Жара в Архангельске-2

Он докурил сигарету и решительно направился к палатке.

— Лёха, — сказал он, обращаясь к Флудману, — Поедем утром на такси.

Олива так и обмерла. «Ну что, доигралась? — мысленно сказала она самой себе, — Что ж теперь будет-то…»

— Ну всё, Лёха. Трындец тебе, — сказал Гладиатор, — Утром он тебя зохаваит.

— Ладно, ребят, мне надо с ним поговорить, — произнесла Олива и вылезла из палатки.

Салтыков стоял у костра и курил. Олива подошла к нему.

— Объясни мне, пожалуйста, в чём дело? — спросила она.

— Я всё видел, — холодно ответил он.

— Что ты видел?

— Я видел, как Флудман схватил тебя за жопу. Ты позволяешь такие вещи… Мне неприятно. Зачем ты не попросила его убрать руку?

— Но ведь все знают, что я твоя девушка?

Он промолчал.

— Эта твоя ревность совершенно безосновательна, — сказала Олива, — Ты же сам знаешь, твои друзья — мои друзья. Я не хочу ни с кем портить отношения… И потом, как я должна себя с ними вести? Надеть паранджу и ни с кем не общаться? Так, что ли?

— Нет, конечно, нет, — он обнял её.

Олива даже не ожидала этого. Слёзы подступили к её горлу; она низко опустила голову. Потом виновато посмотрела ему в глаза.

— Ты… ты прости меня, ладно? Я сама не поняла, как это могло случиться… Ну, хочешь, я к этому Флудману больше близко не подойду? Хочешь, я вообще ни с кем из них не буду даже разговаривать? Да, у меня больше нигде нет друзей, кроме как здесь, поэтому я не заметила, как позволила им такую вольность… но если хочешь…

— Я люблю тебя, — сказал Салтыков, обнимая её.

— Ты сам знаешь, в Москве у меня нет никого…

— Бедная моя…

Они помолчали. Салтыкову уже стыдно было, что он мог так плохо думать об Оливе; и теперь, когда она, с виноватым лицом, дрожащая, жалкая, стояла перед ним, он, забывшись, принялся жадно целовать ей руки, лицо, волосы…

— Я дурак, — бормотал он, прижимая её к себе, — Господи, какой я дурак! Разве мог я усомниться в тебе?! Бедная моя, несчастная… Ты ведь столько страдала, любимая моя; но теперь больше этого не будет… Я сделаю всё, чтоб ты стала счастливой…

— Не надо так говорить, — Олива едва сдерживалась, чтоб не разреветься, — Я не люблю, когда так говорят…

Салтыков поцеловал её между глаз.

— Я часто думаю: отчего ты родилась в Москве? Отчего? Родись ты здесь, всё было бы иначе…

— Да, я тоже так думаю… — ответила Олива, — Пойдём в палатку.

— Иди, я щас.

Салтыков остался у костра, а Олива залезла в палатку.

— Ну чё? — спросили ребята, — Как ваши семейные разборки?

— Порядок, — ответила она.

Тем временем Флудман вылез из палатки и пошёл к Салтыкову.

— Андрюха… Я всё слышал, весь ваш разговор… Я больше так не буду…

— Ладно, — ответил Салтыков, — Только больше никогда так не делай.

А тем временем в палатке у Оливы был свой разговор с Гладом и Хромом.

— Значит, ты согласна за него замуж? — спросил Гладиатор.

— Да, согласна…

— Ты любишь его?

— Как сказать… То мне кажется, что люблю, то… я сама себя не понимаю иногда…

— Значит, не любишь, — сделал вывод Хром Вайт.

— Почему?

— Когда любят, не сомневаются.

— Просто мне уже срали в душу не один раз, и я боюсь опять так же наебнуться, — объяснила Олива, — Да и прошлые раны не зажили ещё… Всё не так просто…

Тут Салтыков залез в палатку, и всем пришлось замолчать. А так как волнения улеглись, да и долго молчать было скучно, то вскоре все заснули.

Гладиатор спал беспокойно: дёргался во сне, кого-то там нокаутировал. Видимо ему снились гладиаторские бои.

Утром Олива проснулась — в палатке лежали только она и Хром Вайт. Хром спал без задних ног, а Олива выползла на природу поссать и обнаружила пацанов около кострища.

— Пора собираться, — сказал Гладиатор, — Где Хром Вайт?

— Он спит в палатке, — отвечала Олива.

— Хром!

— Хрооом!!!

