Дочь роскоши

– Но почему она не поменяла свою версию и не рассказала все, как было, когда узнала, что это была ты?

– Думаю, тебе об этом лучше спросить у нее.

– Нет! Я спрашиваю тебя! Я не понимаю, как ты могла позволить что-то подобное. Что ты за человек, Дебора?

– В то время я была очень молодой, одинокой, испуганной.

– Но сейчас в тебе ничего от этого не осталось.

– Да, это правда, не осталось. Но дай мне рассказать, что было. Я поехала к твоей бабушке в тюрьму Я пыталась ей объяснить, что случилось. Я рассказала ей, но она остановила меня. Она сказала, что ничего не хочет знать. Единственное, что она мне сказала, – что мы должны поддерживать связь. Я регулярно ее навещала, а когда она вернулась на Джерси, я приезжала к ней повидаться. Я познакомилась с Дэвидом, и мы полюбили друг друга.

– И бабушка не возражала?

– Она очень своеобразный человек, Джулиет. Нет, она не возражала. Она даже была довольна. Мы с ней очень сблизились. Она была мне гораздо ближе, чем моя собственная мать.

– А Дэвид знает?

– Нет. И, надеюсь, никогда не узнает.

– Но это ведь тоже непорядочно, не так ли?

– А что это даст, если он узнает? Да, возможно, это непорядочно. Но это так, как хотим мы с Софией. А кто такая ты, Джулиет, что приехала сюда судить нас?

Это был крик души. Потрясенная, Джулиет не знала, что на это ответить.

– О дорогая моя! – сказала София. – О моя дорогая, мне так жаль, что ты весь день была так расстроена всем этим.

Они с Джулиет были в ее комнате, Дебора поднялась к ней и осторожно рассказала, что случилось, и вот теперь бабушка с внучкой остались одни.

– Я расстроилась не из-за себя, бабушка, а из-за тебя! – с горячностью возразила Джулиет. – Как ты могла позволить, чтобы все поверили, что ты убила дядю Луи, когда сама хорошо знала…

София улыбнулась легкой отсутствующей улыбкой.

– Здесь было очень много причин, правда. Во-первых, Дебора напомнила мне себя. Она действительно тогда была такая юная, такая испуганная. У нее было ужасное детство. Матери она была не нужна, отцу тоже, потом переходила от одного мужчины к другому, которые пользовались ею.

– Но хоть это по крайней мере не было таким, как у тебя, бабушка. Насколько я знаю, у тебя была счастливая семья.

– Да, была. Но уверяю тебя, Джулиет, я очень хорошо понимала, что значит быть одинокой и пребывать в страхе. Бог знает, однажды я была очень близка к тому, чтобы застрелить кое-кого, специально, а не случайно. Иногда я жалею, что не сделала этого. – Она умолкла, и Джулиет охватило неловкое чувство: она поняла, что София вспомнила о том немце, который, по словам Катрин, изнасиловал ее. Тогда, во время войны.

– Это было единственной причиной? – спросила Джулиет. – Потому что ты придала ей слишком большое значение?

– Нет, были еще две весомые причины. Одна – то, что я чувствовала себя некоторым образом ответственной. Луи был моим сыном и очень плохо поступил с ней. Мне было стыдно за него. Я не могла обвинять Дебору за содеянное – и очень боюсь, что Луи получил по заслугам, хотя ни на минуту не думаю, что Дебора собиралась убивать его. И потом, ее полюбил Дэвид. Я не хотела вредить им. И кроме того, было поздно все начинать сначала. Мне вынесли очень мягкий приговор – намного мягче, чем если бы его выносили Деборе, я в этом уверена. Говори что хочешь, но подоплека имеет большое значение, а судьи были очень настроены в мою пользу.

– Но, бабушка, ты позволила всем думать, что…

– А какая польза будет, если я открою дело заново?

