Блудная дочь

– Тащи скорее ту, в ванной откроешь.

Оба, сгорая от нетерпения, рванули в ванную.

Митя, как и обещал, тщательно мыл беби. Усадив молодого бойца себе на колени, он поливал ее из бутылки, слизывая капельки с ее кожи. Вскоре он уже не по-матерински, а по-детски сюсюкал:

– Я тоже хочу питиньки, дай мне скорее питиньки.

Шампанское текло с ее груди, он жадно впивался, глотал.

Поля веселилась вовсю. Подставляла животик, попку: вот сюда полей, вот сюда, вот тут еще не помыли.

Митя набирал шампанское в ладонь и мыл, тер беби изо всех сил.

Ну и купание!

Наконец Митя наласкался до такой степени, что терпеть дальше не мог. Он подхватил беби на руки, побежал в спальню, бухнулся в кровать.

Он лежал на спине и звал переключиться на другую игру.

– Поехали! – требовал он.

У Полины вдруг пьяно пронеслось в голове:

– Введу два пальца… Меньше, чем половой член…

И правда – меньше. И та отвратительная железяка тоже, кажется, меньше. Как же это раньше ей не было от него больно?

Воспоминания о той холодной, унизительной боли вернулись, прорвав пьяную пелену. Она вдруг испугалась, что может быть еще больнее, а ведь до этого почти не боялась, даже в ее первый в жизни раз. И не было больно тогда. Но вот сейчас – не могла себя заставить и все. Ей стало опять страшно и холодно.

– Ну, поехали, наездница, скакун уже бьет копытом, – понукал Митя.

– Я устала, я так устала, – вяло протянула она.

– Ну уж нет, – возмутился заждавшийся скакун, подхватывая девушку. Поля вскрикнула от внезапной боли где-то глубоко, внутри. Но Митя уже ничего не замечал. Он двигался со страшной силой, как она раньше любила, не обращая внимания на ее стоны и всхлипы, принимая их за обычные ее вопли наслаждения.

Наконец он обмяк, отпустил ее. Она скатилась с него прямо на деньги.

Митя уже сопел, засыпая. Поля подтянула к себе одеяло. Сон не шел. Она думала:

– Он изнасиловал меня сейчас. Я совсем не хотела, а он… И там, в кабинете, изнасиловали меня железякой. Я не хочу больше никакого секса. Никогда. И что же теперь? Он всегда будет так со мной, если я не хочу? И он не будет меня любить, если я не хочу? А если я вообще больше никогда не захочу?

Так она и уснула в горестных мыслях.

Утро пришло тихое и доброе. Похмельное.

Митя не предлагал молодому бойцу заняться разминкой, как обычно по утрам. Он собрал все зелененькие бумажки и велел едва проснувшейся Поле:

– Спрячь это ты. Пусть будут у тебя. Это твое. Чтоб я не знал где. В квартире не оставляй.

Раньше бы она отказалась. Но сейчас опять всплыли страшные кабинетные видения, она вспомнила словечки «нищету плодить» и взяла пачку.

Тихо завтракали вкусностями, которые вчера принес Митя вместе с диковинной бутылью.

– Ты чего вчера вроде и не рада была? – спросил он.

– Устала просто. Плохо себя чувствую. Может, грипп надвигается. – Поля решила не говорить Мите о враче. Никогда. И о беременности. Пока.

– А ты «Упсы» выпей, – посоветовал Митя, чмокнув ее в макушку перед тем, как снова уйти на боковую.

Поля собралась и снова поехала к подруге. Ей требовалось решить, как быть: как научиться отказывать ни в чем не виноватому Мите, если самой – хоть режь – не хочется?

– Ну уйди от него, – лениво советовала Катька.

– Ты что? Я же люблю его! – патетически восклицала Полина.

– Тогда спи с ним. Через «не хочу». Он же не поймет тебя. Чтой-то ты вдруг? То хотела-хотела, а то все… Решит, что у тебя кто-то есть. Будет ревновать. Фиг потом докажешь. Забудешь ты про врачиху эту, продержись недельку-другую, все вернется. Ну, поддай слегка перед этим, что ли…

Поля с надеждой ждала, когда все вернется, а пока изображала надвигающийся грипп, ломоту в суставах, слабость, невыносимую головную боль.

Митя жалел ее целых три дня. Терпел. Потом опять принес шампанское, они выпили на кухне, и он предложил:

– Давай попыхаем.

