Сожаления Рози Медоуз

Повисла устрашающая тишина. Гарри стал весь розовый.

– Как можно, офицер, – наконец выпалил он. – Я еще даже не обедал!

При чем здесь обед? Я так и не поняла.

– Тогда будьте добры, выйдите из машины и дуньте в трубочку. Обычная формальность.

– Не думаю, что в этом есть необходимость.

– Может быть и нет, но тем не менее, сэр, на всякий случай.

Гарри смерил его враждебным взглядом, и на минутку мне показалось, что он сейчас откажется. Но он вышел и яростно хлопнул дверью. Я слышала, как он поносил полицейских, шагая к машине-панде.

– Только такие преступления вам и под силу, да, офицер? На улицах творится черт-те что, настоящие преступники на свободе, а представителям среднего класса, которые спокойно едут по своим делам, проходу не дают!

Тихо простонав, я опустилась на сиденье, с дрожью глядя, как полицейские достают из машины оборудование. Да, после этого случая он взбесится окончательно. Бог с ним, с разводом: если у Гарри отберут права, я могу хоть эмигрировать, ему будет все равно. Я со страхом наблюдала сквозь пальцы: вот Гарри стоит на ветру у черно-белой машины и дует в пакетик; штанины развеваются, волосы встали дыбом. Два полисмена мрачно осмотрели результат. Потом один из них снова подошел к машине. И наклонился к окну:

– Боюсь, вашему мужу придется последовать за нами в участок. Вы хотите поехать с ним?

Я поехала. Просидела целую вечность в холодной унылой комнате, украшенной суровыми плакатами и отчаянными предупреждениями о том, что бывает, если не запереть машину и не защищать собственность, а Гарри опять увели на тест. И как вы думаете: повторный тест тоже оказался очень положительным, по крайней мере так мне показалось, когда Гарри вышел из маленькой подсобной комнатки с убийственным выражением на физиономии.

– Ничего не говори, – прошипел он, когда мы вышли на улицу. – Если тебе дорога жизнь, даже рта не раскрывай! Это ты во всем виновата, Рози!

Я знала, что спорить не стоит, и села обратно в машину.

– Двинься, – рявкнул он.

– Но Гарри, я должна сесть за руль. Ты не можешь…

– Я имею право водить, пока мое дело не будет рассмотрено в суде через месяц, и тогда, скорее всего и благодаря тебе, у меня отберут права по меньшей мере на год. А пока у меня есть законное право сидеть за рулем! Так что двинься!

Было бы безумием его ослушаться. Я перелезла на пассажирское сиденье, и он рванул вперед на полной скорости. Пробка рассосалась, и мы неслись по шоссе в тишине. О разводе не было сказано ни слова, и мне уже казалось, будто я ничего такого не говорила. Интересно, может, он нарочно молчит об этом? Или же, учитывая тяжелейший моральный ущерб, нанесенный Гарри, мое заявление просто не имеет значения? Подумаешь, развод: какая мелочь по сравнению с ограничением его свободы! Потерял жену и ребенка, бедолага Гарри? Вот незадача, выпей-ка еще портвейна. Потерял ВОДИТЕЛЬСКИЕ ПРАВА? Господи Иисусе, и как же ты собираешься добраться до Челтенхэма? До Гудвуда? Я со вздохом опустилась на сиденье и задумалась: хватит ли мне смелости произнести это еще раз. Может, и не придется, с надеждой подумала я. А может, это вообще неважно, я просто пришлю ему оформленные бумаги, а когда он удивится, скажу: разве ты не помнишь, Гарри? Я же упоминала об этом несколько пятниц назад, как раз до того, как мы сделали круг по пути к родителям, чтобы полюбоваться красотами полицейского участка!

Мы мчались по шоссе в ожидании нужного поворота, а я смотрела на его застывшее взбешенное лицо. Это выражение было мне знакомо; я вжалась в сиденье, а он принялся вымещать агрессию на узких улочках, что вели к дому моих родителей. Костяшки пальцев у меня побелели; я зажмурилась. Скорость была головокружительная, но я знала, что лучше помалкивать. Мы проскочили ферму в конце родительской улицы, и пришлось с визгом затормозить всего в нескольких сантиметрах от машины, что пыталась проехать в противоположном направлении. Женщина, сидевшая за рулем, опустила стекло.

– Свинья! – закричала она.

