Отныне и навсегда

— Брина!

Перегнувшись через перила, она помахала Марку. Он стоял в окружении своих друзей, среди которых была и Холли. Брина слегка удивилась, не заметив с ними Томаса.

— Спускайся сюда, — закричал он. — Мы греемся шнапсом.

Она три дня страдала от похмелья, когда в последний раз пила шнапс.

— Нет, мне и здесь хорошо.

— Одна минута, — предупредил вокалист группы.

Слегка пошатываясь, Марк взмолился.

— Ну пожалуйста, Брина. Спускайся или я поднимусь наверх и сам притащу тебя.

Брина перевела взгляд на Холли, даже не потрудившуюся скрыть тот факт, что она чертовски чем-то недовольна.

— Ах, ну ладно, — сказала Брина и отошла от перил. Когда-то она бы с удовольствием составила им компанию, и еще больше обрадовалась бы возможности досадить Холли. Но теперь они ее не интересовали.

— Двадцать секунд.

Брина сделала еще шаг назад, и прикрыла замерзшие уши руками в перчатках. У нее не было никакого желания встречаться с Марком и его друзьями. Брина хотела смотреть на фейерверк именно там, где она и стояла.

С 15 секунд начался обратный отсчет времени, и на 10 секундах к Брине сзади прижалось крепкое тело, а сильные руки обняли за талию. Она оглянулась, готовая, если потребуется, отпихнуть Джорджа Аллена. И вглядевшись в загорелое лицо Томаса, опустила руки.

— Я знал, что найду тебя здесь, — сказал он ей на ухо.

Не было нужды спрашивать, как он узнал. Он тоже помнил все те годы, когда они стояли на другой стороне, размышляя о том, какой вид мог открываться с площадки, и клялись, что в один день у них будут деньги, чтобы быть именно там, где они сейчас стояли.

Отсчет продолжался, 3… 2… 1. Первый залп фейерверка, запущенный с вершины трассы «Показушники», и земля вздрогнула, а музыкальная группа заиграла «Старое доброе время» [45]. Томас медленно опустил голову и прижался холодными губами к ее губам. Красные, белые и золотые вспышки распускались в черном небе, и Брине показалось, что ее грудь тоже взорвалась. Сердце раскрылось, дико стуча в груди, и кровь зашумела в висках.

Губы Томаса были пересохшими и слегка жесткими, и на вкус отдавали свежим воздухом и мягким шотландским виски. Возможно, она должна его оттолкнуть, подумалось ей. Она злилась на него и имела право на гнев, но он стремительно исчезал под натиском непреодолимых эмоций и неутолимой жажды, лишавшей желания просто сказать «нет». И кроме того, она осознала, что это просто новогодний поцелуй.

Она повернулась в его объятиях. Обвивая рукой ее спину, Томас притянул Брину к себе, так что она встала на цыпочки, и приложил холодную ладонь к ее столь же холодной щеке. Их губы раскрылись, и она непроизвольно закрыла глаза. Холодный ночной воздух щипал ее лицо и уши, а во рту теплый язык Томаса легко касался ее. Поцелуй длился под «Старое доброе время» и взлетающие залпы фейерверка, ощущаемые Бриной под ногами. Жаркая дрожь пробежала по ее спине, грудь сжалась, и все это вовсе не из-за морозного воздуха.

Томас неверно истолковал ее дрожь и отстранился.

— Ты замерзла?

Она кивнула, так как не хотела признавать, что потрясена его поцелуем.

— Я знаю теплое местечко, где мы сможем смотреть шоу, — сказал он, беря ее за руку.

— Где?

— Увидишь, когда мы доберемся туда.

Он повел ее назад в гостиницу, через переплетения конфетти и серпантина, развевающихся по всему бальному залу. Брина верила Томасу и пошла бы за ним куда угодно, но когда они зашли в пустой лифт, она заподозрила, что знает, куда они направляются, и это ей не понравилось. Когда он нажал на кнопку третьего этажа, она почувствовала разочарование. Случившееся сегодня днем было ошибкой, и она не собиралась ее повторять.

— Из моей комнаты мы ничего не увидим, — сказала Брина, глядя ему в лицо, озаряемое флуоресцентным светом лифта.

