Открой свое сердце

— Что кипятком? — Глаза у Нонны постепенно становились такими же большими и такими же яркими, как у Светки.

— Простерилизуй.

— Зачем? — спросила Нонна, все еще не отделавшись от чувства стыда, но уже увязшая в водовороте сладостных фантазий.

— А ты три шарика простерилизуешь и туда… Вовнутрь. А потом мышцами работай… Ну, там, внутри. Шарики будут перекатываться, шейку матки массировать, и еще струйка душа. У… Кайф! — Светка закатила глаза и покачнулась, изображая истомную слабость.

— Ну ты и… — Нонна задохнулась от такого откровения. Но по горлу ее прокатилась судорожная волна, и внизу живота защекотало. Это щекотание томило ее полночи и не отпускало разыгравшееся воображение. Ей так хотелось поскорее испробовать новый вариант самоудовлетворения. А что муж? Хрен бы с ним! Что он есть, что его нет. Без него, может, и лучше, успокаивала себя Нонна, ну подумаешь, импотент. Человек вроде хороший, не обижает, не ругает, деньги зарабатывает, одежду покупает. Пока сама себя удовлетворяю, а там, может, и любовника найду. О любовнике Нонна думала редко. Боялась заразы. Но иногда все-таки бросала взгляды, полные вожделения и страсти, на молодых крепких и красивых мужчин, каковых в приграничном городе немало.

Со смены Нонна ушла чуть раньше.

— Свет, отпусти домой, что-то у меня голова болит. А я за тебя в другой раз додежурю.

Светка оторвала голову от подушки. Ее неловкая поза на детской кроватке, где иногда они по очереди дремали во время дежурства, вызывала сочувствие, и Нонна, по-матерински наклонившись над подругой, поправила сползающую на пол подушечку под черными локонами.

— Чего? А… Домой? Иди. — Светка села на краешек кровати и, сладко потянувшись, широко открыла рот в длинном и глубоком вздохе. — Зевушки-коровушки, — сипло промычала она. — Иди, иди. А сколько сейчас?

— Шестой.

— Поставь кипятильничек, — Светка прикрыла живые карие глазки и снова рухнула на кровать. Детская коечка натужно заскрипела пружинами. Нонна вышла из спальни, где мирно сопели разномастные младенцы. По пути она поправила одеялко у Тошки и подоткнула простынку у ее сестренки-близняшки Кешки. Тошка и Кешка были как две капельки воды похожи друг на дружку. Они и спали совершенно одинаково. И у той, и у другой вечно падали одеяла и подушки, уползали простынки. Они одинаково причмокивали, одинаково сосали пальчики, только Тошка — указательный правой руки, а Кешка — левой. Они одинаково копались в кашах, выгребая ложечками каналы, выстраивая горки и домики, одинаково сидели на горшках, низко согнувшись, чуть ли не ударяясь лбом о коврик в туалетной комнате, одинаково плакали и капризничали, ковыряя пальцами в носу, Тошка — правой рукой, а Кешка — левой. У них была одинаковая одежда и обувь. Вот так бы и совместить их, как зеркальное отражение в одном тельце, но было единственное различие, благодаря которому Всевышний создал их в разных оболочках.

Нонна воткнула вилку кипятильника в розетку и, улыбаясь, представила себе этих живых, подвижных девочек. Тошка и Кешка были похожи во всем, кроме проявления радости. Тошка смеялась, широко раскрыв рот, звонкоголосо и щедро. Будто осыпала окружающих драгоценной россыпью счастья. Она хохотала заливисто, и от ее смеха хотелось пуститься в пляс или выскочить на улицу и бежать к серебряному озерцу в золотом перелеске.

Кешка же едва заметно улыбалась, будто бы она чувствовала себя виноватой за поведение всего человечества или же знала и понимала нечто такое, чего никто, кроме нее, не мог знать и понимать. Какую-то грядущую вселенскую беду. Страшную горькую правду мироздания. И поэтому она не смела смеяться и наслаждаться жизнью в полной мере.

Кипятильник зашипел, от поверхности спирали оторвались мелкие пузырьки, затем вода забурлила, вспенилась и пошла волнами в неглубоком озерце эмалированной кружки. Нонна вынула вилку из розетки, отсыпала из банки по чайной ложке быстрорастворимого московского кофе, бросила туда же по кусочку сахара и залила все это кипятком. Запах кофе привел Светку в чувство. Она появилась в дверном проеме, взлохмаченная и с красными, как у кролика, глазами, но готовая к активной жизнедеятельности.

