Штамп Гименея

– И где они? – удивилась я. Раз есть куча уже созданных вопросов, то зачем я мучаюсь.

– Где-то у Славика. Кажется, во втором ящике, – как ни в чем не бывало ответил Гоша и аккуратно щипчиками принялся выдергивать из селедки кости. При этом он смотрел на нее так нежно, будто это не селедка, а грудной младенец.

– Я взгляну? – для проформы спросила я и нырнула в недра Славикова захламленного стола.

Гоша какое-то время наблюдал за моими мытарствами, а потом изрек:

– Ты, конечно, посмотри… Только мы-то уже смотрели. Барахло. Я бы такую передачу ни за что не стал снимать. Нам надо что-то, чтоб бороды рубили.

– Ну, так верните им и пусть делают новый вопросник! А я подкорректирую! – возмущалась я.

– Славик им спьяну подписал акт выполненных работ. Так что придется нам, – скорбно развел руками Гоша и принялся, щурясь от блаженства, употреблять селедку внутрь. – Будешь?

– Нет, спасибо, – раздраженно отмахнулась я от его ароматной рыбешки.

Надо же, какой бардак. Им акт подписали, а мне профессором угрожают и заставляют неделями не видеть белого света. Хотя, если честно, интереснее, чем сейчас, я никогда не жила. И я чувствовала, что готова всю жизнь заниматься всем, чем придется, только бы остаться в этом странном, нелогичном мире телевидения. Здесь я леплю, режу, клею, придумываю всякую ерунду и крашу стены в черный цвет. А еще режу майку на груди, как у Леры… И никто не ругает, а даже наоборот. Наливают и дают премии.

– Что это за жизнь, если тебя вечно нет дома? – ворчал на меня папа, когда ему удавалось выловить меня в коридоре.

– Что это за жизнь, когда я вечно дома? – логично вопрошала я, пытаясь уговорить свой организм, что спать с девяти утра до обеда – это нормально и даже полезно. Вообще-то он у меня довольно сговорчивый, но постоянные смены часовых ритмов измотали и его.

– Смотри, загонишь себя, потом всю жизнь на лекарства работать будешь, – парировал папа, который в отличие от меня очень хорошо знал, что жизнь есть даже после сорока или пятидесяти лет. В мои скромные годы мне казалось, что к тому времени я вся быльем порасту и исчезну в трясине сериалов. Хотя теперь получается, что я, очень может быть, сама буду лепить эти многосерийные мозгодробилки. Эх, надо успевать жить! Тем более что именно здесь, в этой цитадели вранья и условностей, где реальность создается буквально из грязи под ногами, я вдруг нежданно-негаданно обрела подругу. Для меня это большая редкость, потому что, как я уже сказала ранее, дружеские отношения у меня почему-то складываются больше с мужчинами. Когда-то, в детстве, я очень даже печалилась об этой досадной несправедливости.

– Давайте поиграем? – умоляюще смотрела я в глаза своих сверстниц-одноклассниц, которые обсуждали сериал Джейн Эйр и разыгрывали сцену невыносимого гнета Джейн в пансионе. Я тоже хотела, до слез хотела быть этой упертой суперморальной девочкой Джейн, которая мужественно выносит все тяготы жизни – типа необходимости ложиться спать в десять часов и умываться каждый день. О, как бы я была живописна, как трогательна. Я бы дрожала губками и изрекала: «Как же я хочу быть по-настоящему хорошей девочкой! Ведь тогда мне обломится мистер Рочистер!»

– Мы уже всех набрали. Поиграй с кем-нибудь другим, – заявляли мои гадкие одноклассницы.

– Может, я хоть за воспитательницу сойду? – жалобно просила я. А что? Ведь это даст мне право колотить самую красивую белокурую девочку Дашу линейкой по рукам. Это тоже достойное удовлетворение. Она (Даша) страшно нарушала мои внутренние нравственные устои тем, что умудрялась учиться на пятерки и не размазывать чернила по тетради и парте. И носить всегда чистую, идеально отглаженную одежду. По-моему, таких вообще не должно быть в мире, чтобы не дискредитировать всех остальных, нормальных детей с подранными на коленках колготками.

– Нет, не сойдешь! – вмешивалась сама Даша.

