Любовница президента, или Дама с Красной площади

Часто обедаем в маленьком кооперативном грузинском ресторанчике напротив Новодевичьего монастыря. Это заведение со стенами, облицованными светлым деревом, в зале всего десять столиков, уже сервированных острыми закусками — разноцветные соусы и приправы, копченая колбаса, огурцы, головки свежего сыра, бутылка красного вина. Наташа всегда старается сесть у окна: оттуда видны белые стены, красные зубцы, золоченые купола монастыря, в котором Борис Годунов был коронован на царство и куда Петр Великий заточил свою сестру Софью, обвиненную в предательстве. После обеда она ведет меня посетить кладбище за монастырем, где покоятся под величественными и нелепыми памятниками генералы, министры, ученые-академики, герои социалистического труда и герои Советского Союза. Хрущев под странным надгробием — огромной головой, а также Булгаков и Чехов — двое последних под простыми, скромными надгробиями.

Когда я провожу ночь у Наташи, я прихожу к ней часам к одиннадцати прямо из редакции, не заезжая домой. Настоящего ужина мы не устраиваем, мне уже не хочется больше есть, я хочу только ее. После любовных ласк мы смотрим старые черно-белые фильмы, которые поздно вечером показывают по телевидению. Русские комедийки шестидесятых годов, с музыкой в ритме джаза, полные шуток и острот и, по-моему, начисто свободных от советской пропаганды. Это меня удивляет, я думал, что до перестройки телевидение в СССР представляло собой некую казарму мысли, но эти ленты легкомысленны, развлекательны, ироничны. В конечном счете, они показывают общество беззаботное, где если и плачут, то потом смеются, где изменяют женам, но потом также и любовницам, едут в отпуск все вместе почти без денег, устраиваясь кто как может, и творят Бог знает что, где прогуливают школу или работу, ссорятся, мирятся. Неужели коммунизм на самом деле был таким? Или это тоже еще одна ложь пропаганды? Или все было так, а потом что-то испортилось?

Иногда вечером мы идем на набережную в парке Горького. Покрытая снегом дорога продолжается за задними воротами парка и идет вдоль густого леса у подножия Ленинских гор, на берегу Москвы-реки. Проходим мимо искусственного пруда, немногим больше бассейна. Наташа говорит, что некоторые смельчаки делают проруби, чтобы окунуться в ледяную воду. Порой она тоже там купается. Она любит холод, она чувствует себя обновленной, он дает ей ощущение слияния с землей. Далее дорога проходит мимо каких-то стройплощадок, где единственные живые существа — стаи бродячих собак, рыщущих среди куч строительных отходов и ржавеющих каркасов автомобилей. Вверху, на холме, чудовищно огромные опоры линии электропередачи, а еще выше — маленький монастырь, где ведутся реставрационные работы. Время посещения давно прошло, но Наташа объясняет сторожу, что я — иностранный турист, а в Советском Союзе нет ничего невозможного, если дать маленькие чаевые. И в самом деле — сторож нас впускает. В темноте, на втором этаже, в пустой келье, где сто лет назад спал какой-нибудь монах, мы долго целуемся, пока, ругаясь, не приходит нас искать встревоженный нашим исчезновением сторож с электрическим фонарем.

Нам нравятся также прогулки в парке в Коломенском, ранним утром, еще до того, как я отправляюсь на работу. Это была царская усадьба у самых ворот Москвы. Луковки церквей тут синие с маленькими золочеными крестами. Деревянная хижина, в которой останавливался царь, простая, почти без окон, чтобы держать тепло, она сложена из гигантских бревен, как дома пионеров на Дальнем Западе, с изразцовыми печами в каждой комнате. Позади церкви высится отдельно стоящая колокольня, а за ней открывается широкий вид на равнину и московские окраины.

Или же мы отправляемся на вершину Ленинских гор, напротив Московского университета, туда, где только совсем недавно вновь открыли для верующих маленькую церковь. Наташа верит в Бога, но мне кажется, что ее религиозность носит более земной, чем божественный характер, это смесь суеверия и фатализма. После того как она помолится и зажжет пару свечек, мы выходим из церкви, смешиваясь с компаниями новобрачных, сопровождающими празднующих на площади свою женитьбу. Это юноши и девушки восемнадцати — двадцати лет, он взял напрокат черный костюм, она — белое платье. Они пьют водку с друзьями, провозглашают тосты — без пальто на лютом морозе. Они выпивают на площади, не зная куда податься, не имея ни малейшего представления об ожидающем их будущем. «И я была такая, когда выходила замуж», — говорит Наташа.