– Корова! – проревел он в ответ, и мы помчались дальше, и как оказалось – зря, потому что как раз на следующем повороте врезались… в свинью.

Минуту мы сидели, онемев от шока. На дороге неподвижно лежала гигантская свиноматка темворской породы. Я обернулась и посмотрела на Гарри.

– О боже, – пролепетала я дрожащими губами. – Та женщина имела в виду…

– Да, я понял, что она имела в виду, и без твоей помощи!

Внезапно на меня напал странный и неконтролируемый хохотунчик. Тихонько хихикая, я выбралась из машины.

– Думаешь, с ней все в порядке?

– Плевать я хотел на свинью, что с моей машиной?!

Вообще-то, это была моя машина, свадебный подарок моих родителей. Гарри вылез и принялся осматривать ущерб, а я осмотрела свинью. Я узнала огромную рыжую хрюшку – она принадлежала одному фермеру из соседнего дома. Свинья поморгала, а когда я потыкала ее, фыркнула и нетвердо поднялась на ноги.

– Она не пострадала! – прокричала я. – Гарри, достань из бардачка шоколадку.

В кои-то веки Гарри повиновался. Я взяла шоколадку, разломила ее и бросила на луг. Хрюша повернулась, проломилась сквозь живую изгородь, откуда она и пришла, и стала уминать «Тоблерон». Я подбежала к изгороди, подобрала несколько ивовых веток и заделала дыру.

– Надо залатать изгородь, не то она опять выскочит на дорогу! – прокричала я, потащив к изгороди полтонны веток. Я пыхтела, задыхалась, потела, а Гарри тем временем залез обратно в машину.

Я сражалась с десятифутовыми ветками и наблюдала за ним сквозь ветровое стекло: он поглядывал на часы. И тут я поняла, что он до сих пор надеется попасть на обед. После всего, что случилось, – несовершеннолетнего Лотарио, угрозы развода, тестов на содержание алкоголя, столкновения со свиньей – он все еще думал о своем ноющем желудке и гадал, припасли ли Кэвендиши для него жареную куропатку. Меня это развеселило, и, продолжая заниматься своим делом, я нарочно растягивала удовольствие. Время от времени косилась на него краешком глаза и плела запутанные лабиринты из ветвей: туда-сюда, стараясь изо всех сил, наблюдая, как он нетерпеливо постукивает пальцами по приборной доске и гадая, как долго еще он сможет выдер…

– ПРОКЛЯТЬЕ, А НУ МАРШ В МАШИНУ, ЧЕРТ ТЕБЯ ДЕРИ!

Недолго. Сдержав улыбку, я подбежала к машине и запрыгнула внутрь. Пусть командует. Осталось недолго. Мы проплыли мимо залатанной мною изгороди и через пару минут свернули на отдельную дорожку, где и стоит дом моих родителей. Медленно миновали ряды безупречно подстриженных лужаек, оцепленных милыми маленькими заборчиками, одинаковые кадки с зимними анютиными глазками, лежачего полицейского, и наконец остановились на гравиевой дорожке.

Увидев дом своего детства, я вздохнула с облегчением. В кои-то веки я была рада оказаться дома. Наш дом был большим и довольно уродливым строением 1930-х годов из красного кирпича и черепицы с причудливыми пристройками, торчавшими отовсюду и темными свинцовыми окнами. Хотя садик был великолепен – спасибо папе. Даже зимой папин сад не сравнить с соседскими: сегодня нас приветствовали роскошные рождественские розы. Приветственный комитет возглавляла моя мать. Она сбежала по ступенькам, щеголяя костюмом из зеленого шелка, который больше бы подошел для свадебного приема, чем для банального воскресного ланча с семьей. Я вяло выкарабкалась из машины.

– Милые мои, вот вы и приехали! Почему так долго? Мы места не находили!

Гарри треснул дверью и грубо прошагал мимо нее.

– Гарри? – Она обернулась и уставилась на него.

– Оставь его, мам. Его проверяли на содержание алкоголя. Тест оказался положительным. – По крайней мере, я полагала, что проблема именно в этом.

– Тогда, бога ради, почему ты не села за руль? Ты что, не знала, что он пьян?

– Гарри всегда пьян, мам. И не понимаю, с чего он так надулся. Всю жизнь валяется на заднем сиденье такси, зачем ему вообще машина?

Мать с осуждением посмотрела на меня и рванулась за Гарри.