Ангел из авоськи

— Если я что-то услышу, я… — только было забормотала Тинка…

Казиев так на нее посмотрел, что она тут же потухла. Но через минуту глаза у него сверкнули и он медленно произнес.

— Хотя… Родя говорил с тобой о кино?

Она поняла, что Казиев знает о ней и Роде, и расстроилась.

— Говорил, — довольно кисло протянула она, так как Родя именно об этом с ней не больно-то беседовал. Но надо же что-то сказать Тиму, вон как он ждет и напрягся весь! — Говорил, — совсем другим тоном повторила Тинка. — Он мне сказал вообще, что прилетел в Ниццу по делам. За сценарием! — вдруг само вырвалось у нее, хотя она об этом никогда не думала.

Что-то стукнуло в голову Тинке еще, но она пока не стала останавливаться на этом «чем-то», чтобы не утерять нить.

— Да, да, я уверена, за сценарием! И он должен был взять его у старика!

— Какого старика? — загорелся Казиев. — Француза?

— Нет, — мотнула головой Тинка, — наш старик (тут она поняла, что подставляет свою подругу Ангела)… с девчонкой, внучкой или правнучкой, — поправилась она.

— Почему ты решила, что это сценарий? — жестко начал допрашивать Казиев.

— Не знаю, — ответила она испуганно, — Родя мне сказал, что мы скоро улетим в Россию и что будет много денег, но тратить их нельзя, они будут очень нужны…

Казиев потух. Камешки или наркота, а сценарий — их прикрытие. Тут снова прорвалась Тинка:

— Ой, я вспомнила! Родя сказал, что только Улита в главной… И чтобы я не рассчитывала, таковы условия…

— Ты не врешь? — впился в нее глазами Казиев.

Она перепугалась:

— Нет! Но больше ничего не знаю.

Казиев не видел ее и не слышал. «Нет, это не вранье! Если было произнесено имя его дражайшей бывшей подруги… Это и впрямь — сценарий! Но что за старик? Может, жив какой-нибудь где-нибудь курилка и держит под задницей последний свой опус? Дрянь, конечно! Но у Родьки были вкус и нюх, этого не отнять. И он уж слишком петушком ходил, сам сват ему не брат, сам папа — король! Читал он, что ли? И там все гениально? Может, ворованное? И из-за этого его грохнули? Вполне, вполне…» — Мысли вихрились в голове Казиева, и он совсем забыл о девчушке.

А Тинка решила смотаться. Ну не на совсем, конечно, на время. Еще одну такую ночь она не выдержит. Она тихонько сползла с кровати. Казиев крикнул, как собаке:

— Куда?

— В туалет, — пролепетала Тинка, а сама собрала свои три вещички в комок и шмыгнула в ванну. Там она оделась и просто стояла, пустив воду, и вспоминала, где может находиться входная дверь. Но вспомнить не могла. Придется «отпрашиваться»! А как не хочется. Но она что-нибудь поднаврет насчет сценария, вон он как взбесился! Может, отпустит?..

Когда она попыталась что-то объяснить, Казиев отмахнулся от нее. Иди! Ему надо было остаться одному и подумать, выверить клочки информации. Может, и сложится какая-нибудь картинка. Тинка ушла незамеченной, с тоненьким колечком на пальце.

…Среди страшного развала в комнате — раскрытый гардероб и вываленные на пол папки и бумаги, опрокинутый стул… — сидел на полу старик, стенал и бормотал совершенно уже что-то неясное. Но по виду его, однако, нельзя было сказать, что он сошел с ума. Скорее был в глубочайшей депрессии.

— Милая девочка, — шептал он, хлюпая и вытирая слезы огромным белым платком, — милая моя, я не сберег… Видишь ли, я стал совсем стар, я не ловлю мышей и они уже меня не боятся… Я-то воображал, что все при мне, но память куда-то исчезает! Я думал, что смогу все вспомнить до точки, но не получается. А эта мелкая сучка украла как раз самое главное, не зная этого! Не зная! Схватила и все… А почему — «не зная»? — вдруг остановил он себя, — почему? Тот мерзкий человечишка наверняка оставил после себя кого-то! Но ведь не может быть! Я — один! — И хрипло надменно захохотал. — Что ты из себя изображаешь! Кого и что? Ты один? Побойся Бога, развалина! Нет, подослали сучку, — с уверенностью заключил он. — Вот тебе и все. И паспортов у нее, наверное, — десяток и денег хватает! Недаром — то ли мальчик, то ли девочка… Ах, болван ты, болван…

Он, кряхтя, еле поднялся на ноги и побрел на кухню. Там пошарил за ободранной полкой и вытащил потрепанную толстенную тетрадь. Усевшись в комнате на свой неуютный холодный диван, стал пролистывать страницы, исписанные мелким убористым почерком.

