Шесть месяцев спустя (ЛП)

Если и есть ответ на это, я понятия не имею, каков он и где его найти. Я потираю руками лицо и смотрю на часы на ноутбуке. Я провела так два часа, и всё, что я нашла, — сорок новых друзей на Фейсбуке и куча дерьмовых дополнительных приложений, в которые я вступила. И под кучей я имею в виду сумасшедшую тонну дерьмовых приложений. Я перестала считать после 26.

Я кликаю по сайту своей школы и нахожу немного больше. Я официально чертовски горяча, фигурально выражаясь. Я на доске почета, состою в клубе по репетиторству и бла-бла-бла. Ничто из этого не говорит мне, почему я не могу вспомнить последние несколько месяцев своей жизни. Или почему я так уверена, что должна что-то сделать с исчезновением Джулиен Миллер. Я только знаю, что мне нужна профессиональная помощь.

Боже, мне действительно нужно, чтобы что-то прояснилось. Я прекращаю вздыхать и начинаю закрывать программы. Когда я перемещаю курсор, чтобы закрыть один из документов, что-то привлекает моё внимание. Еще один файл — текстовый файл, — в списке недавно открытых документов.

Джулиен.

Я протираю глаза и наклоняюсь вперёд, чтобы удостовериться, но я прочла правильно.

Моя кожа становится холодной как лёд, а ладонь увлажняется на мышке, когда я навожу курсор на семь букв.

Возможно, он о ком-то другом. О новом друге. О ком-то, с кем я занимаюсь репетиторством. Возможно, это что-то, что я делала для неё, прежде чем она уехала. Объяснения приходят на ум так быстро, что я едва поспеваю за ними, но это не важно.

Этот файл пугает меня, и на то есть причины. Я знала что-то про Джулиен, и надо выяснить, что именно.

Я кликаю дважды и получаю сообщение об ошибке, информирующее меня, что путь недопустим. Я пробую снова, потому что он должен быть здесь. Всё, что я делала с тех пор, как мы купили этот компьютер, всё ещё в нём.

Не получается. Файл исчез.

С колотящимся сердцем я нажимаю на папку с удаленными файлами.

Пусто.

Пустая белая корзина поражает меня до глубины души. Я редко удаляю файлы и никогда не очищаю корзину. Мэгги обычно нещадно поддразнивала меня этим. Она бы сказала, что если я не смогу держать это под контролем, то превращусь в одну из этих жутких мамаш, которые хранят каждый выпавший зубик своих детей, их волосы и каждый носок, который те когда-либо носили, просто на всякий случай.

Нет, это была не я. Это означает, что кто-то ещё почистил всё. С ума сойти, да. Но это менее сумасшедшая мысль, чем то, что я внезапно удалила файлы с моего компьютера.

Я запускаю руки в волосы и делаю судорожный вздох.

Это начало. Теперь я знаю, что ищу.

Файлы, которых больше нет.

***

Кто-то стучит в дверь, и я рывком поднимаю голову со стола, моргая и пытаясь сфокусировать взгляд. Три банки из-под содовой и пустые пакетики из-под острых кукурузных чипсов выстроены в линию на клавиатуре. Чипсы, возможно, ответственны за ужасный вкус на моём языке.

Мама стучит снова, и я вижу бледное обещание утреннего света, плавающего вокруг занавесок. Уже утро? Серьёзно?

— Хлоя? — спрашивает она.

— Да? — Я кликаю, открывая наполовину законченный доклад об электромагнетизме. Прошлой ночью я подумала, что это было бы отличным прикрытием, но он понадобился мне лишь сейчас.

— Милая... — Она обеспокоенно смотрит на меня. — Ты спала?

— Думаю, задремала на клавиатуре. — Потирая лоб, я неуверенно улыбаюсь. — Но ненадолго. Возможно, отключилась на пару часов.

— Сегодня? Но сегодня суббота, дорогая.

Я молча смотрю на неё. Слишком рано для этого.

— Верно. Следовательно, мне не надо спешить в школу.

Мама смеется, качая головой и помахивая на меня пальцем.

— Очень смешно. Блейк будет здесь через десять минут. Я могу сделать тебе чай в термосе, если хочешь.

— Блейк?

Она смотрит на меня так, словно я сошла с ума, но я уверена, что если кто-то здесь и сумасшедший, то это она. Раннее субботнее утро. Я вообще не в сознании по субботам в течение нескольких часов, так почему, ради бога, Блейк в пути?

