Сложная любовь

На этот раз Алексей Львович восседал в своем кресле во главе стола, внимательно изучая поверх галиной головы огромную хрустальную люстру.

— Садитесь, Галина Андреевна, — сказал он.

Внезапно Галя поняла, что после общения с Мишей перестала бояться своего имени-отчества, как это было все эти годы. Она вспомнила вчерашнее, и вдруг ей стало смешно — контраст был слишком разителен: то «Галочка», то «Галина Андреевна». То, что было у Миши так вызывающе и маняще, то у Алеши выглядело глупым и самоуверенным. Достаточно было сравнить одного с другим, чтобы почувствовать, что власть — нечто большее, чем деньги и возможность карать и миловать.

Она села.

— Расскажите мне про арбатскую коммуналку, — холодно попросил Алексей Львович.

— Надо признать, Алексей Львович, — начала Галя, решившая не оставаться в долгу, — что Оксана была права. Этот Мещерский просто безответственный человек. Никто в этой коммуналке не собирается расселяться.

— Откуда вам это известно? — буркнул шеф.

— Я связалась с ним и он сам мне признался в этом, — честно сказала Галя.

— Как вы с ним связались?

«Это начинает напоминать допрос», — подумала Галя и, внутренне улыбаясь, ответила:

— Я узнала его телефон у подруги, позвонила и поговорила.

— Вот как, — Алексей Львович забарабанил унизанными перстнями пальцами по столу.

Галя молчала.

— А мне кажется, что дело было совсем иначе. Мне кажется, что вы, Галина Андреевна, решили поправить свое материальное положение за счет фирмы и сепаратно во Внерабочее время, встретившись с Мещерским, договорились напрямую свести его с потенциальными покупателями его квартиры.

Это был бред. Любой человек, мало-мальски понимающий в квартирном бизнесе, сказал бы, что это собачья чушь. Частному лицу, не имеющему зацепок в муниципалитете, паспортном столе, БТИ и т.д., потребовался бы год напряженной работы, чтобы провернуть такую операцию. И скорее всего за это время вся цепочка пять раз распалась. Кроме того, даже если бы Гале удалось это — денежный выигрыш не стоил затраченных усилий: работая вместо этого в «Нашем доме» она гарантировано получила бы больше денег. Подобную версию мог предложить только безумец. Но Алексей Львович не был безумцем и поэтому Галя на секунду запнулась, не зная что возразить ему.

— Я вижу, вам нечего сказать? — триумфально произнес он.

— Мне есть что сказать, — раздраженно сказала Галя, — и я это скажу, потому что, мне кажется, вы поймете только то, что я скажу. Так вот, не пудри мне мозги, Алеша. Все то, что ты сказал — чушь, и ты сам знаешь почему. В это не поверит ни одна живая душа в «Нашем доме». А то, что ты от меня хочешь получить — этого не будет, — Галя победоносно улыбнулась и добавила, — скорее я уволюсь.

Алексей Львович побагровел. Казалось, сейчас его хватит удар. Глаза его сверкали неприкрытой злобой: никто еще не решался перечить ему в глаза.

— Ну, так легко уволиться тебе не удастся, — сквозь зубы сказал он.

— Пока я и не собираюсь, — в тон ему ответила Галя. Она уже находила удовольствие в этой пикировке. Война — так война, а там будь что будет. Храбрость отчаяния овладела ей.

— А пока об увольнении речь и не идет, — сказал Алексей Львович. — Речь идет о наказании: ты можешь забыть о повышении, можешь забыть о премии и помни — через некоторое время я могу пересмотреть условия твоего договора. Так что будь паинькой. А теперь иди и подумай.

— До свидания, Алексей Львович, — холодно сказала Галя и вышла из кабинета.

Чем он вздумал ее пугать? Не даст премии, не будет повышения — она уйдет отсюда. Конечно, он попробует ей помешать, растрезвонит на весь мир про якобы совершенное ей нарушение деловой этики, но никто не поверит в эту чушь. Тем более, что ей тоже есть что рассказать — и ее история правдивей, чем его!

