Дом у озера Мистик

— Я помню, — тихо сказала Энни, спрашивая себя, как вышло, что она ни разу не вспомнила этот эпизод до сей минуты. — Как поживает Ник после… Ну вы понимаете…

Она не смогла продолжить — спазм перехватил горло.

Молли прищелкнула ножницами и срезала ценник с джинсов.

— Не знаю. Он выполняет свою работу, объезжает город, ты ведь знаешь, что он полицейский? Я редко его вижу, а их дочь, как я слышала, в очень плохом состоянии. Думаю, если бы ты навестила Ника, это было бы очень кстати.

Энни расплатилась за покупки, поблагодарила Молли за помощь и отнесла вещи в машину. Некоторое время она неподвижно сидела за рулем, вспоминая. Конечно же она не может отправиться к Нику прямо сейчас, под влиянием импульса. Нельзя просто взять и ворваться в жизнь постороннего мужчины, а Ник именно таким и был, посторонним. Они не виделись много лет. Кроме того, она сама сломана и разбита, какая от нее может быть польза мужчине, недавно потерявшему жену?

Но Энни твердо знала, что должна увидеться с Ником. Наверное, она поняла, что это неизбежно, еще в ту минуту, когда Лерлин упомянула его имя. И не имело значения, что он, возможно, и не обрадуется этой встрече. Важно было только то, что когда-то он был ее лучшим другом и что его жена когда-то была ее лучшей подругой. И что ей больше не к кому пойти.

К тому времени, когда Энни набралась храбрости поехать к Нику, уже начало темнеть. Коричневая лента грунтовой дороги, извиваясь, вела к дому Борегара.

Вдоль дороги высились старые деревья, внизу их стволы скрывали разросшиеся кусты гаултерии. В просветах между деревьями виднелась блестящая серебристая поверхность озера. Свет заходящего солнца, просачиваясь сквозь бахрому мха, свисающего с тяжелых ветвей деревьев, больше напоминал туман, чем солнечный свет.

Дождя не было, но на ветровом стекле начали появляться капельки росы. В этом краю тысячи водопадов воздух всегда был наполнен влагой, а ледниковые озера отливали аквамариновым цветом. Некоторые, как озеро Мистик, были такими глубокими, что в них не всегда удавалось найти дно, и такими уединенными, что, если повезет, можно было увидеть там пару лебедей-трубачей, сделавших остановку во время сезонного перелета. Здесь, в диком болотистом месте этой заповедной земли, они будут в безопасности.

Дорога виляла из стороны в сторону и наконец вывела к грунтовой подъездной аллее. Энни припарковалась рядом с полицейской машиной, выключила двигатель и направилась к красивому старому дому, построенному лет сто назад, когда древесина была крепкой, и умелые ремесленники, гордившиеся своей работой, вырезали детали вручную. В отдалении слышался рев могучей реки Квинолт. В это время года река грызет и подмывает берега, неся свои бурные, пенистые воды в Тихий океан.

Дом был окутан желтоватым туманом, плывущим с озера. Туман зловеще карабкался вверх по беленым ступеням веранды и обвивался вокруг резных столбиков. Энни помнила этот дом заброшенным, в его разбитых окнах отражался лунный свет. Они с Ником приехали сюда однажды ночью на велосипедах, оставили их возле озера, а сами пошли посмотреть на большой разоренный дом.

Ник тогда сказал: «Когда-нибудь этот дом будет моим». Он повернулся к Энни, лунный свет падал на его красивое лицо. У Энни и в мыслях не было, что он ее поцелует, она была к этому не готова, но, когда его губы легко, словно крылья бабочки, коснулись ее губ, она вдруг заплакала.

Ник отстранился и нахмурился:

— Энни, ты что?

Энни не могла объяснить ему, почему она плакала. Она и сама этого не знала и чувствовала себя глупой и наивной. Это был ее первый в жизни поцелуй, и она его испортила.

Она не ответила, и Ник отвернулся. Скрестив руки на груди, он смотрел на озеро с непроницаемым выражением лица. Энни подошла к нему, но он отстранился, пробормотав что-то насчет того, что пора домой. Это был единственный раз, когда он ее поцеловал.

Энни тряхнула головой, прогоняя воспоминания, и сосредоточилась на том, что увидела сейчас.

