Лизонька и все остальные

чку со скрепкой на дне. Не выкинула скрепку, вдруг это баба Нюра ее туда кинула? Не очень она поверила в этот одинокий гладиолус. Без действия жила вазочка и пахла изнутри старой, старой пылью.

Могилы на кладбище осели, но были ухожены, лопаткой по бокам подобраны, трава вырвана, за ограду брошена, лежала сухой мохнатой кучкой Ухоженность была не случайная, пришел, мол, кто-то на раз, а постоянная. Даже бирочки с фамилиями были чистенькие, но, Боже, какие ж они были сиротские на облупленных металлических конусах, которые называли «буденовками» и ставили всем подряд, если не было других предложений. «Женя Лампьевна, – подумала Лизонька, – кто же еще?»

На Женю старости не было. Все такая же – а пошли вы все, нам, одноногим, ваши проблемы не понять, у нас свои, деревянные.

– А! – сказала она Лизоньке. – Гости!

А та стоит с вазочкой, дура дурой, у нее, правда, еще и сумка через плечо и пакет цветной с халатиком и мыльницей, но не это видится – вазочка-стекляшечка, как она ее к груди прижимает, и от нее, от вазочки, оказывается, идет линия поведения – жалкая и просительная. А что ей просить у Лампьевны? Что, спрашивается в задаче?

Харлампиевне же вроде именно это и надо, чтоб почувствовать свое полное превосходство над Лизонькой. Вид ее говорил: вот ты ко мне пришла, пришла, между прочим, на двух ногах, но никто-никто-никто-никто тебе сейчас не нужен и не поможет, как я, безногая, да что это я – ноги да ноги, – ты, Лиза, женщина с образованием, умная, у тебя, слышала, книжка есть, сама написала, живешь в достатке, под хорошей крышей, а вот пришла у тебя в жизни минута, когда тебе, кроме как ко мне, – а я тебе ни сват, ни брат – податься не к кому. Ну и шла бы к секретарю райкома, он твой ровесник, говорят, тоже что-то пишет, но он тебе – тьфу! – не нужен, а я тебе нужна. У него – все, дом с этой баней, которая на электричестве, сигнализация на заборе, ну и так далее, внутри не была, не знаю. Он тебя бы пустил, он даже был бы горд твоим приходом, а мне все равно, пришла – не пришла, мне даже угостить тебя нечем…

– Картошку в мундире будешь?

– Буду, – ответила Лизонька, бросая вещички и крутясь с вазочкой, куда бы ее поставить.

А Женя полезла куда-то в шкафчик и достала вторую такую же… Правильно! Их всегда было две. Стояли на бабином комоде по бокам старого зеркала. Давным-давно стояли в вазочках бумажные цветы, розочки, считалось, красиво. Время от времени баба Нюра изо всей силы дула в розочки, таким образом обеспыливала.

– Бери и эту, – сказала Женя, – я ее хотела выкинуть, она мне тут, прямо скажем, ни к чему, да все руки не доходили.

– Я вас хотела поблагодарить за могилы, – сказала Лизонька. – Спасибо вам. Я хочу памятники поставить.

Пока ели картошку – договорились. Лиза пришлет деньги. Харлампиевна все закажет, знает она в похоронной конторе одного инвалида, друга по несчастью, он за пол-литра придаст этому делу скорость. Когда тебе надо? Так случилось, что рассказала Лизонька и про вызов, который они получили из