— Да-а, тоска. Разве тут жизнь описана? Разве это ужас? Боль? Любовь?.. Придурки! Но как я мог оставлять эту девчонку одну?!

И старик снова горестно застонал и забормотал:

— Бедная моя девочка, несчастная моя девочка!.. Даже в конце жизни от меня несет дерьмом и кровью!

9.

Кто-то зацарапался в дверь и донесся шепот:

— Это я, Тина…

Ангел распахнула дверь и встала этакой Немезидой перед грешницей.

— Девочки, девочки, я вам сейчас все расскажу, все!

Тинка поочередно глядела то на Алену, то на Ангела, кажется, больше боясь вторую.

— Да пусти ее, — сжалилась Алена, — Тина, а ты знаешь, что мы все морги и больницы обзвонили!

— Может, тебя изнасиловали и выбросили где-нибудь на дороге!

Это сказала Ангел.

Тинка побледнела и подумала: «А что, и изнасиловали! Разве то, что творил с ней этот «великий» называется по-другому? Только вот в канаву не выкинул! Почти». Она сама по себе его уже не интересовала, это она поняла! Его интересовал сценарий или то, что должен был передать какой-то старик Роде… Так ведь это же дед Ангела! И Тинка подумала, что если она постарается выпытать у Ангела про дедовы дела и расскажет о них Казиеву, то сможет делать с «великим», что хочет! Нельзя сказать, что она в него влюбилась, — слишком он груб, но червячок влюбленности — пока еще крошка — все же проник в ее сердце-яблочко, поспевшее и мягкое, пробраться в него труда не составило.

Тинка вошла в гостиную, на свет, и девчонки тихо ахнули: кровоподтеки на шее, синяки на руках! Со слезами в голосе Тинка, заметив их взгляды, заорала:

— Чего уставились? Да, так любят настоящие мужчины! — И гордо задрала голову. Алена стушевалась, Ангел же, будучи провинциально-прямодушной особой, сказала с легким оттенком осуждения:

— Я бы не позволила так…

С Тинкой началась истерика. Она упала на ковер и стала кричать, что посмотрела бы она на них!.. Наткнулась взглядом на тоненькое колечко с бриллиантиком на своем среднем пальце… Всего-то! И зарыдала взахлеб.

Разумная Алена сказала:

— Тина, ты же знаешь, как мы к тебе относимся. Ты выговорись, расскажи все и увидишь, станет легче, как будто ничего и не было. — И уже весело добавила. — И вообще пора обсудить ситуацию. Каждой из нас. Что мы сидим как клуши? Вон, у Ангела дед пропал, а она не хочет звонить его друзьям! Ну, как?

Первой выступила Тинка. Она особо долго не рассказывала. Намекнула на дикий необузданный темперамент Тима, его безумную любовь к ней, сказала, что он ее прямо-таки умыкнул от Ашотовны, что задарил драгоценностями, но она выбрала вот это скромное колечко, хотел везти ее по бутикам, и вообще… будет снимать в главной роли, жену свою бывшую ненавидит, она, видно, ему много пакостей наделала! И теперь… хотела она сказать, что он ищет для нее сценарий, но почему-то не сказала, а закончила, скромно потупившись:

— Тим сделал мне предложение. Совсем почти…

Девчонки слушали, замерев, и все, о чем рассказывала Тинка, выглядело вполне пристойно, вот только эти ужасные синяки… Но откуда им, неопытным девчонкам, знать, в конце-то концов, о темпераменте мужчины, к тому же человека искусства. Главное, что судьба наконец-то повернулась к Тинке своею светлой стороной.

Заговорила Алена. С каким-то надрывом сказала, что ей и рассказывать-то нечего. Кого и что она может вспомнить?..

Родителей, которых давным-давно не видела, да и не помнит уже почти… Вот бабушка Алену обожала. Ну живет в Москве, в большой квартире, в Центре, а вступительные во ВГИК не сдала и что будет дальше, не представляет.

— Вот и все мои «приключения»… — грустно сказала Алена. — Главное мое приключение — это вы.