Держи меня крепче (СИ)

– Ну чё, нимфетка, когда забиваем встречу? – привалился он к косяку ее двери и сунул руки в карманы костюмчика «Адидас», когда они-таки поднялись на девятый, а девушка стала жать на звонок, но, как назло, никто к двери вприпрыжку не бежал, снося все препятствия в виде обувной подставки, тумбы, всякого валяющегося после прибытия с дачи в коридоре хлама, который с утра ей было убрать леностно, а больше в доме уборкой никто не занимался.

– Не знаю, – опешила Елена, не привыкшая к мужскому вниманию.

А Фео, тем временем, стал подкатывать к ней свои возбужденные гениталии:

– Ты чё, целочка, ломаешься?

– Слова подбирай! – возопила Ленка, потом осознала, что сказала, и добавила: –те!

Сама она, не замечая, жала на звонок, надрывно верещавший в квартире и пугающий своей настойчивостью, так что Стас, пробегавший мимо входной двери по естественной нужде в туалет, услыхал его, распереживался и пошел отпирать вход со сковородкой наперевес.

– Озабоченный извращенец! – выкрикнула девушка в момент открытия двери, врезала гопарю по тем самым причиндалам, которые он пытался подкатить, и грациозно проскользнула под рукавом Стасика, но тормозила уже лбом в комод, ойкая.

Стас сам по себе внушения не вызывал, но сковородка сделала свое черное дело: не ожидавший подвоха Феоклист отхватил по физие сковородой с пламенным напутствием: «Звезди отсюда, звездолет!« и совершенно одурманенный двойной атакой направился к спуску, заставив воинственного братишку встать на защиту малахольной Лены.

Но Артем Охренчик о том, что Ленка вновь влипнет в историю, не знал, так что гнал на полной скорости, выжимая из тачки-танчика все до последней крохи, с укором поглядывая в зеркало заднего вида и ожидая вопросов от друга, который слышал больше, чем было нужно.

– Не думал, что ты застрянешь в букетно-цветочном периоде… – задумчиво и ехидно произнес Фотограф.

– Даже интересоваться не буду, отчего ты за мной шпионишь, так что спрашивай уже, – недовольно перебил его Шер, который был готов дать ответы.

Илья, после последней фразы друга пошел ва-банк и, не став корить Шера за интимные сцены в салоне, не дававшие покоя чрезмерно чувствительному Илюше, получил исчерпывающий ответ о том, что Шер с малышкой по-приколу обменялись клятвами верности у статуи двум белым лебедям на Парке Малолитражных Автомобилей (назван так в честь стоявшего здесь долгое время завода), вот и называют друг друга мужем и женой. А сделали они это там, потому что считается, что самые крепкие браки вершатся именно в этом священном месте (что-то типа городской легенды, в которую верят все). Влюбленные Шер и малышка сами не поняли, как скрепили узы и теперь пытаются разобраться в своей симпатии. Олли в их истории был явно лишним, но он же брат «муженька» и друг «женушки», так что ему дан зеленый.

Рассказ, сочиненный за пару секунд, удовлетворил друга, а на просьбу держать историю в секрете тот лишь накуксился, потому уже представлял, как придет и станет распускать новые сплетни в кругу компашки.

Так, за разговором, они быстро домчали до домика за городом семьи Владимира, где, по словам Ванильного, фанки-маны держали Оливера, как в дешевом боевике made in Bollywood.

Оливер, разгоряченный после игры, стоял под дождем и вальяжно следил за братом, не спешащим покинуть территорию, да он и сам не торопился грузиться в машину. Но это вскоре ему надоело и он отвернулся, так и не увидев, как Илья съездил по лицу Охренчика и не проводил взглядом свой черный «Эскалейд», как только парни решили уехать.

Он стоял, держа руку в кармане непромокаемых штанов, где хранил переданный братом листок с текстом новой песни, которую тот только что продекламировал, гоняя по площадке мяч. Артем всегда писал песни. С самого детства, но никогда не исполнял на публике. Любой текст брательника пропитан им самим от каждой стройной буквы до точки, его песни интимны для него. Не боялся сцены, не имел дурной голос, его манера читки даже нравилась Олли, но Охренчик просто ощущал себя каким-то дешевым, когда брал в руки микрофон и рассказывал публике о своих чувствах. Эти крамольные мыслишки Оливеру никогда не нравились, лично он жизни без микрофона не видел, но переубедить брата в его таланте он не мог, а получал лишь текста и просьбу исполнить. Отказать невозможно, тем более что слова родного человека всегда имели некую силу над ним.

Вообще-то, Оливер сам пишет себе песни: и текста, и музыку, но от предложенных Шером стихов никогда не отказывается, зная, что это ему важно, иначе стал бы он делиться?

А вот последний текст заставил его серьезно задуматься…

«Ты королева на моем престоле, я обычный мальчик,

Но ты пай-девочка, мой зайчик. Неумело стачиваю

Захваченные алчно чувства, неудачно прячу,

И я уверен, что не видно – грим наложен смачно.

А ты считаешь, я кошу под мачо, мню себя мучачо,

Детка, я умоляю – это ровно ничего не значит.

Моя заначена душа слоями трэша, но не артачась

Ты разгребаешь завалы – террорист-захватчик, *ля.

Тебе пох, что кровоточит,

Я чую – нет подвоха,

А мое сердце плачет (как не звучало б ржачно…)

Врачи нарывы криво отчаянно сворачивают,

Мое искусство собачиться наотмашь отхерачивают,

Прокачивают сладкими туманами, всучивают мне, мрачному,

В грудную клетку, с*ки, сердца кусок рваный.

Что ж, забавно…

Нас связывает нечто большее, чем послание библейское.

Прими меня таким, как есть, без всяких интерфэйсов.

Я уличный поэт, ловец эмоций урбана.

С тобою рядом быть готов. Ведь ты мой рай и ад. Безумный…

Моя блондинка в тачке – я пламенем охвачен.

Не стерва склочная, не ведьма, но я одурачен,

Я одурманен, заточен в оковы. Твои клинки заточены,

Давай, ударь, мой светоч, я обесточен полностью, тобою опорочен.

Тебе на ухо: «Touch me», но поворот проскочен,

И в NeverNeverLand нам не попасть – не этой ночью.

Черт! Не в мочь мне –

Ты в голове моей, малышка, сидишь прочно!

Я бит зафигачу – колонки жарят качем,

Зажгу свечи, приходи без картечи.

Кричаще-вопиющая скептично озадачена?

Не поняла, значит.

Что ж, в следующий раз вновь попытаю удачи.

И… не проверяй почту,

Признание порочное

Я не пришлю. Точка.

Нас связывает нечто большее, чем послание библейское.

Прими меня таким, как есть, без всяких интерфэйсов.

Я уличный поэт, ловец эмоций урбана.

С тобою рядом быть готов. Ведь ты мой рай и ад. Безумный…"*

Оливер скомкал бумажку и убрал в карман. В голове уже крутился приличный биток для текста брата, хотелось быстрее ехать в студию и записать, пока мотив не выветрился из сознания. Но вместе с тем его преследовало стойкое чувство вины, в то же время злости из-за совершенных глупостей, приведших к почти летальным последствиям. Жестокие игры, что они затеяли на пару с братом, были, мягко говоря, слишком жестокими.