Решающее лето

«Небольшая вечеринка» только лишний раз дала мне почувствовать, как не хватает Хелены — исчезли те краски и оживление, которые она обычно вносила. А может, все вообще изменилось после войны. Да, должно быть, виновата война. Она как-то внезапно, без предупреждения, сделала всех нас старше. Не было бы ее — и переход от юности к зрелости совершился бы постепенно и незаметно, но сейчас между ними легла пропасть. Мы остановились на краю ее, страшась идти дальше. Только Суэйн, казалось, остался таким же: успех и вечные поиски не позволяли ему падать духом. Его жена Клеменси не то чтобы как-то особенно похорошела, но изменилась явно к лучшему. Она более не напоминала мне торговку креветками или жену Арнольфини [2]. На ней было простое черное платье и жемчуг в ушах. Что касается Крендалла, то после самоубийства жены он как-то померк, не пытался более высказывать собственных суждений о чем-либо, кроме разве политики, стал замкнутым и молчаливым. Джейн Элворден, теперь по мужу Кроссмен, сохранила прежнюю античную красоту, но исчезло милое наигранное простодушие, которое ей так шло. Она и ее муж Эдгар были заурядной супружеской парой, в меру приятной и современной: увлекались гольфом, имели дом в Эшере и квартиру в Хэмпстеде, не делали долгов и, насколько я мог судить, строили большие планы на будущее.

Зато Айвс Элворден, брат Джейн, служивший летом 1943 года в одном со мной полку в Кенте, стал поистине неузнаваем. Я помнил его красивым белокурым офицером, с явными замашками Бальдура фон Шираха [3], которым, к счастью, не нашлось применения. Затем случилось непонятное. Прослужив в Западной Сахаре, Элворден был направлен в Бирму, где получил чин майора. Когда кончилась война, он вместе с индийским полком уехал на Яву и здесь неожиданно для самого себя и к явному недоумению всех, кто хорошо его знал, превратился в страстного поборника независимости Индонезии. Как и почему это произошло, никто не мог объяснить. Молодой Айвс женился на уроженке Сингапура, девушке с примесью китайской крови, которой дал европейское имя Мэри. И с той поры Айвс Элворден посвятил себя дальневосточным проблемам.

— Мэри ужасно огорчена, что не смогла прийти, — сказал он мне. — Она простудилась, и я уложил ее в постель. — Он степенно и обстоятельно докладывал мне о своих семейных делах. Джейн с удивлением и какой-то тревогой поглядывала на него.

Я попросил ее помочь мне принести из кухни кофе и бутерброды и, когда мы остались одни, спросил, что представляет собой ее невестка.

— Довольно хорошенькая, — ответила Джейн как-то покорно и растерянно, — совсем молоденькая, пухленькая, с прелестной кожей и огромными, темными, как чернослив, глазами. Ну скажи, разве это не безумие? Хоть бы детей у них не было.

— Почему же?

— Бедные малютки! Что за жизнь их ожидает! Будут жить, как отверженные.

— Ну, этого бояться нечего, если вы с Эдгаром поведете себя разумно. Времена теперь изменились.

— О! — шумно запротестовала Джейн. — Я совершенно лишена предрассудков, я уверена, что буду обожать детей Айвса, какого бы цвета они ни были, будь они хоть в крапинку или в полоску, но вот Эдгар… у него своя точка зрения: «Восток есть Восток, Запад есть Запад» — и так далее. Но между нами, мне самой было бы легче любить Мэри — не правда ли, какая нелепость дать ей это имя… — будь она белой. И все же… — Тут она почему-то умолкла.

— Помню, в армии мы называли его лордом Хау-Хау [4]. Что же все-таки с ним произошло?

— Как «что»? Он встретил Мэри! — воскликнула Джейн. Глаза ее заблестели, и она развела своими красивыми белыми руками, красноречиво изображая покорность судьбе.

— Нет, это все не так просто Должно быть, он раньше нас с тобой почуял ветер перемен.

— Перемен? Каких еще перемен? Разве что-нибудь изменилось? — проворчала Джейн, выступая впереди меня с подносом, который она держала на ладони с ловкостью настоящего официанта. — Знаешь, я все же чертовски рада, что не вышла за тебя замуж, Клод.

— Я тоже рад, что не женился на тебе, Джейн, — ответил я ей в тон, и мы обменялись дружескими улыбками.

— Друзья до первой встречи на баррикадах! — воскликнула она и сделала неосторожное движение, отчего одна из чашек соскользнула с подноса и разбилась. — Надеюсь, моему Эдгару первому удастся выпустить пулю.

— А я все же посоветовал бы тебе быть поласковей со своей невесткой, — сказал я.

— Не будь идиотом, — просто ответила Джейн. — Она такая же женщина, как и я. — И она, улыбаясь, заглянула в коляску маленького Руфуса Суэйна, который крепко спал, несмотря на яркий электрический свет.

Мы вернулись в гостиную, где неторопливо, но несколько натянуто шла беседа. То и дело она прерывалась долгими паузами, но никому уже не приходило в голову предложить сыграть в бридж. Вскоре всякие попытки завязать общий разговор были оставлены, и мы разбрелись по углам — обстановка стала более непринужденной.

Я спросил Айвса Элвордена, что он думает о переговорах между нидерландским правительством и Индонезией. Он не без скрытой гордости, порозовев, словно девица, признался, что особый отдел внимательно следил за каждым его шагом в Индонезии.

— Помню, как все это было чертовски интересно, — вспоминал он, — просто чертовски интересно.

— Если бы тебе кто-нибудь тогда в Крайстенхерсте сказал, что…

— Видишь ли, микроб здравомыслия сидит в каждом из нас, — задумчиво заметил Элворден, все еще находясь во власти воспоминаний, — во всех без исключения.

— Я слышу, говорят о микробах! — воскликнул Суэйн, прервав на полуслове Эдгара Кроссмена, который что-то ему рассказывал. — Где же Чармиан? Она не придет? У маленькой Лоры корь?

— О, ты напомнил мне о Руфусе, — вскочила с кресла Клеменси. — Надо разбудить его, он до десяти не дотянет. — И с озабоченным видом она вышла из комнаты, провожаемая неодобрительным взглядом шокированного Эдгара.

Было без пяти десять.

— Пожалуй, надо позвонить Чармиан, — сказал я.

В ответ на мой вопрос нянька сообщила, что миссис Шолто только что ушла.

— Она сейчас будет здесь, — успокоил я Суэйна.

Снова наступила пауза.

— Господи, до чего же мы скучные люди! — воскликнула Джейн, и все мы вдруг почувствовали неловкость от молчания. — Что с нами случилось? Помните, как Хелена заставляла нас играть, показывать фокусы?

— Теперь даже Хелена не смогла бы расшевелить меня, — проворчал Суэйн.

Попытка Джейн внести оживление не увенчалась успехом. Никто не попросил ее спеть, как бывало. Она с унылым видом откинулась на спинку кресла и опустила руки вниз, словно в воду.

— Я, кажется, встречал вашу сестру, — заметил Эдгар, обращаясь ко мне.

В передней раздался звонок.

— Я сам открою, — оживился Суэйн: он очень любил Чармиан.

Мы слышали, как он громко приветствовал ее, звонко чмокнул в щеку и тут же предложил полюбоваться Руфусом.

— О Клемми! — послышался голос Чармиан. — Тебе не кажется, что он слишком толстый?

Вошла Чармиан, сопровождаемая Суэйном, и рядом с ним она показалась мне особенно тоненькой и хрупкой.

Она сделала все, чтобы предстать перед нами в наилучшем виде. Я помню как сейчас ее ярко-красную с кисточками вязаную шапочку и такие же перчатки, пятна румян на впалых щеках, помню ее возбужденный взгляд, сияние агатовых глаз и порывистые движения, когда она поворачивалась то к одному, то к другому.

Чармиан, принимавшая поздравления, казалась счастливейшей из женщин. Она сразу же стала болтать с Эдгаром Кроссменом и Элворденом, которого видела впервые. Ее неестественное оживление и приветливость подействовали на них магически, однако встревожили меня.

— Я приехала бы раньше, но Лора никак не могла уснуть. Джейн, мы не виделись целую вечность! Ты прекрасно выглядишь. Впрочем, ты всегда выглядела прекрасно. И ты тоже, Клемми, хотя и похудела.