Эксперимент (СИ)

– Физическая боль! – произнес он, стоя над девушкой и разглядывая ее руки. – Может, ты теперь мне ответишь, что страшнее: физика или мораль? Может теперь ты прекратишь докучать мне…хотя в этом я сильно сомневаюсь!

Он аккуратно поднял девушку и отнес ее в дом. Вампир сидел рядом с диваном и разглядывал руки. Сплошная краснота, почти до плеч, в некоторых местах начали проявляться редкие волдыри. Кое-где они были маленькие, где-то достаточно большими. Все ногти оплавились и имели различную длину и форму.

– Определим это как вторую степень ожога! – совершено спокойно сказал Левиафан вслух. – Надо бы нанести противоожоговое средство…Но вот беда, у меня его нет. Придется подождать, когда ты очнешься, и только потом сходить за спреем или мазью, а то чего доброго, с незнания, ты поотдерешь все волдыри, а этого никак нельзя делать.

Левиафан замолчал и прищурил глаза, внимательно изучая ее лицо. Даже будучи без сознания, на лице было страдание и обида за предательство, разочарование из-за лжи. Но вампир не обращал на это внимание, его заинтересовало кое-что другое.

– А как же ты брови умудрилась опалить, милая? – загадочно спросил он. – Ты попала в десятку, дорогая. Я дал тебе девяносто процентов того, что ты не полезешь спасать меня, но десять я все-таки отвел на «а вдруг»! И «а вдруг» случилось! Для меня такой поступок – гром среди ясного неба!

Через десять минут Лилит пришла в себя, открыла глаза и пронзительно закричала, увидев собственные руки. Боль мгновенно охватила ее разум, заставляя кричать ее не своим голосом, а ужас от увиденного прокрался в самое сердце и заморозил его.

– Мои руки! – кричала она, разглядывая вздувшиеся практически на всей поверхности волдыри. – Мне так больно! Я не могу это терпеть!

– Не смей! – гаркнул Левиафан, заметив, что девушка пытается дотронуться до руки. – Занесешь инфекцию, твои руки вообще отрежут!

Лилит перевела взгляд на вампира и уставилась, словно не узнавая его. Но лицо тут же исказилось от боли и злости. Ее трясло от жара и гнева, подбородок дрожал, но глаза застыли, словно у статуи, и холодно смотрели на него.

– Я убью тебя, клянусь, убью! – шепотом сказала она, но руки опустила.

Левиафан склонил голову и подло улыбнулся.

– Эээ…нет! – погрозил он ей пальцем. – Это вряд ли, милая! С такими-то руками – это совсем вряд ли. Боюсь, что твой план сможет осуществиться только через неделю, это в лучшем случае. В данный момент ты даже в туалет без моей помощи не сходишь! Подумай об этом! Я ждал, когда ты очнешься, чтобы сказать, что я ухожу за ожоговой мазью, спреем, посмотрим, что там будет. А ты не вздумай трогать кожу руками! Порвешь волдыри, попадет инфекция, и мне придется всю жизнь водить тебя в туалет!

Левиафан исчез за дверью, а Лилит, полусидя на диване, снова начала рассматривать руки. «Я урод! Боже мой, я урод! И все это было напрасно! За что он со мной так? Зачем он сделал меня такой? Я не могу смотреть на собственные руки, они омерзительны! Эти волдыри, эта красная кожа…Это не мои руки, господи, скажи, что это не мои руки! Пожалуйста! Я не верю в это! Этого просто не может быть! Он не мог со мной так поступить, он на такое не способен…мне все кажется. Я не урод, я по-прежнему красива, и мои руки тоже…».

Лилит не отрываясь, смотрела на кожу, напоминающую кожу жабы, только кровавого оттенка. Смотрела на ногти, точнее на то, что от них осталось. От них пахло гарью. Осознание всего этого вводило ее в состояние шока, добавляя страха за будущее. Мысль о том, что с такими руками она никому не нужна, виртуально перерезала жизненную вену в будущее. Лилит воспринимала произошедшее, как смертный приговор ей, как личности, при этом она будет продолжать жить.

Через пятнадцать минут в дом вошел Левиафан с полной аптечкой. Он посмотрел на девушку и вздохнул. Вздох был не от жалости или от чувства вины, а скорее от моральной усталости.

– Ну что, еще не все ободрала? – бойко поинтересовался он и присел рядом. – Вытягивай руки, ускорим процесс заживления.

Лилит послушно протянула руку вперед, морщась от неприятных чувств. Вампир умело распределил белую массу по обгоревшей коже, не причинив ей лишнего ущерба.

– Это же не мои руки, Левиафан, скажи, что это не мои руки! – прошептала Лилит, закрыв глаза.

Он приподнял одну бровь и перестал шевелиться.

– Ну а чьи ж еще? Мои что ли? – негодуя, фыркнул он в ответ.

Левиафан не собирался жалеть девушку, хотя внутри сердце разрывалось от проклятой жалости, а внутренний голос пилил мозг, осуждая дикий поступок. Чувства кричали о сволочности и жестокости, но разум оставался чистым и бессердечным, игнорируя все упреки.

Лилит рыдала от боли, от обиды, от беспомощности, от того, что вампир ограничил ее в способности двигаться, тем самым не позволяя ей даже залепить ему оплеуху.

– Ты так жесток! Как ты можешь со мной так обращаться, после вот этого? – она подняла и показала Левиафану.

Вампир провел глазами по рукам и перестал улыбаться.

– Тебе надо поспать! – равнодушно заявил он, отворачиваясь от девушки.

– Это все, что ты можешь мне сказать? – удивленно спросила она.

