Осколки (СИ)

Или ей это не снилось, а просто наступила ночь, и Кара пришла на смену своему альтер-эго?..

====== Часть 55 ======

Ночь

А вопрос-то в голове засел, ну надо же, а! Кэлен ведь так и проснулась с ним, с этим вопросом. Каким? Да о Мэйсон, конечно же. Точнее, о том, кто же из них, Кара или все-таки эта её — теперь уже совершенно точно её, не так ли? — чертова Мэйсон, прошептала ей слова любви? Казалось бы, какая разница? Что ей, Кэлен, даст ответ? Что он изменит? Она ведь все равно любит их обеих, разве нет? Ну, так и зачем тогда? Почему ей так важно понять, любит ли Мэйсон ее? Нет, правда, как-то это было не про неё, не про Кэлен, задаваться таким вот вопросом. Ибо Кэлен никогда не считала, что взаимность — обязательное условие любви. Что любить — значит, обладать. Нет, она точно знала, что можно любить, не обладая, — и обладать, не любя… Так почему же тогда она лежит тут и все пытается найти ответ на вопрос: кто же из двоих прошептал ей слова любви перед тем, как она уснула?

И, кстати, отчего этот ответ она ищет у себя — ведь, кажется, куда как проще спросить у самой Мэйсон? Ага, да. Как будто чертова Мэйсон возьмет и ответит! Не ответит же, ну. Кэлен вздохнула, повернулась на бок… нет, начала поворачиваться — и замерла. Поняла вдруг, что не просто лежит — а в объятиях. Очень теплых. И уютных. Чьих? Кэлен усмехнулась мысленно — вот очередной глупый вопрос. Хотя, почему? Она, Кэлен, совершенно точно знает, какое тело сейчас лежит рядом с ней и обнимает. Любимое. И уже знакомое до мельчайших подробностей. Но вот — кто там, внутри этого тела в данный момент?!

Если бы сейчас кто-нибудь сторонний, не знакомый с ситуацией, подслушал её мысли, решил бы, что Кэлен сошла с ума. Ну, или шутит по меньшей мере. А для нее, для Кэлен, вопрос-то, этот, новый, взорвавший мгновение назад её сознание, напрочь вытеснив предыдущий, был совсем не праздным, категорически. Она даже испугалась на секундочку, когда поняла, что до сих пор ни разу не видела это тело спящим. Да оно и не спало никогда, правда же? Ибо если засыпала Мэйсон, то просыпалась Кара, и наоборот. Ну? Ведь так, да? А сейчас оно спит, спит же! Кэлен это чувствует по тяжести руки, что лежит поперек её живота, обнимая. Слышит по ровному глубокому дыханию. Это тело, любимое, знакомое, определенно спит, совершенно точно. Почему? Что случилось? И с кем из них оно случилось?!

Паника, глупая, нелепая, вспыхнула и пошла разгораться, быстро, неудержимо, словно лесной пожар. Она уже почти поглотила Кэлен, уже почти накрыла с головой, уже почти родила внутренний вполне истеричный крик…

Нужно просто открыть глаза. И посмотреть. Да. Спасительная мысль ураганным порывом ворвалась в сознание, заставив панику захлебнуться на вдохе, а Кэлен — на выдохе — распахнуть ресницы. И сразу же понять — мысль была столь же нелепая, как паника. Ну, а что она, Кэлен, надеется увидеть? И что увидит? Вот именно. Всего лишь лицо. Любимое, да, невыносимо, невозможно любимое — стоило просто подумать о нем, и у Кэлен защемило сердце, упоительно-сладко, пронзительно, и где-то внутри, глубоко за солнечным сплетением затрепетало щекочаще… Как там говорят? Бабочки в животе, да. Они порхали, эти бабочки, и от их крылышек теплыми ручейками по телу Кэлен разбегалась любовь. А Кэлен, все-таки повернувшись осторожно на бок и приподнявшись, рассматривала любимое лицо в едва проницаемом мраке, чуть разбавленным тусклым густо-серым туманом, что колыхался за окном. Туман этот, черт его побери, кстати, тоже сбивал с толку, не добавлял ясности: Кэлен даже не могла понять, что сейчас, поздний пасмурный вечер или же раннее-ранее сырое и облачное утро? И кто все же перед ней — Кара или Мэйсон? Кажется, её, Кэлен, неформатные возлюбленные, обе, сговорились с погодой — дабы качественно помучить бедную Кэлен загадкой. Вот кто, кто из них, её возлюбленных, спит сейчас тут, так спокойно… так сладко?