Увидев непонимание, выразился яснее:

– Курнем давай, говорю.

Поля курила с Митей за компанию. Без него она о сигаретах и не вспоминала и радовалась этому: привычка не приходила.

Митя достал пачку «Беломора». Такие курил Полин дед, пока врачи не велели бросить.

– Ого! Папиросы будем курить! – по-детски обрадовалась Поля.

Митя тотчас откликнулся на ее радость, опять начал играть в беби.

– Папироски не простые! В них начинки золотые! Беби будет затягиваться, и будет беби совсем-совсем хорошо, будет беби здоровый и веселый…

– Какие золотые начинки? – улыбалась Поля, беря странно пахнущую папиросу.

– Травка это. Не бойся. Вреда не будет. Это только в книжках: затянулся – и наркоман на всю оставшуюся жизнь. Давай, попробуй. Хорошо будет, увидишь.

Полина затянулась несколько раз, глядя, как это делает Митя. Посидели в тишине.

Ей вдруг стало дико смешно, легко, беззаботно. Все страхи испарились.

Все снова встало на свои места. Вечер провели замечательный.

Утром ее рвало. Митя решил, что это реакция на курение. Но она-то знала, что происходит. Подступил токсикоз. Было ей фигово, но, вспоминая прошедшую ночь, Поля радовалась, что любовь ее, оказывается, никуда не делась, что было, как сказал Митя, хорошо как никогда.

C тех пор утренняя рвота стала привычной. Полина беспокоилась только о том, чтобы Митя ничего не заметил. Она еще не решила, когда ему скажет. К тому же если все-таки решит не оставлять, то зачем вообще говорить. Пусть все будет радостно и без проблем между ними.

Однако Митя, будто чувствуя что-то, вскоре спросил:

– Слушай, а ты как предохраняешься? Не залетишь?

– Не залечу, – успокоила его уже «залетевшая» подруга.

И вдруг сам по себе выговорился вопрос:

– А если и залечу? Что тогда?

Но Митя уже успокоился, потерял интерес к теме, увидев, что Поля сама безмятежно спокойна за себя.

Раз все не всерьез, можно было снова начинать игру, сюсюкать с беби:

– Что тогда? Будет у меня тогда пузатый молодой боец. Со скрипкой. И как мне пробираться к бойцу, если у него вырастет большое-большое пузо? И как я буду его на ручках носить?

Звучало вполне утешительно. Он, правда, тут же отвлекся от своих причитаний, занялся чем-то другим, Поля не успела продолжить разговор.

А вскоре накатили на нее внутренние изменения: все стало раздражать – и запахи, и беспорядок в квартире, которую прежде убирала она, а теперь не могла, не было сил. Каждый день она придирчиво разглядывала себя в зеркало. Живот пока не рос, сильно увеличилась грудь. Полина стала чувствовать себя неуклюжей, неповоротливой, неловкой. Еще получалось влезать в свои узенькие джинсы, но все теснило, хотелось одежды свободной, уютной. Она купила большой просторный свитер и мягкие широкие брюки с подтяжками. Мите решительно не понравилось:

– Не меняй стиль одежды. Не твое – толстит. Выглядишь как колобок.

Полина вспылила. Впервые за их совместную жизнь. Она стала вопить, что ему лишь бы фигуру видеть, а посуда стоит немытая, есть не из чего, а в грязи возится только она и она.

Митя в ответ орал еще громче:

– Не нравится грязная посуда – стой у раковины и мой! Не хочется – пошла вон!

Такого между ними еще не было. Поля ушла спать в другую комнату, он не позвал. И не думал заговорить. Она чувствовала его раздражение, тревожилась все больше. Наутро вымыла посуду, навела порядок на кухне, ушла из дому, шаталась по магазинам, заехала к Катьке. Беспокойство не оставляло ее.

Вернувшись, она увидела свет в спальне, пошла к Мите мириться. Он дремал с включенным ночником. Открыл один глаз, похлопал по кровати: ложись, мол. Поля поспешно улеглась. Он лениво повернул ее на живот, поставил на коленки. Поля была счастлива. Ей только одного не хватало: хотелось ласкать его, целовать глаза, рот, шептать о своей любви, хотелось видеть его лицо.

Все быстро кончилось. Митя улегся на спину, закурил. Она взяла его руку, стала водить ею по своему животу, гладить себя его рукой, испытывая острое блаженство. Он отстранился и жестко произнес: