В глубине стекла

— Ну уж, большая часть. Объяснять надо нормально, требовать, чтобы учили, тогда поймут. Математика, она всегда пригодится.

— Мне как-то не пригодилась.

— Ну тебе, может, и нет, а большинству пригодится.

— И большинству тоже. Большинству, кроме действий арифметики, чтобы деньги правильно посчитать, вообще ничего не пригодится. Да и не усваивают они программу. Я в прошлом году на выпускном экзамене по математике сидел, ты знаешь, самостоятельно решили единицы, некоторые, по-моему, вообще ничего не понимают.

— И как же они? Списывали?

— Списывали, ещё как.

— А учителя?

— Да учителя им решения и давали. Математики посидели первый час, решения сделали, а потом взялись раздавать кому нужно.

— Как это, кому нужно?

— Ну, сначала медалистам, потом другим, с которыми занимались.

— Тогда, наверное, все на отлично экзамен написали, дети же друг у друга списывали?

— Как написали, не знаю, я в математике не очень, а отметки поставили те, которые они весь год получали. У кого тройка была, тому — тройку, у кого пятерка — пятёрку. Хотя, по-моему, математики нормально почти никто не знал, даже медалисты.

— Вот так экзамен! Мы, помню, в школе так тряслись, готовились, решали.

— И что, не списывали совсем?

— Немного, конечно, но друг у друга, а чтобы нам учителя решения давали… Нет, такого не было.

— Ну могли и не заметить, кому нужно тихонько подсунут или когда тот выйдет. У вас же выходили во время экзамена?

— Выходили, конечно. Но думаю, Галина, математик наша, не позволила бы, она строгая была. Хотя…

— Что?

— Была у нас одна, медаль серебряную получила. В математике она ничего не понимала, мы над нею даже хихикали, на тройку знала, не больше, а ставили пятёрки, и экзамен на пять написала.

— Вот видишь.

— Но, по-моему, тут просто деваться некуда, программа, действительно, такая, что многие понять не в состоянии. Что там об одиннадцатом говорить, я вот работы девятиклассников проверяю, волосы дыбом — ну ничего не знают, а ведь это работа за восьмой класс, повторение.

— Это какой класс?

— 9 «Г».

— А, бывший 8 «Г», тогда понятно.

— Что понятно?

— Слушай, тебе какие классы дали?

— Три шестых: «Б», «В», «Г» и два девятых: «В» и «Г».

— Ну, шестые «Б», «В», ещё куда ни шло, хотя, тоже не фонтан, а остальные — просто отстой. Слили тебе, девушка, всё то, что никто другой брать не хотел.

— Да, действительно, классы слабые.

— Слабые?! Да они просто необучаемые! Их учи не учи, результат один, — Олег выскочил из-за парты и забегал по классу. — Я же с ними тоже работаю. Дело даже не в том, что там дети тупые, это ещё полбеды, дело в том, что их разбаловали, развратили этой «учёбой без отстающих». У нас какая система отметок? Думаешь пятибалльная? Нет, трехбалльная! Ну, единицы, это — экзотика, зачем их ставить, если двойки достаточно. Так ведь у нас и двойку отобрали! «Нет плохих учеников, а есть плохие учителя!» Кто этот бред придумал? А если ученик делать ничего не хочет! Ну, глупый — это ладно, это бывает, можно задания лёгкие подобрать, так ведь он никакие задания делать не хочет! Ставлю я ему «пару», а он даже глазом не моргнёт, знает, что всё равно тройка выйдет. Я в прошлом году за первую четверть шестнадцать двоек вкатил, так меня сначала Анечка, Анна Абрамовна наша, долбила, потом Тамара, а потом ещё на педсовете попинали: «Вы — молодой учитель, у вас ещё опыта не хватает! Учитесь у старших коллег! Ваши двойки говорят о вашей беспомощности! Двойка — это не метод! К детям нужно подходить индивидуально!» Ещё какой метод! Из этих шестнадцати десять теперь как шёлковые, делают всё что нужно, и знания появились.

— А шесть?

— А шестерым — наплевать, им всё равно потом Анечка трояки выставила.

— Как это?

— А так, она же завуч, да ещё учитель английского. «Они мне всё на каникулах ответили, — говорит, — у них просто конфликт с учителем». Со мной, то есть. Да, заплатили ей, конечно.

— За что заплатили?