– Это все, что ты можешь сделать! – буркнул Левиафан. – Я тебя отнесу.

Он встал, подошел к ней и хотел было поднять, но Лилит уперлась ногой ему в бедро, не подпуская ближе. Мужчина строго посмотрел на нее, но не стал пытаться что-либо делать дальше.

– Запомни этот момент. Это был твой выбор, милая. И чтобы потом, если что случится, я не слышал никаких упреков в свой адрес! – отводя глаза, предупредил он. – Твоя гордость, Лилит, именно твоя гордость погубит тебя! Будь благодарна ей за это!

– Уйди с глаз моих долой! – огрызнулась она, пытаясь встать с дивана.

– Как пожелаешь, дорогая! – Левиафан поклонился ей и скрылся на втором этаже.

Лилит кое-как слезла с дивана и побрела в спальню. Но когда она вошла в комнату, то увидела, что вампира там не было. Он был в соседней комнате и решил прийти только тогда, когда Лилит уснет. А уснула она быстро, так как переживания и боль отняли много сил, а сон на то и существует, чтобы их восстанавливать.

Мужчина зашел в кабинет, где почти весь вечер просидела Лилит. На столе лежали альбомные листы, исписанные и исчерканные. Левиафан подошел поближе. В его руках мелькнуло письмо Лилит своей подруге. Борясь с собой, заставляя положить бумагу назад, вампир читал текст. С каждым написанным словом Левиафан все больше мрачнел. Несколько предложений, обрывочных и коротких, но таких емких и сильных, ковыряющих его душу. Словно нотки, слова дергали его за сердце и разум. Неужели правда, его девушка, горячо любимая и желанная видит в нем зверя и изверга, тюремщика, который заставил ее любить себя? Неужели, ее чувства, описанные в письме подруге, настоящие? Эта женщина, сводящая с ума весь мужской мир своей необыкновенной красотой, действительно, любит его! Вот это новость! Новостью также оказалось, что девушка слишком сильно догадывается о секрете Левиафана, который он так тщательно пытался скрыть. Да, секрет был. Да, важный и существенный как для Лилит, так и для вампира. И да, он не хотел, чтобы Лилит узнала его.

Мужчина сел за стол, взял ручку и чистый альбомный лист, и принялся писать письмо Жаклин, вкладывая в него весь сказочный позитив и счастье женщины. Руки же аккуратно сворачивали письмо Лилит, пряча в нагрудный карман бумагу.

Дописав лживое письмо, вампир положил его в конверт и оставил на столе, будучи абсолютно уверенным, что Лилит не будет перечитывать свое письмо, просто отправит его.

Левиафан вошел в комнату через полчаса и лег рядом. Он пристально посмотрел на девушку. Рука сама потянулась к ней, дотронуться до нежной щеки, но потом остановилась в паре сантиметров и опустилась. После нескольких таких неудачных попыток Левиафан сверкнул глазами и отчаянно развернулся на спину.

«Доигрался, урод! Мои собственные эмоции не позволяют мне прикоснуться к ней, считая, что я этого не достоин! И, правда ведь, это было действительно жестоко – поранить такой нежный цветок. Самому от себя противно! Но я ничего не могу поделать. Таких, как Лилит, надо учить жестокими и бессердечными путями…Хотя нет, Лилит учить не надо. Это скорее демонстрация того, что я тоже могу причинить ей боль, даже не дотрагиваясь до нее. Порой мне кажется, что она забывает об этом, что я являюсь человеком…ладно, просто существом, которое так же, как и она, умеет чувствовать. Так же, как и она, не хотело чувствовать. Так же, как и она, боится потерять себя в этих дебрях. У нас так много общего, но она постоянно пытается найти мне место и указать на него. Зачем? В таком случае, что мешает мне указывать на ее место? Ничего. Не вижу ни единого препятствия. Эта война бесконечна, она не имеет даже временных ограничений и коротких примирений. Так, ничтожные затишья перед новым боем. Нравится ли нам эта война? Нужна ли она нам? Интересно, что бы случилось, если бы я перестал отвечать на ее выходки, пропало бы ее неутомимое желание доставлять мне неприятности? Скорее всего да…но я не могу не замечать ее выходок, не могу пропустить это…И вот она – бесконечность, которая затягивает в свою воронку, как некая дурацкая игра, от которой нет сил и возможности отказаться. Что меня ждет за сегодняшний розыгрыш, я даже представить не могу. Ведь это может быть что угодно. Я не удивлюсь, если она подложит мне тротил в машину. Очаровательная особа, не правда ли? Но сегодня я был поражен тем, что увидел. Она показала настоящие чувства, показала, что я ей действительно не безразличен, когда открывала дверь в огне. Долго открывала, но все-таки открыла! Был бы я в том сарае, я бы к моменту открытия двери уже сгорел, но это неважно. Важно то, что она открыла дверь, не взирая ни на что! Ей было плевать на страх, на боль, на ожоги, на все, кроме меня. Желание выволочь меня оттуда было настолько сильным, что подсознание увеличило способность не чувствовать ту боль которая была на самом деле. Всего лишь десять процентов того, что она кинется в огонь, и они полностью оправдались. Но как же это странно! Сколько раз она пыталась убить меня, правда, ничего не выходило и, если ей так хочется моей смерти, то почему она не позволила мне умереть в сарае? А я еще специально позволил ей прочувствовать всю боль от ожогов …стыдно? Нет. Наплевать…Было наплевать, сейчас наплевать…и будет наплевать! Эх, да кого же я обманываю? Докатились, сам себе вру! Но самовнушение – это самая великая сила. И если постоянно убеждать себя в этом, то мне действительно станет наплевать. Устал я любить эту женщину…»