— Спит как сурок, — констатировал Гладиатор, — Придётся его вытряхивать из палатки.

Вместе с Флудманом и Салтыковым он подошёл к палатке. Минута — и парни уже свернули её, отчаянно вытряхивая из брезентового мешка Хром Вайта.

— Ну что вы делаете?! — взвизгнула Олива, — Он же спит!

Не обращая на неё внимания, Салтыков и Гладиатор продолжали трясти уже свёрнутую палатку. Флудман стоял рядом и молча наблюдал, и когда из палатки вывалился Хром Вайт и покатился по земле, так же стоял как столб.

— Хром, а Хром! Давай двести рублей за шашлык! — сказал Салтыков, когда палатка уже была убрана, а Хром Вайт, сонно хлопая глазами, стоял перед остальными.

Хром молча протянул Салтыкову деньги, и Салтыков так же молча спрятал их в карман. Потом подошёл к Оливе и хозяйским жестом обнял её за талию.

Оливе стало противно; она сбросила с себя руку Салтыкова и побежала к воде. Он ринулся за ней.

— Что, что такое? Оля, что?

— Ничего. Оставь меня.

А со стороны Медозера на них уже надвигалась грозовая туча…

Гл. 13. Свинарник

Саня застегнул дорожную сумку и, подумав, положил паспорт и билеты в боковой отсек. Перекинув сумку через плечо, вышел из своей комнаты и, медленно ступая по ковровой дорожке, направился по коридору к лестнице.

«Вроде всё взял, ничего не забыл, — подумал он, спускаясь на первый этаж, — Ах да, питерская симка! Вот вечная моя рассеянность — так бы и уехал без неё…»

Саня прошёл через холл и, поставив сумку в передней, направился в диванную. Там в шёлковом халате стояла мама, поправляя в большой старинной вазе только что принесённые цветы.

— Когда у тебя самолёт? — спросила она, задумчиво теребя орхидеи.

— В восемь часов; а Дима где?

— Наверху наверно… Я вот думаю: ты уедешь, мы с папой завтра утром тоже улетаем в Сан-Тропе; кто же будет присматривать за цветами и кормить вовремя рыб? Дима такой безалаберный…

От диванной Саня опять вышел в холл и, подумав, поднялся на второй этаж и направился в комнату брата.

— У тебя питерская симка? — спросил Саня у Димы, — Она должна быть у тебя; я помню, я её тебе отдавал.

Дима выдвинул ящик стола и, достав оттуда небольшую шкатулку, высыпал из неё на стол несколько симок.

— Нет, этой здесь нет, — сказал Саня, — Где же она?

— Значит, она у Салтыкова, — ответил Дима, убирая симки обратно в ящик стола, — Точно у него: он у меня брал эту симку, когда в Питер к Майклу ездил.

— А где я его теперь найду? Они же щас вроде с Оливой на Медозере; а у меня самолёт через три часа.

— Да нет, я думаю, они уже вернулись. Но ты позвони ему на мобилу, уточни.

…Свернув с улицы Тимме во двор, Саня с трудом нашёл дом 23-б и, поднявшись на девятый этаж, пошёл по тёмному смрадному коридору, отыскивая квартиру 87. Остановился у обшарпанной деревянной двери, нажал кнопку звонка. «Кошмар, в каком свинарнике они тут живут, — подумал он, с отвращением осматривая облупившуюся краску на стене и прислушиваясь к гулу сквозняка в тёмном коридоре, — Неужели люди ещё могут жить в таких жутких домах за этими облезлыми дверьми, ходят по этим вонючим и смрадным коридорам… Неужели они нормально себя чувствуют в такой обстановке?..»

Между тем Салтыков открыл дверь. Лицо его было помято, волосы взлохмачены, глаза заспанны. Зевая, он пропустил Саню в прихожую.

— Вы спите, что ли? — спросил Саня.

— Ага, спим… — зевнул Салтыков, — Симка твоя у меня в телефоне, щас я её тебе отдам. Пошли в комнату.

Саня зашёл в комнату и тут же сконфузился. На постели, скинув с себя простыню, спала Олива, лёжа на спине и раскинув руки.

— Ой, что же это я зашёл… Она тут спит…

— Да ладно, я её щас разбужу!

— Зачем? Не надо, пусть спит, — сказал Саня, — Я сейчас уйду, только симку заберу.

— Куда такая спешка? В покер бы сыграли, — Салтыков достал симку из телефона.

— Некогда; у меня самолёт в восемь часов, а надо ещё регистрацию пройти в аэропорту…