— За то…

Олег перестал бегать по классу и остановился возле окна. Там, на улице, блистал своими желто-зелёными красками чудесный сентябрьский день. Оранжевое солнце, уже клонящееся к западу, мягко освещало кроны тополей. Стояла та чудная пора, когда уходящее лето, будто бы на прощание, одаривает всех своим теплом, но не радостно-оживляющим, как в июне, не иссушающе-жарким, как в июле, не спокойно-уверенным, как в августе, а ласково-прощальным, как поцелуй любимой в минуту расставания.

— Знаете, Ольга, — почему-то снова на «вы» заговорил Олег, — ну её, эту школу, лучше пойдём погуляем, день-то какой чудесный.

— Пошли, — неожиданно для себя самой легко согласилась Ольга, — а тетради я лучше домой возьму.

Олег задумчиво повертел в пальцах пустой бокал из-под рома. Шумная компания куда-то подевалась, наверное, пошли либо в номер, продолжать банкет, либо на пляж, развлекаться ночными купаниями. «Чёрт с ними», — вяло подумал Олег, ром уже сделал своё дело, в голове поплыл лёгкий туман, хотелось спать. Он махнул рукой Махмуду и побрёл к себе в номер, вяло переставляя ставшие вдруг ватными ноги. Спал он тяжело, несколько раз просыпался, пил минералку, а утром встал разбитый и невыспавшийся.

Глава 7

Когда Ольга вернулась с пляжа, Вика ещё лежала в постели. Она сонно хлопала глазами и, кажется, не понимала толком, снится ей Ольга, или нет.

— Вставай, соня, всё проспишь. Я уже с пляжа, погода — сказка!

— В-а-а-а-у! — Вика протяжно зевнула. — Ты что? Без меня, лучшей подруги, на пляж ходила?

— Поднимайся, лучшая подруга, а то и на завтрак без тебя уйду.

Ольгу раздражала Вика, ей было неприятно её заспанное, припухшее лицо со щёлочками глаз в подтёках косметики, всклокоченные волосы, широко открывающийся в зевках рот. «Во сколько же она вчера пришла? — думала Ольга. — Где она была весь вечер? Неужели с Олегом?» Она бы действительно пошла на завтрак одна, если бы не постоянная боязнь сделать что-то не так, попасть в неловкое положение, продемонстрировать всем свою провинциальную совковость. Вчерашний ужин она толком не помнила: оглушённая потоком впечатлений и ошеломлённая встречей с Олегом, Ольга покорно ела и пила всё, что принесла ей Вика, а потом сразу ушла в номер. Ни ресторан она не запомнила, ни то, как и что надо брать из еды. А ей так хотелось выглядеть уверенным завсегдатаем отелей и ресторанов! Особенно если там будет Олег.

— Вставай, лежебока, — снова насела она на продолжавшую нежиться в постели Вику, — а то и в город без тебя уйду.

— Вот уж фигушеньки! — Вика соскочила с кровати и ринулась в ванную. — Пять минут — и я готова!

Зал ресторана был огромен, так, во всяком случае, показалось Ольге. В одном конце зала стояли длиннющие столы, заставленные самой разнообразной снедью. На одном громоздились овощи: помидоры, огурцы, сладкий перец, огромные маслины нескольких сортов, нарезанный крупными кольцами маринованный лук, нашинкованные капуста, морковка, салаты, отдельно стояли остро-солёные подливы. Второй стол ломился от самой разнообразной выпечки, шоколадной, облитой глазурью, были здесь чай и кофе на любой вкус: чёрный, с молоком, сливками, мёд, джем, масло. И горы фруктов: гранаты, дыня, виноград. Был стол горячих блюд, где на голубоватом пламени спиртовок что-то подогревалось в закрытых судках. Рядом круглолицый, будто сковородка, смуглый египтянин выпекал омлет или глазунью… Совершенно ошалевшие Ольга и Вика носились с подносами от стола к столу, ощущая полную невозможность выбрать что-либо по своему вкусу, страстное желание съесть всё и горькое разочарование от чувства невозможности это сделать. Наконец они угомонились и уселись за свой столик, куда, словно сороки, натаскали всё, что привлекло их внимание.

— Слушай, мы это всё не съедим, — удивлённо глядя на результаты своей беготни, задумчиво сказала Вика. — Нет, столько жрать нельзя, — отвалилась она минут через двадцать от стола, уставленного стопками пустых тарелок, — так и лопнуть можно!