— Ты комик, как обычно, — говорит она. — Тебе повезло, что он не забежал раньше, как обычно делает.

— Сколько времени?

Я ищу на столе свой телефон, поднимая бумаги и опрокидывая пустую банку из-под содовой.

— Семь пятнадцать. Что ты ищешь?

— Мой телефон. Мне нужно написать Блейку. Я не могу идти прямо сейчас. Я почти не спала.

Мама скрещивает руки на груди, её взгляд становится тяжёлым.

— Хлоя, ваши субботние встречи с Блейком — не свидания.

Подождите минутку... Этим я занимаюсь каждую субботу? Выступаю добовольцем? Я смотрю на неё, надеясь, что она просветит меня. По её лицу я могу сказать, что мне предстоит целая лекция, поэтому я стараюсь смотреть внимательно.

— Эти дети зависят от тебя, — говорит она и ждёт, что я возьму программу.

Чего не может произойти, потому что я даже не знаю эту программу. Вместо этого я возвращаюсь в своё предыдущее состояние. Делая его приятным, насколько возможно.

— Ты права. Я оденусь. Десять минут?

Она смотрит на часы.

— Семь. Я сделаю тебе чай.

Я стаскиваю вчерашнюю одежду и пролезаю в шкаф в поисках джинсов и нежно-голубого свитера, который мягко оттеняет мою кожу. Я едва успела собрать волосы в хвост и почистить зубы, когда слышу звонок в дверь. Звуки приветствия веселых людей-жаворонков доносятся с лестницы.

Когда я спускаюсь, Блейк стоит с мамой, держа мой чай.

— Где твоя повязка?

Повязка? Какая повязка? Я даже не знаю, куда собираюсь, а теперь должна ещё и принести реквизит?

Мама вздыхает.

— Ох, Хлоя. Она в столовой. Я положила её на клетку.

Я нахожу её довольно легко благодаря этикетке, на которой написано: «Начальная Программа Преподавания Эйзенхауэра». Что объясняет, почему дети должны рассчитывать на меня. Погодите минутку, я могу подделать уроки? Я имею в виду, что если всё это умное дерьмо не сработало?

Оработало.

Часом позже, мальчик напротив меня улыбается щербатой улыбкой, его подбородок испачкан карандашом.

— Как ты решила это так быстро?

— Коммерческая тайна. — Я пожимаю плечами.

Хотя, по правде говоря, я понятия не имею. Последний раз, когда я делала проверку, я всё ещё считала на пальцах. То есть мне не нужна была летняя школа или что-то подобное, но я точно не была человеком-калькулятором. А сейчас? Сейчас я могу складывать трехзначные числа в голове. Как в задачке, которую я только что решила вместе с Тайлером.

— Ты, должно быть, суперумная или что-то вроде этого, — говорит он, извиваясь на стуле.

— Ты ошибаешься, но я делала много дополнительной домашней работы в этом году.

— Я ненавижу домашнюю работу, — отвечает он.

— Да, я тоже, — соглашаюсь я, а затем подмигиваю. — Но мне нравится быть зубрилой. Как насчёт десятого номера?

— Мне обязательно делать его?

Я склоняю голову, как бы рассуждая об этом.

— Ну, вместо этого мы могли бы сделать макияж. Я могу покрасить тебе ногти или сделать прическу.

Тайлер смеётся, так круто и непосредственно, что все теряют в период полового созревания.

Я усмехаюсь, смотря, как он подавляет смех, а затем смотрит на меня со смирением.

— Я всё ещё ненавижу математику. Даже если ты крутая. — Он снова съеживается над домашним заданием, а я сканирую общественный центр, пока как он решает.

Я слышала, что они занимаются здесь репетиторством, но никогда не видела этого своими глазами. Это на самом деле довольно здорово. Родители могут оставить детей и ждать в вестибюле, хотя бог знает, зачем они захотели бы остаться. Там нет ничего, кроме кофе-машины и достаточного количества старых газет, чтобы сделать из папье-маше макет маленького города.

В этой комнате на серых стенах есть указатели для всего, начиная от встреч анонимных алкоголиков до продвинутых занятий йогой. Были поставлены шесть столов, но нас, тех, кто работает, только трое. Блейк, я и Тина Стабс — девушка, которую я едва знала в прошлом году. Сегодня она обняла меня и начала болтать о каком-то парне, которого она отчаянно хочет, пока не подошел Тайлер, чтобы спасти меня.