Ник и Кэти привели старый дом в порядок, вставили окна, покрасили стены солнечно-желтой краской, на окнах — темно-зеленые ставни, и все же дом почему-то казался неухоженным. Из цветочных ящиков торчали прошлогодние герани и лобелия, превратившиеся в засохшие коричневые стебли, трава вокруг дома была слишком высокой, выложенная кирпичом дорожка начала покрываться мхом. Под рододендронами валялась грязная поилка для птиц.

И все-таки это было одно из самых красивых мест, какие Энни доводилось видеть. Свежая весенняя трава была изумрудно-зеленой и густой, как мех шиншиллы, лужайка начиналась от дома и пологом спускалась к голубому озеру. Далеко за домом в небе собрались тяжелые, стальные тучи.

Энни взяла с сиденья сумку, медленно прошла через пропитанную водой лужайку и поднялась по ступеням на веранду. У двери она помедлила, потом глубоко вздохнула и постучалась.

Ответа не было.

Она уже собралась уйти, когда за дверью послышались шаги. Дверь распахнулась, перед ней стоял Ник.

Энни узнала бы его где угодно. Он был все таким же высоким, больше шести футов, но время взяло свое, и некогда натренированное тело футбольной звезды стало худым и жилистым. Ник был без рубашки, и Энни видела рельефные мышцы его живота, скрывавшиеся под ремнем выгоревших джинсов, которые были ему велики как минимум на два размера. Ник казался крепким и дубленым, как старая кожа, лицо со впалыми щеками было бледным. Его взъерошенные волосы потеряли свой прежний цвет, может быть, от возраста, может быть, от горя, и теперь отливали серебром, как пятицентовик, в котором отражается солнце.

Но его глаза оставались молодыми и такими же пронзительно голубыми, какими были в юности. Энни не могла отвести от них глаз. Ник окинул ее взглядом, это был взгляд полицейского, не упускающего ни одной детали — ни новую стрижку, ни новенькую одежду в стиле жительницы маленького городка. И уж конечно он заметил бриллиант размером с «бьюик» на пальце ее левой руки.

— Энни Борн, — тихо сказал он без улыбки. — Лерлин рассказала, что ты вернулась в город.

Повисло неловкое молчание. Энни пыталась най ти нужные слова. Она нервно переступила с ноги на ногу.

— Я сожалею… о Кэти.

При этих словах Ник, казалось, побледнел еще больше.

— Да, я тоже.

— Я знаю, как ты ее любил.

Ник не ответил. Энни подождала немного, но он ничего не сказал, только наклонил голову и открыл дверь шире. Энни вслед за ним вошла в дом. В холле было темно: свет был выключен, огонь в камине не горел, пахло сыростью.

Щелкнул выключатель, и зажглась лампа. Она светила так ярко, что несколько мгновений Энни ничего не видела, потом ее глаза привыкли к свету. Гостиная выглядела так, будто в ней взорвали бомбу. Около дивана на полу валялась пустая бутылка из-под виски, на спинки стульев была наброшена одежда. Экран телевизора закрывала мятая форменная рубашка полицейского.

Неловкое молчание нарушил Ник:

— Я теперь мало бываю дома.

Он поднял с пола линялую фланелевую рубашку и надел ее. Энни ждала, что он скажет еще что-нибудь, но он молчал. Она огляделась. Пол в гостиной был из прекрасных дубовых досок. Самым заметным предметом в комнате был большой кирпичный камин, почерневший от времени и копоти. Судя по его виду, огонь в нем не разводили очень давно. По всей комнате были в беспорядке расставлены диван, обитый выгоревшей коричневой кожей, журнальный столик, глубокое кресло, на всем лежал слой пыли. Арка соединяла гостиную с парадной столовой, в которой Энни был виден овальный стол из кленового дерева и четыре стула с красными и белыми стегаными подушками на сиденьях. Закрытая зеленая дверь, скорее всего, вела в кухню. Дубовая лестница по левой стене, оклеенной яркими обоями, вела на второй этаж.

Энни почувствовала на себе пристальный взгляд Ника. Она повернулась к нему:

— Я слышала, у тебя есть дочь.

Он медленно кивнул:

— Иззи. Изабелла. Ей шесть лет.

Взгляд Энни упал на фотографию на каминной полке. Она подошла к камину и дотронулась до фотографии.