Сбиться с пути

— Нет. Я не хочу ничего. А ты как?

— Мне кажется, я тоже не голоден.

— Мы и в самом деле должны что-нибудь поесть, — заметил Боб, присоединяясь к ним.

Сара закрыла лицо руками, когда он усадил ее в кресло.

— Отец, звонил некий Уизерс из Государственного департамента, — сообщил им Кейдж. — Завтра я поеду в Монтерико, чтобы сопроводить тело Хола домой. — Сара всхлипнула и закрыла рот руками. Кейдж горестно посмотрел на нее. — Этот Уизерс встретит меня в Мехико. Он будет со мной и, надеюсь, поможет преодолеть все препоны и формальности. Я позвоню вам, едва только что-нибудь разузнаю, и вы сможете начать похоронные приготовления.

Сара положила руки на стол, уткнулась в них головой и опять зарыдала.

— Я поеду с тобой, Кейдж.

Дженни спокойно объявила о своем решении. Однако реакция Хендренов на ее слова не была столь же хладнокровной. И все-таки ее решимость оказалась непреклонной, а они были слишком убиты горем и подавлены, чтобы с ней спорить.

Кейдж и Дженни покинули дом рано утром, направляясь в Эль-Пасо, чтобы попасть на самолет в Мехико, на тот же рейс, которым летел Хол почти три месяца назад.

А теперь Кейдж сидел с нею вместе. И, несмотря на то, что в их ряду было еще одно свободное место, он сел посредине, рядом с нею, словно желая огородить ее от всего мира. Когда ее платок окончательно промок, он протянул ей свой, достав его из нагрудного кармана спортивного пиджака.

— Спасибо.

— Не благодари меня, Дженни. Я не могу видеть, как ты плачешь.

— Я чувствую себя такой виноватой.

— Виноватой? Господи, в чем?

Она заломила руки от отчаяния и ощущения крушения всех своих надежд и отвернулась к иллюминатору, тупо вглядываясь в пустоту за бортом.

— Я не знаю. Тысячи причин. За то, что злилась на него, когда он уехал. За то, что чувствовала себя уязвленной и сердитой, потому что он не прислал мне отдельной открытки. Множество таких же глупых, пустых вещей.

— Всякий чувствует себя виновным, когда умирает кто-то близкий. Это естественно.

— Да, но… я чувствую себя виновной в том… в том, что жива. — Она обернулась и посмотрела на него глазами полными слез. — За то, что мы так прекрасно проводили с тобой время вчера, когда Хол был уже мертв.

— Дженни. — Что-то тяжелое больно сдавило ему грудь. То же самое чувство вины мучило и его, однако он не мог признаться ей в этом.

Кейдж протянул руку и прижал Дженни к груди. Другой рукой он гладил ее волосы, пока ее го ловапокоилась у него на плече.

— Ты не должна чувствовать себя виноватой в том, что осталась живой. Хол бы не хотел этого. Он сам выбрал свой путь. Он знал, что это сопряжено с риском. Так и случилось.

Кейдж не хотел даже брать в голову, как же хорошо ему было, когда он обнимал ее. Но это было так. Он бы хотел прижать ее к себе и не отпускать. Кейдж ненавидел причину, по которой эта возможность оказалась ему вдруг доступной. С другой стороны, он был всего лишь человеком и не мог попросту игнорировать охватившее его удовольствие от ощущения ее маленького, изящного тела, прижавшегося к нему.

— Почему Хол должен был умереть? Черт возьми, зачем? Кейдж хотел выиграть Дженни в честной борьбе. Не было победы в том, что она внезапно стала доступной ему после смерти Хола. Будет ли ее чувство вины следующим препятствием, с которым ему придется столкнуться?

— Почему ты разозлилась на Хола, когда он уехал? — Неужели она передумала, неужели она потом пожалела о том, что случилось в ту ночь в ее постели? О господи, нет, пожалуйста, только не это. Он мог получить ответ, который не захотел бы услышать, но он должен был спросить.

Дженни колебалась так долго, что Кейдж уже начал думать, что она не собирается отвечать. Потом она проговорила скованно:

— Нечто случилось в ту ночь, перед его отъездом, нечто сделавшее нас очень близкими. Я думала, это все изменит. Однако на следующее утро он исчез, не попрощавшись, несмотря на все то, что произошло.