Вот так и получалось, что я была одиноким изгоем, парией, которую никто не понимает и не желает знать. Ну, кроме разве что случаев, когда надо списать математику. Почему-то, как ни странно, у меня отлично шла математика. В общем, с самого детства никто из лиц женского пола не был в состоянии оценить моей личности. А тут, в четыреста седьмой студии, неожиданно меня оценили на такие пять с плюсом, что я решила, это бог посылает мне подругу во искупление за все те годы гонений со стороны однополчан (в смысле, лиц одного со мной пола).

– Ничего себе! Неужели это вы сделали? – раздался у меня за спиной женский голос, когда я только-только закончила навешивать шторы в опочивальне арабского шейха. У нас намечалась тематическая восточная передачка, и я там набацала несколько вопросов про наложниц и жизнь гарема. Интимные и сексуально-разнообразные сценки, разработанные Гошкой, должны были сильно подогреть интерес аудитории к историческим викторинам.

– Да, я! – гордо ответила я, потому что это действительно я нарыла эти шелка и парчу в запасниках дружественного нам Театра Моссовета, куда к одному старому знакомому меня послал Славик. Он сказал:

– Там кучи дерьма. Может, и нам что сгодится.

– Дерьмо? На что нам дерьмо? – передразнила я.

– Ну, снимем передачу про историю дерьма, – парировал Славка.

Когда же я, копаясь в пыльных затхлых руинах склада реквизита, наткнулась на парчовые подушки и несколько рулонов яркого, расшитого позолотой шелка, то немедленно начала продумывать концепцию программы, где вся эта красота сгодится.

– Господи, да это же эксклюзив! – глядя на плоды моих трудов, воскликнула особа примерно моих лет, ну, может, чуть дальше под тридцать, чем я.

Не могу сказать, что она была привлекательна. Скорее, наоборот. У нее было полное вытянутое лицо немного бульдожьего очертания и маленькие глазки. Была она невысокая и одета во что-то достаточно мешковатое. Она улыбалась и совершенно искренне восторгалась творением моих рук, что и сделало ее на треть прекраснее в моих глазах.

– Спасибо, – просияла я и подколола последнюю булавку. – Уж не знаю, что будут делать наложницы, если наткнутся на эти иголки, но сшивать все вручную, чтобы через несколько часов увезти обратно пылиться на театральный склад, я не собираюсь. Будем считать это производственной травмой.

– Вы, наверное, профессиональный дизайнер? – спросила незнакомка. Я окончательно решила, что внешность для человека не главное.

– Нет. Просто готовлю викторину, – скромно потупилась я.

– Но это же просто чудо! Хотела бы я, чтобы все программы так обставлялись! Я – Света, – представилась она. – Секретарь из соседней студии. Я часто вижу, как вы носитесь туда-сюда. И давно хотела вам сказать, что у меня сложилось впечатление, что вы здесь вообще единственная, кто работает.

– Ну, это не совсем так, – зарделась я от удовольствия. – На самом деле здесь главный Славик.

– Знаю я вашего Славика! – воскликнула Света. – Всегда норовит на кого-нибудь перевалить свою работу.

– Точно, – рассмеялась я. – Это он.

– А может, пойдем покурим? – предложила Света.

Я, вообще-то, не курю, потому что после сигареты во рту остается какой-то противный привкус и хочется немедленно чистить зубы. Но тут для поддержания только что народившегося знакомства я решила кивнуть. Мы пошли до той самой курилки, где меня подобрал Гоша, и высмолили по сигаретке. А потом еще по одной. Внезапно оказалось, что Света знает практически все и практически обо всех, кто со мной работает, и что нам не только есть о чем поговорить, но и приятно это делать.

– Ну, ладно. Пойду докончу декорацию, – робко отпросилась я где-то через полчаса.

– Заходи ко мне, чайку попьем. В четыреста одиннадцатый, – дружелюбно пригласила она.

– Обязательно! – улыбнулась я. Оказывается, и с женщинами можно общаться не только на тему того, как много глупостей я совершила и как скоро нас уволят.

– Ты где шлялась? – накинулся на меня Славик, как только я переступила порог родной студии.

– Я? Так, покурить ходила, – ответила я.