Сумасшедший (СИ)

- Мамочка!

- Тише Нют. - Я обнимаю ее. - Выгонят еще.

- Ты можешь мне рассказать, что случилось? - Всхлипываю, давясь слезами, которые, наконец, хлынули из глаз. В голове какой-то шум, и беспорядок после того, как мне позвонила соседка посреди ночи и передала, что отца и еще нескольких шахтеров засыпало в шахте.

- Я сама еще ничего не знаю ребенок. - Мамочка у нас сильная, она не плачет, пытается сохранить холоднокровие в сложных ситуациях, но я же вижу, с каким трудом ей дается этот ровный тон. - Обвал на шахте. Оперируют уже несколько часов. - Ее голос дрогнул. - А, что оперируют, толком не говорят.

- Господи.

Все на что меня хватает. Мама усаживает меня на стул и садится рядом, пожимая мою ладонь, опять горбясь. Мы сидим тут долго. Наступает утро, начинают сновать люди, больница в провинциальном городке быстро заполняется галдящими людьми и только ближе к обеду из отдела хирургии выходит взмыленный высокий мужчина с крупными чертами лица.

- Петрова Нина Андреевна? - Он усталым взглядом обводит коридор, а мама уже рядом с ним заглядывает в эти усталые глаза, с отчаянной надеждой сжимая трясущиеся губы. - Ваш муж вне опасности, нам удалось остановить внутреннее кровотечение, позвоночник в нескольких местах имеет опасные трещины, и еще есть подозрение на защемление нервов, но тут уже мы не властны.

- О чем вы? - Настойчиво спрашивает мама.

- Впрочем, рано конечно судить, нужно дожидаться пробуждения... - Хирург мнется, а потом подавлено добавляет. - Возможно ваш муж уже не сможет ходить. Простите.

- Что? - Мама хватается за сердце, а я подаюсь вперед, обнимая ее и усаживая на опостылевшие стулья.

- Мамочка!

- Ничего доченька. - Губы белые.

- Что-то можно сделать? - Давлю на мужчину, что подобрался ближе к маме и пережимая кисть считает ее пульс, посматривая на часы.

- Не знаю. Говорю, еще рано делать выводы. Можно конечно сразу по приходу в сознание попробовать изыскать хорошего нейрохирурга, да только... - И все понимают эту загадочную тишину. Навряд-ли какой-то "хороший" нейрохирург попрется в глушь спасать шахтера. Нет, конечно, если ему предложить денег... интересно сколько нужно? Хотя какая разница, их один черт нет! - Да потом на реабилитацию... - Очередная загадочная тишина.

Загадочным оказался этот хирург, но добрым, сам уставший, но все же сходил за водой маме, за одним принес успокоительного, добродушно похлопал по плечу и скрылся в своей вотчине явно спеша сдать смену и отправится отдыхать. А мы с мамой остались ждать, когда папа отойдет от наркоза, а еще ждать результатов осмотра, молиться. Нам ничего более и не осталось.

Периодически разминая затекшие ноги я спускалась на первый этаж, от звониться Витальке, соседке Раисе Павловне, старушке, что позвонила мне в общежитие. Всем, кому наше горе было не безразлично, а еще купить воды. Собственно ей я чуть и не захлебнулась, когда услышала:

- Анюта?

Обернулась, сомневаясь меня ли спрашивают, немного пугаясь знакомых, темно карих глаз.

- Андрей? Что тут делаешь? - Недоуменно спрашиваю нахмуриваясь. Он не отвечает, смотрит пристально в глаза, словно решая что-то для себя, а потом усмехается, так жутко, непривычно, что неосознанно я делаю несколько шагов назад, наступая какой-то женщине на ногу, отчего тут же смущаюсь собственной неловкости и разбухшим языком прошу прощения.

- Отец еще не очнулся? - Не замечая моей неловкости и проявляя странную осведомленность, спрашивает он.

- Что ты тут делаешь?

- Ловлю момент. - Отвечает он приближаясь. - У меня предложение.

- Какое?

- Твоего отца после пробуждения доставят в хорошую больницу к лучшим хирургам. Я узнавал, шансы не плохие, да и снимки Федор Николаевич добродушно передал им на совещание...

Не пойму, почему меня так отталкивает неуютный, маниакальный взгляд Андрея.

- Если...?

- Умная девочка... - Он криво улыбается. Расчетливо, жестко, как человек, видящий свою цель и готовый прямо сейчас забираться на головы и идти по ним. - Если ты станешь моей. - Добавляет он, а кривая улыбочка так и не сходит с красивого лица.