— Вот поэтому мы и не идем в твою комнату.

— А…

Двери лифта открылись, и они шагнули в коридор.

Брина прошла за ним мимо своей комнаты к последней двери по левую сторону коридора. Он сунул карточку в электронный замок, потом вытянул ее и открыл дверь. С того места, где она стояла, Брина почти ничего не видела. Комната была полностью погружена во мрак, и только на противоположной стене за окнами сверкали разноцветные вспышки, отбрасывая узорчатые тени на ковер.

— Не думаю, что это хорошая мысль, — произнесла она, не двинувшись с места. Брина боялась, что если зайдет в номер, то он может решить, что она хочет прыгнуть в его постель. А по множеству причин, секс с Томасом был плохой идеей. Возглавлял этот список тот факт, что она не знала, что чувствует к нему, и уж точно не знала, что он чувствует к ней.

— Почему это?

— Потому что… — Брина запнулась, пытаясь придумать, как лучше выразить то, что ей надо сказать, но ничего не придумав, просто выпалила правду.

— Не хочу, чтобы ты думал, что я собираюсь заняться с тобой сексом. После случившегося днем, ты мог подумать, что я постоянно такое вытворяю. А это не так.

— О Боже, — выдохнул он. — Во-первых, я никогда такого о тебе не думал. Во-вторых, я пригласил тебя сюда наверх, потому что посчитал, что тебе может понравиться смотреть на шоу, когда у тебя не отмерзают пальцы ног. А в-третьих, я должен тебе половину бутылки шампанского и подумал, что ты пожелаешь его выпить. — Он помолчал, и затем сказал. — Мы можем спуститься вниз, если тебе неудобно.

Теперь она почувствовала себя дурой.

— Нет, я бы хотела остаться.

Не включая свет, Томас взял ее за руку. Дверь за ними захлопнулась, и он повел ее к окну мимо расставленной в комнате мебели.

— Вот это да! — восхитилась она, снимая перчатки и запихивая их в карманы. — Здесь немного больше места, чем в моей комнате.

Он встал сзади, помогая ей снять пиджак, и когда он заговорил, его голос словно парил во тьме.

— Лучшая часть номера — джакузи. Я думаю, там может поместиться целая семья из шести человек. Ты должна ее заценить.

Томас ушел с ее пиджаком, а Брина не могла не задуматься, что он имел виду под «заценить», посмотретьна джакузи или залезть внутрь вместе с ним. Или она снова видит в его словах больше, чем он сказал.

Запустили следующий залп фейерверка, и внимание Брины обратилось на огненные спирали, выстреливающие в черное небо, раскрывающиеся как сверкающие зонтики, и затем опадающие дождем на снег. С этой стороны гостиницы зрелище было несомненно лучше, чем со стоянки.

Хлопнула пробка шампанского, и Брина оглянулась на бар.

— Томас, я думаю, что в этом доме самый лучший вид открывается из твоего номера.

Она услышала его тихий смех, когда он бесшумно приблизился.

— Да, и без этого дьявольского холода, к которому мы привыкли.

Он протянул ей резной бокал.

— С Новым годом, Брина.

— С Новым годом, — она поднесла шампанское к губам, глядя на него поверх бокала. Вспышки красного света мелькали на его лице и белом свитере.

— Ты должен гордиться собой, — произнесла она и сделала глоток.

— Почему?

— Потому что ты всегда говорил, что заработаешь миллион до того, как тебе исполнится тридцать лет. И я думаю, что ты его заработал.

— Да, это так, — Томас осушил полбокала, когда необычайно громкий гул наполнил воздух и пол под ногами задрожал.

— Я заработал очень много денег, Брина, — продолжил он, и ночь снова затихла. — Но сами по себе деньги не важны.

Он явно пересмотрел слишком много тех шоу, о которых упоминал.

— Ты говоришь прямо как Опра [46].

Томас улыбнулся, сверкнув белоснежными зубами.

— Потому что Опра знает, что говорит.

— Что?

Он пожал плечами.

— Приятно, когда ты можешь оплатить свои счета и купить новое пальто, при необходимости. Но деньги не помогут тебе похудеть и не сделают тебя счастливым.

Так мог говорить только человек, которому не приходится волноваться об оплате счетов.