которое Оля отвергла очень мягко, сославшись, что именно в этот день у нее самой могучий-большущий праздник.

Кафе закрылось, уборщики и официанты заканчивали свою работу. Ольга сняла туфли, села на пол сцены и широко по-доброму улыбнулась.

- Хорошо отработали! - встряхнула головой и засмеялась.

- Вот за что я люблю нашу Птичку, - смеется Наташа, администратор, - Так это за оптимизм. Хоть потоп, хоть пожар - она всегда довольна!

- А что-то случилось? - Ольга строит личико святой наивности и хлопает ресничками.

- Ага, у нас сегодня трубу прорвало, Су-шеф руку кипятком ошпарил, а начальник поругался с кем-то из зала. А так ... - и рукой повертела.

- Так все же обошлось! - пожимает плечами певица, - Это уже было. Сейчас-то все хорошо?

- Да... Мне бы твое отношение к жизни, - качает головой Наташа, - А то я на дочку уже рычать готова, когда она мне очередную подлянку с одеждой или косметикой устраивает.

Все опять смеются. Наташа всем уже уши прожужжала, что у нее дочка та еще егоза. То занавески ножницами порежет, чтобы те были похожи на украшения, как 'в гареме', смешает соль и соду, зальет это все духами мамы и заправит папиным кремом для бритья. А на прошлой неделе ребенок взял мамин лак для ногтей и разрисовал плитку в туалете. Все считали такие забавы ребенка весельем, кроме самой Наташи. Она только что не рыдала от очередного заскока дочки.

Через час, когда все успели закончить рабочие дела, кафе полностью закрылось и рабочие отправились по домам. Ольга опять закуталась в свой пуховик. Ночь, темно на улице ни души. Лёлик, охранник, который год предлагал провожать ее до дома, а она все отшучивалась. Ну, кто к ней подойдет - она же сейчас на девушку только отдаленно похожа! Это надо быть полностью без головы и глаз, чтобы позариться на этакий комок серого тряпья, который сейчас из себя Оля представляла.

- Девушка! - раздалось где-то рядом.

Она вздрогнула и остановилась. Непроизвольно огляделась. Двадцать пять, а до сих пор ведет себя как ребенок. Пожала плечами. В пределах видимости никого не было - только ветки с клоками листвы, припаркованные машины и фонари.

- Да, вы! - уже ближе.

Оля не на шутку испугалось. Угар радости стих и всплыли в памяти разные страхи, которые присущи молодым девушкам. Да, ну! Бред. В наше время маньяков ловить надо, у нее подруга как-то рассказывала, что некоторые особо одаренные личности в поисках материала для курсовых и дипломов бегали по Битцевскому парку и искали насильников, и главное - не нашли! А тут прямо будете вам бегать холодной октябрьской ночью такой вот индивид. Ну-ну!

Опять осмотрелась, уверила себя, что просто прохожий, которому прикурить надо дать. Сейчас она ему скажет...

- Чего рот разинула! - ее грубо схватили за плечо и развернули лицом к говорившему.

- А...

- Птичка, - совершенно другим тоном стал говорить схвативший ее мужчина, - Попалась хорошенькая моя.

В голове была каша из мыслей. Смутно знакомые черты лица не хотели складываться в общую картинку, а во рту предательски пересохло. Мужчина что-то говорил, она не слышала - в ушах точно стук в барабан билось сердце. Что он от нее хочет? Куда пытается увести? Эй!

Дернулась. Ее в ответ встряхнули так, что чуть голова не отлетела от шеи. Прострелом боль отдалась в груди. Кажется, у нее позвонок сместился. Да, плевать. Чего он ее волочет. Бесит! Как он посмел!

- Прекрати! - еще раз встряхнул и для полноты картины наотмашь ударил по щеке, - Или идешь со мной, или я тебя убью. Ты хочешь умереть?

Со всей силы замотала головой. Голос предательски не возвращался. Надо было кричать, умолять, унижаться, но чтобы отпустил. Паника захлестнула с головой, когда Ольга поняла, что с ней хотят сделать. Тут не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять замыслы этого человека. Она пыталась сопротивляться еще немного, адреналин бурлил в крови ровно до того момента, когда ее еще раз ударили теперь уже по затылку. Она потеряла сознание.

Страха в забытье не было. Она, кажется, пыталась что-то шептать и торговаться. Сквозь пелену боли она периодически улавливала картинки: темный вонючий подъезд, запах мочи, звон ключей, тепло помещения, шорох, шум снимаемой одежду, слепящий ее желтый свет настольной лампы, запах ароматических палочек.

- Не надо, - хрипит она.

- Тебе понравится, - отвечают ей.

Ее связывают. Жуткая беспомощность приводит в более-менее трезвое состояние. Она все еще пытается отбиться, но ее попытки больно ей обходятся, сильный шлепок по заднему месту, дергание за ухо, укус за шею до крови. Запах человека и собственной крови порождает рвотные позывы. Страх дарует ледяной холод в руках и ногах. К этому добавляется тряска и море слез. Когда ее раздевают, она уже не тихо плачет, а рыдает в голос, который неожиданно прорезается.

- Пожалуйста. Я вам заплачу, отпустите. Не буду заявление в полицию писать, только отпустите...

Ее не слушают. Олю трясет, как в лихорадке, одежду разрезают ножницами, и вот она полностью обнаженная в свете невнятного светильника. Кожа покрывается мурашками, надежда выбраться все еще не оставляет Олю. Пока. До тех пор, пока ей не закрывают глаза, а рот не заклеивают скотчем. Безысходность и безнадега. Ее трогают, щипают, кусают, а она лишь вздрагивает и заливается слезами. Тот момент, когда этот не человек, а чудовище начинает в полную силу насиловать ее, кажется, она вообще перестала все воспринимать.

Она начинает визжать, и слезы снова текут по лицу девушки. Унижение. Хлесткое и жуткое оно проникает в ее мозг с новой силой. Звуки скрипящего дивана и пыхтения этого нелюдя у нее стоят в ушах. Ощущение бесповоротности бытия и своей беспомощной слабости бьются с жалостью: за что, почему именно она, почему не слушала других... Ничего не получается, только задыхается с каждой секундой от страха, то того, что этот урод еще что-то может сделать похуже.