Тихая ночь

Они смотрели друг на друга с нескрываемой ненавистью, готовые вцепиться в горло врагу. Мари-Луиз попыталась развести их в разные углы комнаты, как судья разводит боксеров во время боя.

— Папа! Жислен! Прекратите! Сейчас же. Слышите? Прекратите!

Жислен вытерла лоб рукавом своего платья, Анси отвернулся и нервно закурил.

— Да что это с вами? Почему все наши разговоры заканчиваются ссорой? Если бы кто-то слышал, что вы тут несете, то решил бы, что вам обоим безразлична судьба страны. Вы думаете только о себе. Разве кто-то из нас виноват в том, что война проиграна? Нет. Так прекратите эти глупые ссоры и займитесь лучше делом!

Жислен схватила журнал, лежащий на столе, и сделала вид, что читает. Месье Анси пытался сохранять спокойствие, но нервный тик под левым глазом выдавал его внутреннее напряжение.

Мари-Луиз продолжила:

— Итак, теперь мы можем поговорить? Папа, мы должны знать больше. Наш город станет местом их дислокации? Что будет со школой? Где мы будем доставать продукты? Они заберут у нас продовольственные запасы? Ты останешься мэром? Боши собираются брать заложников?

— Нет. Не думаю. Если только не найдется какой-нибудь идиот, который решит поиграть в героя и застрелит немецкого солдата. Какой бы договор ни заключил Петен, не думаю, что это сильно повлияет на ситуацию здесь. Немцы ввели свою юрисдикцию и свои законы военного времени. Что касается меня, то я буду просто озвучивать их приказы. Они будут сами контролировать ситуацию, пока не оккупируют Англию, а когда это произойдет, никто не знает. Может, им удастся оккупировать весь остров. Может быть, они захватят флот и пойдут войной на Алжир. А наш город станет всего лишь курортной зоной, где они будут проводить свой отпуск.

Анси встал и подошел к окну. В это время на улице появился грузовик, двигатель которого ревел так, что продолжать разговор было невозможно. Когда шум затих, Анси повернулся к девушкам:

— Я благодарен вам за то, что вы остались. Я знаю, вы хотели уехать, но надеюсь, вы понимаете, почему я попросил вас остаться. Однако нам следует соблюдать осторожность.

Затем он склонил голову, прощаясь, и вышел из комнаты. Девушки слушали, как его шаги затихают на втором этаже. «Ничего нового, — думала Мари-Луиз. — Как всегда высокомерный, доводящий до исступления, обезоруживающий, равнодушный, но при этом вызывающий восхищение. Как все это может уживаться в одном человеке?» Она понимала, что Жислен видит только его негативные стороны, его пренебрежение к мнению других людей, грубость и надменность. Но именно благодаря этим качествам ее отец стал мэром и состоятельным человеком. Состоятельным, конечно, по меркам их маленького городка. Он сумел открыть свой текстильный бизнес, и это несмотря на экономический кризис последних десяти лет. О его мужестве ходили легенды. Во время Первой мировой войны Анси был награжден Военным крестом^[34]. В повседневной жизни он не только умело справлялся с проблемами на фабрике, но и достойно пережил смерть жены, которая являлась своеобразным буфером между суровостью его характера и ранимостью Мари-Луиз. Девушка чувствовала, что отец оскорблен своим нынешним положением. Раньше он отдавал приказы, а теперь ему придется выполнять требования немцев. Мари-Луиз попыталась объяснить все это своей подруге.

— Папа оказался в тяжелой ситуации. Постарайся понять его.

Гнев все еще бушевал в груди Жислен.

— В какой, черт возьми, тяжелой ситуации? Если он патриот своей страны, то почему не подаст в отставку и не предоставит бошам возможность отдавать приказы напрямую? Тогда бы все понимали, что это они действуют так или этак, а не мы сотрудничаем с ними.