— Иэх! Мужичка бы!

— Тише, — цикнула на нее Нонна и показала глазами в спальню.

— Дрыхнут, как мошки в коконе. А Кешка с Тошкой, ох, умора! Все белье раскидали. — Светка зябко поежилась и поднесла к губам горячий кофе. — Ну ладно, вали, — небрежно кивнула она головой, и Нонна, торопливо заглотав остаток горьковатого напитка, стала натягивать свитер.

В сумке весело брякали погремушки. Нонна все же утащила парочку из ящика с игрушками. Ветерок трепал ее волосы, над головой светлело. Первые редкие автобусы пробегали мимо нее, словно огромные гусеницы, неся в своем мутном чреве граждан просыпающегося города. Люди ехали на работу в первую смену и возвращались с работы в ночной. На душе было легко и радостно. День обещал быть розовым и легким. Как облачко, плывущее над профилем горы. Мимо проскочил «москвичонок». Желтый с черным верхом. Таких машин Нонна в городе не видела. В принципе город маленький, и машин в нем не так уж и много. Встретишь один раз и запомнишь в «лицо». Нонна запоздало подняла руку, мол, подбросьте. Водитель отреагировал мгновенно, и машина, визжа тормозами, остановилась, а потом медленно подкатила к самым кончикам туфель Нонны.

— Подкиньте, — Нонна просунула голову в открытую дверцу и на одобрительный кивок водителя ответила лучезарной улыбкой.

— Вам куда?

— В центр. У ресторана на пересечении Ленина и Мира.

— Вот что примечательно, в какой город ни заедь, везде центральные то Ленина, то Карла Маркса, то Мира. А еще везде есть Черемушки. — Водитель повернулся и посмотрел на Нонну широким добрым взглядом. Будто хотел обнять ее, да руки заняты — баранку держать нужно.

— Точно, — согласилась Нонна.

— А вы с ночной? На «Точприборе»?

Нонна покачала головой. Она расслабилась, ей было хорошо, ветерок обдувал лицо, ласкал прикрытые веки, снимал напряжение со лба и с губ. Ей лень было разговаривать.

— Стоп, стоп, стоп. Ничего не говорите. Я сейчас попробую угадать… Вы на деревообрабатывающем работаете?

Нонна снова покачала головой и легко раздвинула краешки губ в полуулыбке.

— Нянечка я. В садике. В младшей группе. — Нонна приоткрыла глаза и посмотрела на дорогу. Чуть впереди бежал высокий молодой человек. Спортивный костюм бирюзового цвета обтягивал мощные икры и бедра. Капюшон куртки болтался, словно парашют, наполненный воздухом, и, казалось, притормаживал движение спортсмена, чтобы тот не сорвался с асфальта и не взлетел. Паренек динамично раздвигал воздух локтями и грудью рассекал плотный предрассветный сумрак. Машина поравнялась с бегуном, и Нонна увидела красивый правильный профиль. Она пару раз встречала этого парня на улицах города, и справедливости ради, следует отметить, что он принадлежал именно к тому типу мужчин, который будоражил воображение Нонны.

Неожиданно водитель вжал педаль тормоза, и «москвичонок» застыл чуть впереди молодого человека.

— Виктор! — крикнул водитель. Спортсмен остановился. Подошел к водителю, бросил беглый, невидящий взгляд на девушку и протянул руку для приветствия:

— Привет. Какими судьбами?

— К тебе. Разговор есть.

Водитель вышел из машины, и двое мужчин отошли на тротуар. Боже мой, до чего же он привлекателен, этот Виктор, в спортивном костюме цвета утреннего моря! Какие у него глаза! Нонна подняла сумку, скатившуюся с колен, в ней затарахтели погремушки, и внизу живота сладко заволновалось. Витька еще раз бросил случайный взгляд на Нонну, та опустила глаза и уставилась взглядом в панель, разглядывая дверцу бардачка. Один взгляд. Всего лишь один взгляд, а как зашлось сердце.

Водитель вернулся в машину. Снова мимо поплыли деревья и дома, снова ветерок всколыхнул короткую стрижку девушки, но сердце ее колотилось и колотилось, как сумасшедшее. Нонна была не в силах справиться с накатившим волнением.