Мадам в сенате

– Она лежала в больнице, я приехала навестить ее. Врачи сказали, что она умирает от рака, вот я и прилетела. Когда мама ненадолго пришла в сознание, она спросила: «Кто это?» – «Это я – твоя дочь, Ричи Мевилл». – «У меня нет такой дочери. Я знала шлюху по имени Ричи Мевилл, она уехала в Вашингтон, но это не моя дочь». Я расплакалась: «Мама, прости меня!» А она: «Я лезла вон из кожи, чтобы дать тебе образование, а ты уехала в Вашингтон. Ты мне не дочь!» Ксавьера, она так и умерла, не простив меня!

Гостья не знала, что сказать. Она только вздохнула и крепче прижала к себе рыдающую приятельницу.

– Наверное, ей сказал кто-то из знакомых.

– Да, – всхлипывала Ричи, – могу себе представить, как они это преподнесли. У матери было шестнадцать дочерей, и только я одна навлекла на нее такое бесчестье. Почти все мои сестры работают в Атланте, кроме двух – они устроились в Новом Орлеане. Да еще Клементина сидит в тюрьме за убийство своего парня. Но большинство – в Атланте. И ни одна знать меня не желает.

– Возможно, они еще изменят свое отношение.

– Нет, потому что даже когда им позарез требуется помощь – от меня они ее не принимают. Ведь как было с Клементиной. Ее парень женился на ней после того, как она забеременела – в третий или четвертый раз. Он думал, от него, но ребенок родился белым, и муж выгнал Клементину на улицу. А у нее всегда был бешеный темперамент; она утратила контроль над собой и убила его. Я сразу же примчалась и предложила внести залог и нанять хорошего адвоката, но она заявила, что лучше сгниет в тюрьме, чем примет помощь из моих рук. И ни одна ни разу не ответила на мои письма. Просто ума не приложу, какое затмение на меня нашло, что я перебралась сюда. Уж лучше бы… – Ричи Мевилл захлебнулась слезами.

– Ну-ну, – гладя ее по спине, пробормотала Ксавьера. – Зато ты многого достигла. У тебя есть свой дом и все остальное…

– Какой мне от этого прок, если моя собственная родня знать меня не желает? И вообще никто – кроме тебя, Ксавьера! Ты ангел!

«Ангел» вздохнул.

– Ричи Мевилл, я не из тех, кто тыкает пальцем в другого. Если человек совершил скверный поступок, я заранее убеждена, что в тот момент у него не было выбора. Бывают прегрешения похлеще, чем перебраться в Вашингтон.

– Это какие же?

– Ну… Так прямо ответить трудно. Я должна подумать.

– Вот видишь! – в отчаянии воскликнула Ричи Мевилл. – Ты не можешь вспомнить, потому что хуже этого и впрямь ничего нет.

– Наверняка есть – ну, хоть капельку похуже! Возьми себя в руки, Ричи. Я ведь приехала навестить тебя, так что давай рассказывай, как дела.

Хозяйка дома подавила рыдание и сделала громадное усилие над собой, чтобы успокоиться.

– Да все нормально.

– Как идет бизнес?

– Сейчас у меня двенадцать девушек, большей частью из беглых, тех, которым никуда нет хода, кроме как в Вашингтон. Прибыль составляет восемь миллионов в год.

– Недурно! Полиция не беспокоит?

– Восемь миллионов «грязными». «Чистыми» – два миллиона.

– Понятно. И двенадцать девушек? Все равно неплохо. У тебя свой врач или ты обращаешься то к одному, то к другому?

– Все мои девушки застрахованы от гонореи и нежелательной беременности. Еще есть врач, который делает им уколы, когда слишком большой наплыв гостей. За это он пользуется ими бесплатно.

– Прекрасная организация! А как ты контролируешь качество работы?

Ричи Мевилл склонилась над пультом и нажала кнопку. Та часть стены, где висела репродукция, отъехала в сторону, и открылись двадцать небольших телеэкранов. В восьми комнатах горел свет. На кроватях лежали пары.

– Всего у меня двадцать комнат. Как только кто-нибудь сядет на кровать, автоматически включается камера. Итак, значит, у нас сегодня восемь гостей. – Она покрутила ручку и тем самым увеличила одно изображение. – Какой-то новый клиент, нужно заснять его на видео. Никогда не знаешь, когда что может понадобиться.

– Скажи, у тебя не бывает сенатор Ролингс?

