Капкан любви

— Мои чувства никак не связаны с делами, — хладнокровно ответила Кандида, просматривая страницу «Таймс», где говорилось о переходе Билла Бареджа из «Хэйз Голдсмит» в «Морган Стэнли», — ни личные, ни любые. Это еще вопрос, как судить об этом деле. Мое личное и профессиональное суждение выглядит так — мы не переманиваем ваших людей, потому что вы не наш клиент. Я достаточно ясно высказалась? — она обвела заметку в газете толстым красным маркером.

В трубке молчали.

— Я достаточно ясно высказалась, Малькольм? — повторила Кандида. В ее голосе прозвенела резкая нотка.

— Да, подробно, болезненно и очень ясно. Вы всегда высказываетесь ясно. Одно меня огорчает — люди знают о наших отношениях, и в руководстве прямо говорят, что не понимают, почему я не могу убедить вас не трогать моих людей. Все выглядит так, будто вы мстите мне за что-то. С февраля вы увели шестерых лучших людей из нашего отдела. Это так обескураживает, не знаю, что и сказать им...

— Скажите им правду. Скажите, что я — не ваша собственность. Скажите, что я всего-навсего подыскиваю их сотрудникам работу получше. Скажите им, что сейчас самое время подумать, почему их сотрудники так легко срываются с места. Скажите им что угодно — мне все равно, что, — только отстаньте от меня со своими проблемами. У вас своя работа, у меня — своя.

Кандида повесила трубку. Тонкая улыбка играла на ее губах, пока она набирала номер телефона Джоанны Френч, главного редактора страницы ежедневника Сити в «Таймс». Джоанны не было, но у Кандиды имелась бутылка шампанского для посылки в редакцию. Вернувшись, Джоанна найдет ее на рабочем столе. Кандида всегда, ну всегда, оплачивала свои долги.

Годы назад, когда Кандида открывала свое агентство по трудоустройству, она скорее умерла бы, чем повесила трубку в разговоре с членом совета директоров «Хэйз Голдсмит». Но времена сменились. Сейчас она вела дело в высшей степени успешно, в высшей степени первоклассно, она была наилучшей в лондонском Сити среди фирм, занимающихся трудоустройством, или, на деловом жаргоне — охотников за головами. Она очень гордилась своими достижениями, и по справедливости.

Факт, что она уже больше года спала с Малькольмом Фиачайлдом, ровным счетом ничего не значил. Бизнес есть бизнес.

Деловая комната в «Стейнберг Рот» звенела от криков взбудораженных торговцев, отчаянно пытающихся закрыть свои позиции после того, как министерство труда США объявило данные о безработице за предыдущий месяц. Безработица превысила 4,6 процента, когда весь рынок скупал доллар в ожидании повышения курса. Торговцы, играющие на повышение доллара, меньше всего нуждались в подобных новостях.

Весь рынок буквально ревел. Весь, кроме Майка Мичинелли. Майк удобно откинулся в кресле, положил ноги на свой рабочий стол и закурил большую сигару, улыбаясь по поводу бешеной активности, кипевшей вокруг него. Деловое помещение «Стейнберг Рот» в Лондоне было карикатурой на деловые комнаты Сити — нечто среднее между скоплением цыплячьих клеток и центром космических технологий. Работники купли и продажи, сидевшие в одном длинном, узком помещении на расстоянии фута друг от друга, теснились перед дисплеями, мигающими, словно системы жизнеобеспечения в центре управления космическими полетами. Воздух, несмотря на утреннее время, был едким от сигаретного дыма. Стены дрожали от разлетающихся по комнате криков.

— Ии-ии-сус Христос! Иии-сус, мать твою, Христос!

— Пойдет! Я продам вам двадцать долларов — по рукам!

— Не бери двадцать вторую, к дьяволу! Это Меррилл — не трогай эту дурацкую линию...

— Иии-сус Христос!

Майк был на особом положении в «Стейнберг Рот». Он занимался собственной торговлей банка, что означало, что он вкладывал капитал фирмы в иностранные валюты, играя на повышении и понижении курсов валют. Сейчас он оставался позади толпы торговцев, рвущихся назначить цены покупки и продажи, или «ставки» и «предложения», цены дня конкурентного и дня спокойного. Он просто обозревал рынок, наблюдал волнение других торговцев, выбирал стратегию, делал ставки и возвращался на место ждать результатов. Обычно он действовал правильно, хотя размер его ставок нередко доводил до полусмерти менеджера его отделения. С тех пор, как Майк два года назад вернулся из главного офиса «Стейнберг Рот» в Нью-Йорке, за ним установилась такая блистательная репутация, что менеджерам отделений фирмы было указано прикусить языки и потеть, но не вмешиваться в сделки Майка. Говорили, что Майк чует, где прибыли, а где потери, и даже умеет изменить тенденцию рынка, если она ему не нравится. Майк мог сказать, что марка упадет, и продать 250 миллионов. Если же марка при этом поднималась, он мог вернуться и продать еще миллиард. Когда марка действительно начинала падать, он заходил к боссу и спрашивал: «Видите? Ну что я говорил?» У Майка Мичинелли были стальные нервы.

Спиг Холл, один из младших торговцев, остановился у его стола и вопросительно поднял бровь.

— Как дела, Майк?

Майк наклонился вперед, чтобы получше всмотреться в призывно подмигивающий экран.

— О'кей, — пожал он плечами.

— Что о'кей?

— Я выиграл. Более семнадцати с половиной миллионов, для начала неплохо, — протянул он.

Спиг в прострации уставился на ковер у ног Майка.

— Дуче! — произнес он с благоговением.

Коллеги-торговцы прозвали Майка «Дуче» из уважения к его коммерческим талантам. Майк заслуженно гордился своим прозвищем.

— Майк! Возьми двадцать восьмую линию! — выплеснулся из гущи событий чей-то голос.

— Алло! Это Майк Мичинелли?

— Да, я слушаю.

— Майкл, меня зовут Кандида Редмейен. Я — агент по трудоустройству, мне хотелось бы встретиться с вами. Я позвонила некстати?

— Нет другого времени, кроме текущего момента, как я всегда говорю, — Майк открыл лежащий на столе ежедневник. — Я могу встретиться с вами сегодня во второй половине дня. Скажем, в пять тридцать?

— Чудесно. Девятнадцатая Финсбари-сквер, пять тридцать дня. Жду с нетерпением.

— Я тоже.

На другой стороне Лондона, в зеленом парке Ноттинг Хилл Гейт, симпатичная молодая женщина в потрепанной блузке и обрезанных до колена джинсах лежала на траве и бесцельно перелистывала страницы журнала. Ей было лень даже читать. Англия наслаждалась необычно жарким, словно в Индии, летом, солнце просвечивало сквозь деревья, ласково облизывая голые ноги и плечи женщины и клоня ее ко сну. С противоположной стороны Стэнли Гарден были слышны обычные для Лондона звуки — детские голоса, шум транспорта, приглушенный ритм рок-музыки, доносящейся из открытого окна, крикливый голос соседки, подзывающей собаку...

Тедди заставила себя шевельнуться. Был почти полдень — самое время сделать что-нибудь полезное. Она уселась, достала флакон с маслом для загара, натерла им свои голые ноги — щедро, как указано в инструкции — и вновь разлеглась на траве с чувством удовлетворения. Она почти заснула, когда нервно жужжащий переносный телефон вернул ее назад в бодрствование.