- Я не шлюха! - Зло выплевываю, пытаясь сдержать порыв со всей силы проехаться по его лицу. Пижон. А казался милым... хотя какой милый, тот его взгляд...

- Шлюх у меня и без тебя много. Я женюсь на тебе. - Говорит этот сумасшедший, сверкая блестящими глазами.

- Ч...то? - Не удается мне справиться с шоком.

- Что слышала. Мы прямо сейчас, пока твой отец не пришел в себя, идем и расписываемся, я вызываю бригаду, что забирает твоих родителей в клинику, а потом ты перевозишь свои вещи ко мне. - Его не смущает мой ошарашенный вид, довольно скалясь, он спрашивает. - Как тебе план?

- У меня есть любимый парень. - Злобно тыкаю я в его грудь тонким пальцем.

- Уже нет. - Пожимает плечами и передает мне небольшой листок, на котором растянутыми закорючками выделены буквы очень знакомым подчерком. Злой подчерк, два слова отрывистых, хлестких.

"Мы расстаемся"

- Что? - В очередной раз, недоумевая, спрашиваю.

- Ему нужна была моя машина, мне нужна ты. - Просто отвечает сумасшедший. - Не расстраивайся, очередной продажный подонок. Таких много.

- Он не такой! - Шиплю я и трясущимися руками, обвинительно тыкаю его телефоном, зажатым в руках. - Я только что с ним говорила!

- Кишка тонка признаться? - Смеется он. - Боже он жалок. Набирай. - Смело добавляет, выхватывая телефон из рук, потому как я и без его советов уже набрала Виталика. - Не разочаровывай меня окончательно и поступи как мужик! - Рычит он в трубку и передает ее мне с милой, змеиной улыбкой.

- Виталя, что несет этот псих? - Мои руки трясутся, а губы начинают дрожать, когда в ответ я слышу смущенную тишину, а потом неожиданно злой голос.

- Пошла ты нахрен! Достал меня и твой долбанный институт, и ты со своим нытьем! - Гудки.

- Боже... - Выдыхаю я, пытаясь не фокусироваться на этом сумасшедшем, не задумываясь над тем, что все, что сказал этот ненормальный, правда, что парень, которого я боготворила четыре года такой... какой? - Это мало что меняет.

- Ладно. Все равно ты станешь моей. Я подожду, когда у тебя не будет иного выбора. - Лаконично добавляет и немного отступает.

Это лаконичность и пугает меня. Твердая, уверенная, странная, особенно в его исполнении и на кие-то доли секунд я задумываюсь, зачем ему это все? Я понимала желание затащить в постель, понимала желание присвоить, что-то чужое, но не понимала больного, лихорадочного взгляда прикипевшего ко мне.

Я не была красавицей. Никогда. И даже правильно подобранная одежда, каблуки и макияж не выделял меня из толпы посредственностей. Я не была серой мышью, что часто можно встретить на страницах пошловатых романчиков, не была скромницей, как и лидером. Я была среднестатистической девочкой восемнадцати лет, не верующей в любовь с первого взгляда, не верящей в сказки, где к бедняжке на помощь приходил принц. Я вообще была по жизни прагматиком и старалась смотреть на вещи - такие, какие они есть на самом деле.

- Зачем тебе это?

- Надо. - Он приподнял бровь, следя за мной.

- Это странно. Ты делаешь мне предложение, взамен помощи моему отцу? - Он просто кивает, не утруждая себя ответом. - Ты сумасшедший. - Заключаю, делая еще один осторожный шаг назад, он в ответ еще больше улыбается. Так открыто и так по сумасшедшему, словно в подтверждение неаккуратно произнесенным словам.

- Нет, Анюта. - Мое имя получается как-то гортанно, глубоко и очень ласково. - Я болен... - Он прикрывает сумасшедший блеск карих, глубоких глаз. - Тобой.

Я устаю от напряжения и не особо спешу еще о чем-то с ним говорить, разворачиваюсь, поднимаясь на второй этаж к маме, долго не могу выкинуть его слова из головы. Вижу потерянную маму, сгорбившиеся плечи. Мы обе понимаем, что инвалидов в нашем шахтерском городке достаточно. Что жизнь с ними не так проста, не потому, что всплывает множество проблем, а именно из-за капризов. Уязвленной гордости. Сколько таких семей? Множество. И не все смогли справиться с горем, не все смогли это пережить, оставшись полноценной семьей. Боюсь думать о том, что в какой-то момент я могу, идя домой наткнуться на спившегося отца, где-то во дворе.