– Нет. Конгрессмены ко мне практически не обращаются. У них свои агенты, которые поставляют им девушек. Они гораздо больше платят, я столько не могу. У государственных деятелей такое жалованье – тебе и не снилось!

– А как насчет сенаторов Краузе, Стурджа, Карузини? Или советника Питерсдорфа?

Ричи Мелвилл достала картотеку.

– Нет. Только сенатор Стурдж, и то это был вызов на дом. Девушка потом возмущалась, что ему только и нужно было – поставить клизму…

Ксавьера поморщилась.

– Очень жаль. Сейчас это бы очень пригодилось. Ты что-нибудь знаешь о Линде?

Ричи Мевилл убрала картотеку и покачала головой.

– Нет, и это очень странно. Мы, отверженные, предпочитаем держаться вместе. Поэтому я думала, что она даст о себе знать. Но она нашла работу на Капитолийском холме, а это – самое последнее дело. Я лично ничего против нее не имею, но другие девушки… Может, ей стыдно смотреть людям в глаза? Или ее где-то прячут, чтобы не болтала.

– Может, нанять филеров?

– Какой смысл? Что ты можешь для нее сделать?

– Пластическую операцию. Новый паспорт. Потом я помогла бы ей устроиться на работу во Фриско.

Ричи Мевилл долгим взглядом посмотрела на Ксавьеру.

– Ксавьера, ты – одна из целого миллиона. Ты еще думаешь о том, как помочь девушке, которая работала на Капитолийском холме.

– Она была моей подругой, а я не из тех, кто бросает друзей в беде.

Ричи Мевилл спрятала лицо у нее на груди. Ксавьера дала ей выплакаться. Наконец Ричи подняла голову.

– Ксавьера, ты неподражаема. Просто неподражаема!

– Ричи Мевилл, у меня сердце разрывается, когда я вижу, что близкий мне человек ломает себе жизнь, но я не брошу в него камень. А если в моих силах помочь, я это сделаю. – Она ласково погладила приятельницу по плечу. – К сожалению, мне пора.

– Да, дорогая. Позволь, я помогу тебе одеться. Ксавьера закуталась в пальто и шарф, водрузила на нос темные очки и собралась идти, но в это время один из светящихся экранов привлек ее внимание. Она приподняла очки и пристально вгляделась.

– Этот человек староват для позиции 1-18.

Ричи Мевилл проследила за направлением ее взгляда и также поморщилась.

– Ох уж эта Бобби Джин – за ней нужен глаз да глаз. Если он будет кончать в этой позиции, то рискует вывихнуть правое плечо.

– Мне кажется, что левое – судя по тому, как распределен вес. И правую ступню.

Ричи Мевилл согласно кивнула.

– Ну, я покажу негоднице! Мне только «скорой помощи» не хватало! Водители тут же потребуют оплату натурой, к тому же это оттолкнет других клиентов, особенно тех, кто постарше.

Возле лифта разыгралась душераздирающая сцена прощания. Ричи Мевилл рыдала, не стесняясь слез. Ксавьера тоже раз-другой смахнула слезинку. Когда она спустилась в прихожую, швейцар подошел к стеклянной двери и подал знак водителю. Лимузин сразу же подкатил к выходу. В груди у Ксавьеры бушевала буря. Ей было до смерти жаль Ричи Мевилл. Прошло немало времени, прежде чем она стала различать окружающие предметы. И вдруг увидела в зеркале следующий за их машиной автомобиль, а в нем – смутные очертания человека в темных очках. По спине у Ксавьеры побежали мурашки, и ледяная рука страха сжала сердце. Однако через несколько минут ее преследователь отстал.

В отеле ждал Уорд. Его попытки разузнать что-либо о судьбе Линды не увенчались успехом. В полиции сказали позвонить на следующий день. Он предложил Ксавьере поужинать, но ей хотелось побыть одной. Все не шел из головы человек в темных очках, и она спрашивала себя: уж не померещился ли этот тип? Тревожные мысли не давали Ксавьере уснуть.

Утром она проспала и должна была спешить, чтобы не опоздать на слушания. Они с Уордом наскоро проглотили неаппетитный завтрак в кафетерии отеля и взяли такси. Ксавьера чувствовала себя выбитой из колеи. Зрители показались ей черствыми, репортеры с фотографами – циниками. И в довершение всего человек в темных очках был, разумеется, тут как тут.