Потому что это произошло не с Холом.

— Я почти уверена была, что он отменит свою поездку. — Дженни вздохнула, и Кейдж ощутил движение ее груди. — Я почувствовала себя брошенной, когда он этого не сделал. Глубоко в душе я не хотела поверить, что мои чувства оказались для него менее важными, чем его миссия, но…

Кейдж отчаянно хотел узнать, что она думала и чувствовала в то утро. Тогда, сидя за столом, он буквально пожирал ее глазами, тысячи вопросов роились у него в голове, однако он не мог задать ни один из них. Осознание собственного предательства и вероломства вынуждали его молчать.

Как бы он хотел спросить ее: «Ты в порядке? Я не причинил тебе боли? Дженни, я лишь вообразил себе, как волшебно, как прекрасно все это было, или это случилось на самом деле? Это явь или фантастический сон?»

И он по-прежнему не знал ответов на эти вопросы. Однако каковыми бы они ни были, в ее сознании они имели отношение к Холу, а не к нему. Дженни была уязвлена невниманием, небрежением, проявленным Холом к ней, после того как он впервые провел ночь в ее постели, стал ее первым возлюбленным. Она не могла понять, как он мог поступить таким образом, если это что-то значило для него. Хол не заслуживал ее гнева. Но и она невиновна тоже. Все это лежало на совести только одного человека, и, как всегда, этим человеком был он.

Должен ли он открыться ей сейчас, объяснить, что Хол невиновен в безразличном отношении к занятию с ней любовью, поскольку никогда не делал этого? Это освободит ее от вины, которую она ощущает сейчас. Должен ли он сказать ей?

- Нет, господи, нет. Ей и так предстояло воочию столкнуться со смертью Хола. Как справится она с осознанием того, что занималась любовью не с тем мужчиной? Простит ли любая женщина себя за это? Да как она вообще может простить мужчину, обманувшего ее?

Дженни, должно быть, почувствовала что-то в его объятиях, потому что внезапно распрямилась и отодвинулась от него.

— Я не должна надоедать тебе с этим. Уверена, моя личная жизнь не представляет для тебя интереса.

Как бы не так. Да они однажды были так близки, как только могут быть близки два любящих человека. Просто она не знала об этом. Она не знала, что он ласкал ее кожу, пока ее узор не впечатался в память его ладони, в подушечки его пальцев. Он знал форму его грудей, знал, каковы они на вкус, как реагируют они на прикосновение его губ, языка. Звуки, которые шептала она в порыве страсти, были столь же знакомым ему, как собственный его голос, поскольку он бесчисленное количество раз проигрывал их в голове, словно магнитофонную кассету, лежа ночью в кровати и думая о ней.

И уж точно ни один мужчина, даже его брат, никогда не целовал ее с такой страстностью, с такой сокровенной близостью, как он. Никто не знает ее вкус так, как знает его он.

Внезапно он прервал ход своих мыслей. Да что, черт возьми, он творит? Что он за презренный сукин сын? Его брат мертв, а он думает о том, каково было заниматься сексом с Дженни.

— Мы скоро садимся, — угрюмо заметил он, стараясь скрыть собственную вину и смущение.

— Тогда мне следует привести в порядок лицо.

— Твое лицо прекрасно.

Она помотала головой. Несмотря на недавнее отвращение к своим собственным мыслям, он не мог удержаться от того, чтобы посмотреть на нее.

Дженни взглянула в его глаза, внезапно осознав, что никто еще не поблагодарил его за то, что он взвалил на себя все формальности, связанные со смертью брата и его похоронами. Он занялся этими неприятными обязанностями, хотя его даже не просили об этом.

— Ты оказал нам огромную помощь со всем этим, Кейдж. Родителям, мне. — Она легко коснулась его руки. — Я рада, что у нас есть ты.

— Я тоже рад, что есть у вас, — ответил он с легкой улыбкой.

Кейдж был прав, не рассказав ей о том, что именно он оказался ее любовником в ту ночь. Старый, эгоистичный Кейдж никогда бы не допустил, чтобы честь быть любовником Дженни, честь доставить ей такую радость досталась брату. Однако обновленный Кейдж позволит ей думать, что она была с Холом, чтобы не превращать стыдливое чувство в трагедию.