Конечно, жаль неполученной премии, деньги были бы сейчас очень кстати: услуги врачей все дорожают. Их, впрочем, тоже можно понять — говорят, на Западе медицина еще дороже. А цены в магазинах, говорят, даже ниже. Вот здесь врачам и приходится поднимать цены. Сегодня, например, днем должна прийти Любовь Петровна — врач-кардиолог, с которым частным образом договорились, чтобы она осмотрела на дому галину маму — не везти же ее в таком состоянии в кардиоцентр, вот и приходится платить. Так что премия бы не помешала. Ну ладно, решила Галя, и так что-нибудь придумаю.

Она сама не решалась признаться себе в том, что вся история с шефом потеряла для нее всякую важность, потому что гораздо больше ее волновала вчерашняя ссора с Мишей. Почему она так вспылила? Ведь, может быть, Миша вовсе не хотел разыгрывать ее и Вика была тут вовсе ни при чем. Может быть, он на самом деле планировал расселить эту коммуналку, а потом что-то сорвалось и ему было стыдно в этом сознаться. Конечно, наверное, так и было, Галя хорошо представляла себе, какой он гордый, как за усмешкой прячет нежную ранимую душу. Она снова вспомнила его зеленые глаза, которые умели быть такими теплыми и полными любви — и одно это воспоминание вытянуло за собой все остальные: полумрак, озаряемый светом мониторов, танцы под открытым небом, ночная прогулка по Москве, похрустывающий под ногами лед... Может быть, надо позвонить ему, поговорить с ним, объясниться? Но нет, довольно она унижалась, она уже звонила ему, теперь его черед. Если бы Галя не помнила мишиного телефона наизусть, она бы вырвала листок из записной книжки и разорвала его, как однажды уже порвала бумажку, оставленную ей Мишей.

При воспоминании о бумажке, просунутой в брелок ключей, Галя вдруг вспомнила их поцелуй — единственный, первый и последний, вспомнила обидные слова, которые он кинул ей в лицо вчера вечером, — и решимость не звонить самой только окрепла в ней.

Галя сидела за своим столом, ничего не видя и витая мыслями где-то далеко. Так ее и нашла Оксана.

— Что пригорюнилась, — спросила она.

— Да тут неприятности со Львовичем, — призналась Галя, — не знаю даже как сказать.

— Ну, этого следовало ожидать, — сказала Оксана, — глаз-то он на тебя давно положил, я все ждала, когда перейдет к действиям.

— Вчера и перешел, — горестно кивнула Галя.

— И как — успешно? — оживилась Оксана.

— Нет, совершенно безуспешно.

— Значит обломала мужика. Ну, круто. Молодец, девка. Теперь зато жди неприятностей.

— Уже дождалась, — грустно улыбнулась Галя и рассказала Оксане о сегодняшнем разговоре с шефом.

— Ах сволочь, — возмутилась та, — я в свое время так и чуяла, что в случае чего до такого дойдет. Так что мне спокойная жизнь дороже, я не такая гордая, пусть подавится.

Галя непонимающе уставилась на Оксану.

— Чего смотришь? — тряхнула та рыжей шевелюрой, — Не знала что ли? Я-то думала, вся контора следит с кем я сплю.

— Я не слежу, — ответила ошарашенная Галя.

— Да ты у нас честная, — согласилась Оксана, — любителей подглядывать тут и без тебя хватает. Только пукнешь — уже донесут куда надо.

И Оксана махнула рукой в сторону кабинета Алексея Львовича.

— А главная сука тут — Светка. Я уверена, про то, что ты с Мещерским встречалась, она стукнула.

— Действительно, — удивленно согласилась Галя, — она же нас вчера видела, как я могла забыть?

Она вспомнила, как прижималась к Мише, когда Света садилась в машину: воспоминание о тепле его тела было острым, почти невыносимым. «Он никогда больше не позвонит», — с ужасом поняла она.

Глава девятая

Вечером, придя домой и разговаривая с Антониной Ивановной, Галя то и дело посматривала на телефон, ожидая звонка от Миши. Но телефон молчал, а Антонина Ивановна тоже не говорила ничего утешительного:

— Я должна вас огорчить, Галочка. Сегодня днем приходила Любовь Петровна. Она сказала, что надо быть с мамой очень осторожной: от пережитых волнений начало сдавать сердце. Она сказала, что, возможно, у Ольги Николаевны уже были микроинфаркты, оставшиеся незамеченными.