Бабочки порхали. Кэлен с улыбкой смотрела в любимое лицо, уже не пытаясь искать в нем ответы — да их там и нет, нет же, ну! — просто наслаждаясь. Надо же, а хмурая складка, та самая, что от левой брови и вверх, во сне у неё… у них, да... разглаживается, совсем, без следа. И губы, сочные, вкусные — будто припухают, становятся еще сочнее, вкуснее, еще притягательнее… А лицо такое… юное, даже детское… словно светится в темноте — чистотой и невинностью. И снова сладко, упоительно наполнилось щемящей нежностью сердце. Любимая. И красивая, невозможно, невыносимо красивая! Обе. Кэлен хихикнула над собой, добавив мысленно это вот «обе». Безумие, боже, ведь настоящее безумие — две её любимых с одним лицом… или в одном лице? Если бы вот это все происходило с кем-то другим, не с ней, Кэлен, пожалуй, и не поверила бы. Но — это происходило именно что с ней. Это она, Кэлен Амнелл, влюбилась в девушку с множественными личностями — слава богу, лишь двумя! И верить или не верить в реальность ситуации… нет, не было у Кэлен такого выбора, категорически. И… она была этому рада, черт возьми!

Она вздохнула — счастливо вздохнула, с улыбкой — и осторожно, едва касаясь, погладила кончиками пальцев любимое лицо, затем, склонившись, приложила губы туда, к левой брови, где начиналась обычно хмурая складка… Прямо губами почувствовала, как cдвинулись, чуть съезжаясь к переносице, брови. Кэлен подняла голову: как раз вовремя, чтобы увидеть, как шевельнулись, причмокнув, любимые губы, как пробежала по ним — нет, не улыбка, тень, обещание улыбки. И поняла мгновенно, сразу: Кара… Так улыбается только она: ее улыбка появляется медленно, мягко, словно ласковый весенний рассвет. Мэйсон улыбается резко, вспышкой: хлоп — и уже сияет, хлоп — погасла. Впрочем, до сих пор Кэлен, кажется, не целовала ведь спящую Мэйсон. А потому, на самом-то деле, и не знает, понятия не имеет, как она, Мэйсон, отреагировала бы… Может, как раз и улыбнулась бы именно так, мягко, ласково, словно по губам нерешительно пробегают лучи рассветного солнца? Это ведь возможно, ну? И все же… кто-то внутри Кэлен совершенно точно, без всяких сомнений понял: здесь, сейчас — Кара.

Счастье захлестнуло, затопило, вспенилось бурлящей радостью. Кэлен не удержалась, конечно же, снова склонившись, поцеловала эту улыбку — нет, нет, намек, обещание улыбки, — с удовольствием ощущая губами, как она, улыбка, расцветает, набирает силу. А оторвавшись, подняв голову, встретилась с солнцем в теплых, еще немного затуманенных сном зеленых глазах. Улыбнулась им:

— Привет…

— Привет, любимая, — и улыбка взошла, набрала силу, засветилась вместе с солнцем в глазах. Кэлен, задохнувшись — радостью, нежностью, — вновь поцеловала её:

— Милая, это ты… — и, вспомнив вдруг, нахмурилась: — Почему ты спишь? Случилось что-то? Ты не заболела?

— Нееет! — она зажмурилась, и нос наморщила, и улыбка засияла совсем ослепительно, кажется, даже разгоняя мрак в спальне. Открыла глаза, обласкала лицо Кэлен взглядом: — Я в порядке. Я просто… ты спала, так крепко и сладко, и мне было жалко тебя будить. И куда-то уходить, чем-то заниматься не хотелось. Я лежала, обнимала тебя, смотрела на тебя… а потом уснула, — она покачала головой, закатив глаза — видимо, удивляясь сама себе. — Я не ожидала! Но… зато теперь я знаю, как это — просыпаться от твоих поцелуев, любимая.

— И как это? — Кэлен плавилась, таяла от нежности — и тихой радости.

— Это... — она вздохнула, глубоко, полной грудью, и посмотрела сияющими глазами: — ...счастье. Боже, это счастье, Кэлен!

Бабочки порхали. Трепетали крылышки, трепетало все внутри, запуская по телу Кэлен теплые волны любви. Любви и счастья. Сегодня, сейчас оно было вот такое: трепетные бабочки в солнечном сплетении — и сияющее солнце в любимых зеленых глазах, сияющее солнце в любимых вкусных губах … Кэлен снова склонилась, припала к ним, к губам — насладиться этим солнцем, мягким, теплым, невозможно ласковым… Прошептала, оторвавшись:

— Люблю тебя, моя радость…

— Я тебя люблю, — эхом откликнулась Кара. Откликнулась не только словами — сияющим взглядом, сияющей улыбкой. Кэлен провела пальцем по ней, по улыбке: