Любовный контракт

— Фамильная ценность Котсволдов перешла от Бенджамена к старшему сыну Сэмуэлю, создателю издательской компании «Лэмпхауз», основанной на Патерностер-роу, Лондон, в 1854 году. Сэмуэль заложил знаменитый крест, чтобы добыть денег на новое дело, и вскоре заработал достаточно, чтобы выкупить его как раз в разгар Крымской войны.

Снова раздались аплодисменты и гости подняли бокалы.

— К сожалению, — продолжал сэр Гарольд, — вот уже сто тридцать пять лет крест Лампиона, хотя все еще очень ценный, представляет драгоценность только для нас, Котсволдов, кто ценит его в основном сентиментально, как часть нашей семейной истории.

Оливия посмотрела на Стюарта, тот незаметно провел рукой по горлу. Она была рада, что они думают одинаково. Но тогда зачем они согласились на эту пытку? Почему было не сбежать потихоньку и не обвенчаться в Гретна-Грин или Лас-Вегасе?

Она знала, почему: лицо матери сказало ей об этом — о, как бы та была разочарована, если бы они так поступили! В глубине души родители серьезно гордились ее достижениями — не столько членством в Совете директоров, сколько тем, что у нее хватило ловкости заарканить молодого и красивого канадского миллионера. Похоже, папа даже простил ей, что она не мальчик. Оливия была довольна, что благодаря публичному браку примирилась с родителями; в переходном возрасте она им попортила немало крови. Она снова прислушалась к горделивой речи отца.

— Пусть молодым всю жизнь сопутствуют удача и здоровье! Я знаю, Оливия поддержит старую семейную традицию — «Правда. Верность. Честь»!

Гарольд тяжело опустился на стул среди бури аплодисментов, чему Оливия порадовалась. Впрочем, она радовалась, пока он не наклонился к Маккензи-старшему, сидевшему рядом с Мэгги, и не сказал:

— Не обращайте внимания на эти издательские истории, мистер Маккензи!

— Ма, мне кажется, что отец пьян! — в ярости сказала Оливия.

— Дорогая, я полагаю, что он пьян вдребезги — но так счастлив за свою маленькую девочку, что я могу его понять и простить. — Мэгги долила шампанского в бокал Гарри. — Может быть, сегодня я не услышу его рассказов о последних форах, потому что он уже упился собственным красноречием.

Красивый седовласый старик, отец Стюарта, мультимиллионер, сколотивший состояние собственными руками, хвастался Гарольду, что начинал практически с нуля (за всю свою жизнь Гарольд не испытывал ничего подобного) и из мальчишки-газетчика, кем он был в дни Великой Депрессии, сделал своими руками того, кем стал сейчас. Кстати, эй, Гарри, а история про крест Лампиона великолепная! Правда, что он принадлежал русскому императору? Я бы, пожалуй, сделал его новым символом издательства «Маккензи»!..

Канадская мать Стюарта, миссис Пирс Маккензи, была высокая, стройная, элегантная и темноволосая, с надменным лицом, тоже из семьи издателей. В бежевом шелковом ансамбле от Версаче, она перешла на левый борт и была немедленно поймана Мэгги, которая принялась показывать семейные фотографии, рассказывать семейные истории и демонстрировать семейные рецепты.

— Любимый рецепт Гарри — это быстрый пудинг, — сказала Мэгги.

Бежать было некуда, разве что за борт. Пирс уткнула свой ястребиный нос в передержанную фотографию — Оливия в возрасте трех лет и десяти месяцев верхом на пони.

— Быстрый пудинг, говорите?

— Восемь унций риса и немного говяжьего костного мозга…

— Он так и называется? — спросила Пирс, разглядывая пони.

— …и четыре унции изюма без косточек, пинта молока, три унции сахара, четыре унции смородины, немного корицы, одно яйцо и чуть-чуть соли. Печь двадцать минут на умеренном огне…

— Мама, дорогая, — Оливия освободила Мэгги от внимания миссис Маккензи с ее длинными наманикюренными ногтями, которая в жизни никогда ничего не пекла, кроме мультимиллионеров. — Бэрди умирает от желания послушать твой рецепт быстрого пудинга, потому что она холостячка — не в обиду будь сказано папиным увлечениям гольфом и яхтой, то и дело оставляющим тебя соломенной вдовой.

— Будем надеяться, что Стюарт не поступит так же с тобой, дорогая. Крупным бизнесменам никогда нельзя доверять. Тебе следует сделать Бэрди его секретарем, а не своим, она бы за ним приглядела. Попытайся навязать ему в качестве хобби вязание — по крайней мере, это можно делать, не вылезая из кресла у камина.

— Да, ма!

— Ох, как я горжусь тобой, дорогая… — Мэгги похлопала дочь по руке, и, украдкой глянув через плечо, понизила голос: — За то, что до свадьбы осталась «целкой».

— Целкой? — Оливия притворилась, что не поняла.

— Девственницей, милочка. Стюарт — счастливчик!

Мэгги отошла, и Оливия направилась постоять около счастливчика на палубе. Фантастический багровый закат догорал над Лазурным берегом. Она тихо сказала ему:

— Бедной маме приходится жить в своем собственном мире. Мне кажется, она так несчастна!

— Потому что ты вышла за меня? — испуганно спросил он.

— Нет, дурачок! Не подтрунивай над серьезными вещами, Стюарт.

— Извини, милая.

— Потому что она вышла за моего отца и не родила ему сына, вот почему. Па всегда заставлял ее чувствовать себя виноватой. Я сама слышала, как он упрекал ее. Думаешь, Гарольд и Мэгги могут глубоко любить друг друга?

Стюарт ласково сжал ее руку.

— Я уверен, что они любят! Мэгги обожает своего старого повелителя, ты только посмотри, как она вокруг него суетится! Она молодчина — мы все так думаем. «Хочешь знать, во что превратится невеста, — погляди на ее мать», — говорила моя тетка, и я вижу, что мне нечего беспокоиться!

Оливия положила голову на лацкан его элегантного свадебного костюма, придавив гардению в петлице, и с удовольствием вздохнула. На фоне заходящего солнца ансамбль наемных музыкантов начал играть на палубе сентиментальную музыку, вполне подходящую для свадебной вечеринки.

— Потанцуем? — спросил Стюарт, наблюдая, как отблески света играют на ее лице, а губы повторяют слова песенки того времени, когда она была школьницей.

— Давай немножечко подвигаемся…

И они поплыли, обнявшись. Молоденькая дальняя родственница, проходя мимо, ткнула Оливию под ребра.

— Держу пари, что ты не могла дождаться сегодняшнего вечера! Он классный парень, Олли! Надеюсь, когда-нибудь найду себе такого же миллионера!

— Извини ее, ей всего тринадцать, — сказала Оливия. — Теперь ты понимаешь, почему я была против «маленьких подружек»? Они мне уже все вот как надоели!

Оливия посмотрела в его внимательные голубые глаза, и ей захотелось, чтобы этот вечер длился вечно, а ночь еще дольше.

— Мне тоже, но ведь они скоро уйдут, надеюсь?

«Они», свадебные гости с обеих сторон Атлантики, зарегистрировались в знаменитом бело-розовом отеле на Антибском мысу. Ее родители возвращались на свою виллу, папе надо было отоспаться с похмелья. А завтра будет следующий день медового месяца, и они со Стюартом окажутся в пути на греческие острова.

На палубе Винни Легран в своем наряде подружки невесты, библейски черном и пуритански белом, говорила с кем-то по мобильному телефону. Потом она взорвалась, как вулкан:

— Ты только представь себе, кто это, Стю!

В день своей свадьбы, рядом с очаровательной невестой, залитый лучами заходящего солнца, он казался совершенно беззаботным.

— Да кто бы это ни был, пошли его подальше! Я занят…

— Это Кашилогган! — прошипела Винни.

— Кто?!

— Кашилогган! Торговец оружием, миллиардер, недавно освобожденный из тюрьмы. Он хочет знать, почему «Маккензи, Торонто» не продало его мемуары, купленные всеми странами мира, в Израиль!

— Так объясни ему, Винни, тебя для этого и взяли на работу в Торонто.

Стюарт обладал редкостным умением без лишних слов спихивать на других свои неприятности. Она бы на его месте, подумала Оливия, засуетилась и поспешила выхватить у Винни телефон, чтобы поскорей все уладить. Как бы ей хотелось иметь такой талант — сохранять спокойствие, когда речь шла о больших деньгах. Даже на ее свадьбе, украдкой шепчась на палубе, другие важные «шишки» из числа Маккензи не отходили далеко от телефонов и факсов, чуя запах денег.