— Ты же знаешь, что все не так просто. Кто-то должен отстаивать наши интересы. Не забывай, мы на территории военных действий. Боши ведь могут поступить иначе и выслать нас в Германию, например. Жизнь должна продолжаться, и поэтому нам придется вступать с ними в диалог и заключить некий modus vivendi^[35]. Ты же понимаешь, что моему отцу это не нравится. Он презирает себя и свое положение. Признайся, ты просто ненавидишь его и не хочешь замечать очевидного. Пожалуйста, Жислен, ради меня, постарайся видеть в нем лучшее, а не худшее. Я понимаю, тяжелый характер — его главный недостаток, но, поверь, есть и другая сторона медали. — Мари-Луиз пододвинулась к Жислен и взяла ее за руку. — Пожалуйста!

— Я постараюсь. Хотя это будет нелегко.

6

Монтрёй. Четыре месяца спустя. Октябрь 1940 года

Мари-Луиз уловила его запах, как только он переступил порог. К легкому аромату отцовского одеколона добавился новый приятный мужской запах сигар и туалетного мыла. Она осторожно приоткрыла дверь в прихожую. Никого. Мари-Луиз прошла в кухню. Вверх по лестнице. Теплее. В гостевой спальне Мари-Луиз услышала шаги, тяжело переступающие по деревянному полу, щелчок замка на чемодане и скрип открываемого ящика. «Где же он?»

Мари-Луиз прошла в спальню, закрыла дверь и решила проверить несколько сочинений, чтобы затем встретиться с незнакомцем на своих условиях. Она попыталась сосредоточиться, но шаги в соседней комнате приводили в движение письменный стол, напоминая ей о присутствии чужеземца в доме.

Позавчера все жители узнали, что военных расквартируют по домам, причем кого куда, неизвестно. Дом Анси стал первым. «Интересно, какой он из себя?» Офицер воздушных сил — это все, что знала Мари-Луиз. Присутствие немцев в городе стало чем-то обыденным, люди приспособились к новой жизни, ведь человек способен адаптироваться к самым, казалось бы, критическим ситуациям. Тревога первых дней оккупации развеялась. Черно-серая униформа, громкие лающие голоса, топот ботинок и бравые песни уже ни у кого не вызывали удивления, словно так было всегда. Жители, стоящие в очереди за хлебом, не оборачивались даже тогда, когда оккупанты маршировали по главной площади или курили, сбиваясь в группы и провожая глазами проходящую мимо девушку.

Иногда небо разрезал рев самолетов, возвращающихся в аэропорт Ле Туке^[36] после бомбардировок Лондона и городов на южном побережье Англии. Время от времени горящие бомбардировщики «хейнкель»^[37], похожие на подбитых птиц, пытались дотянуть до аэродрома. Однажды один из них упал прямо у стен города, выбросив в небо столб огня. Его обгоревший остов так и лежал на окраине, вызывая любопытство местных детишек.

Постепенно таяли продовольственные запасы. Приближалась зима, и всем стало понятно, что время для вторжения упущено и война не окончится так быстро, как предполагали. Комендантский час и ограничение передвижений отрицательно сказывались на настроении местного населения.

Поэтому приказ о расквартировании военных внес некое разнообразие в безрадостную жизнь городка. Мари-Луиз не понимала, как следует себя вести, как жить под одной крышей с человеком, который является ее врагом. Она решила поговорить с отцом.

— Будь вежливой. Bonjour, bonsoir^[38]. Пожалуйста, спасибо. Не более. На последнем заседании мы решили, что полное бойкотирование сделает нашу жизнь поистине невыносимой. Но никаких разговоров. И, пожалуйста, проследи, чтобы Бернадетт готовила им кофе по утрам и не забывала запирать буфет с выпивкой. Пусть пьют свой мерзкий шнапс, но я не позволю им притронуться к коллекционным бутылкам.

Шаги затихли. Мари-Луиз на цыпочках подошла к двери и приложила ухо. Соседняя дверь открылась, и послышалась песня, которую напевали вполголоса. Незваный гость спустился по лестнице и прошел в гостиную, закрыв за собой дверь.

Мари-Луиз оглядела спальню в поисках предмета, который послужил бы предлогом пойти в кухню. К счастью, на комоде стоял кувшин и тазик для умывания. Мари-Луиз посмотрела в зеркало — она выглядела как настоящая школьная учительница с зачесанными назад волосами, в серой юбке и кардигане. Девушка попыталась придать лицу равнодушное выражение, но, ухватив тазик и кувшин, забыла о своем намерении и с сосредоточенным видом зашагала вниз.