В воскресенье мы кружим по улочкам Китай-города, неподалеку от моей редакции. Это похоже на возвращение на место преступления: здесь она встречалась с ним. Наташа показывает мне на дом, где ждала Президента. Это красивый особняк в стиле барокко, с выходящими на улицу балкончиками, окрашенный в лазоревый цвет, совершенно невероятная лазурь игрушечного городка, марципана — дома старой Москвы нередко красят в такие дикие цвета. Подъезд заперт. Снаружи нет никаких надписей. Это было именно здесь? Ты уверена? Она растерянно глядит на меня, обиженная тем, что я не верю. Пытаюсь протестовать: даже если я и видел собственными глазами подземелья, разве я могу всему этому верить? Но она прижимается ко мне, целует и говорит:

— Если бы я тебя не встретила, меня бы уже не было на свете. — А потом добавляет: — Я бы также могла покончить с собой. Ты — моя последняя надежда. — Пристально глядит на меня и вздыхает: — Я люблю тебя, люблю, ты понимаешь?

И тут ее слова заставляют меня почувствовать себя Мужчиной. Сильным. Героическим. Спасителем. И я уверяю себя, что тоже ее до смерти люблю. И отбрасываю все сомнения.

Покидаем Китай-город, выходим на Красную площадь, направляемся к мавзолею Ленина, останавливаемся напротив него и наблюдаем за сменой караула. Двое солдат выходят из Кремля, маршируют гусиным шагом, внимательно следя за тем, чтобы не сойти с намеченной по снегу солью и песком дорожке, приготовленной для них, чтоб они не поскользнулись на замерзшем асфальте в своих тяжелых кожаных сапогах. Смотрим на купол Кремлевского дворца с развевающимся на нем красным флагом с серпом и молотом, флаг развевается всегда, независимо от того, дует ветер или нет, благодаря работающему днем и ночью вентилятору. А ниже — под флагом — ряд больших освещенных окон, задернутых легкими белыми занавесками: с первого по четвертое — окна президентского кабинета. Сегодня воскресенье, говорит она, его, скорей всего, нет.

От мавзолея, словно по прекрасно знакомому ей маршруту, Наташа ведет меня над тайными ходами. Я вновь со скептическим видом задаю вопрос:

— А ты уверена?

Она с улыбкой отвечает:

— Если не веришь, отнесись к этому, как к игре.

Идем дальше. Мелкими шажками, внимательно глядя, куда ставим ногу. Люди, пришедшие посмотреть на смену караула, с улыбкой наблюдают за нами: должно быть, мы смешно выглядим, словно мимы, идущие по перекинутому над пропастью мостику, который видят только они.

— Вот, — сообщает Наташа, — сейчас мы проходим над спортзалом, в котором занимаются гимнастикой агенты КГБ.

Делаем три шага влево.

— А здесь под нами находится их буфет.

Пять шагов прямо, три шага вновь влево, пять прямо.

— Здесь пост охраны.

Теперь пятнадцать шагов вправо.

— Тут начинается коридор, ведущий к личному туннелю Президента. Он шагах в двадцати отсюда, надо идти все время прямо по направлению к собору Василия Блаженного.

Мы делаем еще три шага влево.

— Здесь должна быть дверка. Там внутри — остановка секретной линии метро, идущей в аэропорт Внуково.

— Но мы же не собираемся никуда лететь, — говорю я. Она смеется. Эта игра ее забавляет. Теперь мы стоим на «зебре» — пешеходной дорожке напротив входа в Спасские ворота, рядом с Лобным местом — круглой трибуной белого камня, с которой в старину в Москве зачитывали царские указы и на которой совершались казни.

— Это было также святое место, — рассказывает Наташа, — тут клали иконы и хоругви, которые паломники, приходящие в Москву из далеких земель, приносили на Пасху. Отсюда патриарх благословлял верующих, отсюда Иван Грозный каялся в своих грехах и просил прощения у народа. Здесь Лжедмитрий провозгласил себя царем — законным наследником престола, а потом здесь же его труп был выставлен нагишом, со страшной маской на лице и вставленной в рот дудкой. И это также единственное место подземной сети, где можно выйти прямо на Красную площадь. Оно должно было использоваться только в самом крайнем случае — наводнения, взрыва. Цари расположили его так, чтобы им можно было воспользоваться также в противоположном направлении — сверху вниз. Таким образом оно служило еще одним путем для бегства. Ход этот функционирует еще и теперь, но я не знаю как. Этот секрет Президент мне не открыл. Поэтому Лобное место закрыто для посетителей и там всегда дежурит милиционер. Ему приказано никому не позволять забираться на этот исторический памятник.