Брачный сезон, или Эксперименты с женой

- Теперь я выгляжу как настоящий гений, - похвалил я работу.

- Да, - согласилась Марина, - теперь что-то есть.

- Тогда, может, попробуем еще раз сходить в театр? На что-нибудь менее экстравагантное?

- Нет уж, с меня вполне достаточно одного раза. Ты, Сенечка, подумать только, "Сенечка"! - меня опозорил. Я ведь сказала Мошкареву, что ты журналист. И вдруг ты исчезаешь. Даже не досмотрев спектакль. Мошкарев едва не убил меня. Волосы на себе рвал от отчаяния.

Тут я вспомнил жиденькие волосенки гения режиссуры и едва не расхохотался. Вовремя удержавшись, состроил серьезную мину и спросил:

- И чем же ты утешила этого озабоченного? Мне, например, вполне хватило бы внимания такой женщины...

Неуклюжий, но комплимент. Марина впервые с интересом посмотрела на меня.

- Враньем. Нет, то, что я ему сказала, на самом деле очень близко к правде. Но Мошкарев наверняка решил, что мне нельзя верить.

- Так что же ты ему сказала? - не выдержал я.

- Что я пошутила насчет журналиста. Ты, мол, мой дальний родственник, с детства страдающий имбецильностью. И твои реакции непредсказуемы...

- Мошкарев, надеюсь, обрадовался? - язвительно поинтересовался я.

- Он попросил больше не водить имбецилов к нему в театр. Они могут все как-нибудь не так понять, а помещением он дорожит...

- Да уж, куда нам до гениев.

Марина оставила мою реплику без внимания. Вместо этого она открыла холодильник и извлекла очередной Катькин кулинарный шедевр. По-моему, это была какая-то рыбина.

- Есть, небось, хочешь?

Я не стал отнекиваться. Вскоре на сковороде зашипело. Мы молча позавтракали. Я засобирался на работу. На вешалке висело выстиранное и высушенное пальто. И когда только Кэт успела?

Одевшись, я выжидательно остановился в дверях.

- Ну давай! - напутствовала меня Марина. - Дуй на заработки!

Я с тоской посмотрел на ее ноги в черных чулках.

- Не расстраивайся! - рассмеялась она. - Как-нибудь встретимся, - и добавила: - Если муж не вернется...

Я вышел из подъезда. В кармане лежали деньги, которые мне всучила Катька ("Как-нибудь отдашь..."). В утреннем свете двор казался довольно уютным. Даже качели целы.

"Вот здесь, значит, меня и того", - мрачно подумал я. Интересно, это и в самом деле был Мухрыгин или мне только показалось?

В школу идти не хотелось. Странное дело, мне было неловко. Как я посмотрю в наглые глаза физкультурника? Но идти было надо. Не отдавать же опять урок Сонечке. Да что я, как школьник, в самом-то деле... Надо поговорить с адидасовцем по-мужски. Завести его к раздевалкам у спортзала и... И что тогда? Хрен с ним, как-нибудь само все устроится. Я уже почти пересек двор, как вдруг меня осенило: надо же позвонить Витальке и отменить встречу! И я зашагал назад, к злосчастной телефонной будке.

Интересно, тот грим, что мне наложила Марина, продержится до вечера? Иначе как я заявлюсь к матери своего ученика с такими фонарями? Тут и цветы не помогут.

Вот и телефон. Так, набираем номер. Ага.

- У аппарата? - Виталька подошел не сразу. Голос у него был сонный.

- Виталь, привет, это я...

- Ты что, старик, обурел, в такую рань звонить?

- Скоро одиннадцать, между прочим.

- Вот я и говорю - рань. Ну давай, выкладывай, что там у тебя стряслось...

- Слушай, еще не поздно отменить нашу встречу с этой... как ее... Ларисой, что ли? Я сегодня никак не могу...

На том конце провода повисло зловещее молчание. После продолжительной паузы Рыбкин поинтересовался:

- Ты шутишь?

- Да нет, - замялся я. - Тут такое дело... Я же не совсем отказываюсь от встречи с этой твоей Ларисой... Просто, может, ты перенесешь?

- Нет, старикан, я так не играю. Я зову бабу в гости, на свой, понимаешь ли, страх и риск, а он мне теперь заявляет "давай перенесем"! Да ты хоть знаешь, какая у нее фамилия?

- Это что, в корне меняет дело? - удивился я.

- Полностью. Я же не буду знакомить лучшего друга юности со всякой шушерой. Я тебе предлагаю качественный товар. С гарантией... Так вот, ее фамилия - Пастернак. Знаешь такого поэта?

- Знаю. Ну и что?

- А то, что она какая-то там его родственница! - гордо объявил Виталька, я почти увидел, как он надулся. - Или однофамилица, - добавил он менее уверенно. - Словом, гонор у нее еще тот. Что ж, мне теперь перезванивать прикажешь?

- А ты проведи с ней совещание. На квартире. Скажи, мол, заболел, нерешительно предложил я.

Виталька захохотал:

- Ну, е-мое, ты даешь, старичок. Совещание... А что, это мысль, внезапно загорелся мой студенческий друг, и я услышал в его голосе знакомые с юности донжуанские нотки. - Она, небось, ухаживать примется... Бабы, они, знаешь, сердобольные...

- Ну вот и хорошо, - обрадовался я.

Уф! Кажется, отделался.

- Но, старик, ты упускаешь отличный товар. Там ведь библиотека из пяти тысяч томов! Может, тебя хоть это как пэ-эдагога заинтересует?

- Нет, - решительно ответил я, - нет.

- Ну как хочешь. Ладно, я пошел досыпать. Не пропадай...

Я ехал в школу на троллейбусе и думал о Мухрыгине. Все-таки он или не он? Нет, не хочется мне с ним встречаться. Я бы с удовольствием никогда больше не заглядывал в его противные зеленоватые, как болото, глаза. Но что поделаешь, я, к сожалению, не школьник, чтобы прогуливать.

Двери троллейбуса фыркнули и закрылись. Я увидел, что проехал свою остановку. Рывок - и заветная кнопка у меня под пальцем. Если водитель сейчас меня не выпустит, я точно опоздаю к звонку.

- Ты на лоб себе нажми, баран ты, блин, - поэтично прохрипело в динамике на весь салон.

Но двери тем не менее открылись и нехотя выпустили меня наружу. Видно, судьба у меня такая. Теперь уж точно придется идти на урок.

Когда я, взмыленный, ворвался в учительскую, Мухрыгина там, слава богу, не оказалось. Зато Марианна Александровна, наша англичанка, была на месте - стояла у кактуса и нервно курила. На мое появление она никак не отреагировала. Лишь выпустила паровозную струю.

Я вихрем подлетел к шкафу с журналами, и только тут до меня донеслись всхлипывания.

- Плачешь, что ли? - неуверенно спросил я.

Мисс Преображенская не ответила. Я подошел к кактусу и развернул англичанку к себе. По лицу Марианны градом катились слезы. Чудеса! Плаксивые они, оказывается.