– Это бы обелило твое имя! София засмеялась:

– Об этом я волнуюсь меньше всего. Я давно поняла, что слишком обременительно – беспокоиться о том, что о тебе думают люди. Возможно, если бы я не пыталась так усердно скрыть, что отцом Луи был немец, ничего этого бы и не было. Я не собиралась повторять ту же ошибку.

Джулиет изумленно покачала головой. Доводы бабушки были вне ее понимания, и все же она восхищалась ею.

– А как же папа? Почему он и мама уехали в Австралию?

– Разумеется, чтобы убраться, тут и сомнений нет. Они хотели оставить здесь плохие воспоминания и стыд и начать все заново. Конечно, у твоего отца были серьезные причины. Он был потрясен всем этим. В свое время я решила, что он виновен. А потом я неправильно судила о нем, разве не так? Это еще одна ошибка. Думаю, мне надо было много лет назад извиниться перед ним. Но я не могла, иначе оказалась бы втянутой Дебора, а я не хотела этого.

– Что ж, бабушка, я вынуждена сказать, что ты очень ошибаешься. Я думаю, надо сказать правду и очистить твое имя.

– О Джулиет, Джулиет, ты еще такая молодая и напористая! Посмотри чуть дальше своего носа, дорогая. Что это сейчас может дать? И кроме того, я думаю, что выиграла гораздо больше, чем потеряла. Я уже говорила, что меня не очень волнует, что люди могут подумать, – в жизни есть намного больше более важных, чем это, вещей. И посмотри, сколько хорошего из всего этого вышло! У меня чудесная невестка, которая гораздо больше значит для меня, чем я когда-либо надеялась, а из-за того, что мы знаем, у нас более близкие отношения, чем могли бы быть у кровных родственников. Нет, без сомнения, дорогая, я от всего этого лишь выиграла. Так что, пожалуйста, забудь обо всем этом, пока ты окончательно не перепутала все карты!

Джулиет кивнула:

– Думаю, я так и сделаю.

Но она не была согласна, во всяком случае, не совсем. Но одна вещь была очевидной. Бабушка, с ее великодушием, действительно была победительницей, ее любили все, кто знал. Возможно, в конце концов только это имеет значение.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

– Ты знаешь, прошлой ночью мне снился Ники, – сказала Вив.

Они с Полем сидели в саду, потягивали выпивку и наслаждались последними лучами вечернего солнца. Однако от ее слов на лицо Поля упала тень.

– Правда? – спросил он, быстро отхлебнув виски.

– Да. Будто все мы опять молодые, как тогда в те предвоенные дни. Не знаю, почему мне это приснилось, – может, из-за того, что к нам приезжала Джулиет и мы разговаривали о прошлом. Когда я проснулась, мне сначала все показалось таким реальным, я словно могла бы протянуть руку и коснуться всего. А потом я вдруг поняла – с тех дней прошло почти пятьдесят лет. Пятьдесят лет, Поль, – это целая жизнь!

– Да. – Голос его все еще был грустным. – Но годы отбрасывают долгую тень, не так ли?

Вив повернулась и посмотрела на него. Ее зеленые глаза были яркими от нахлынувших воспоминаний о радости и горе, но и еще из-за чего-то, из-за нежности, которую они испытывали друг к другу и которую иногда не в состоянии были оценить.

– Наверное, мы заблуждались, когда помешали этому, Поль, – нежно сказала она.

– Что ты имеешь в виду?

– Помешали всему идти своим чередом… события наложили на нас отметину. В каком-то плане, я думаю, это неизбежно. София тоже страдала, но все же как-то преодолела страдания. У нас был шанс сделать то же, но мы упустили его. Мы хорошо прожили, не так ли? Наверное, нам надо думать об этом, а не о том, в чем мы чувствуем себя виноватыми или о чем сожалеем. Что бы ни случилось – все это было очень давно. Мы почти пятьдесят лет вместе, и не все эти годы были плохими, а?

Голос ее был почти умоляющим, он посмотрел на нее и на миг заметил отголоски прежней Вив, девушки с ослепительными рыжими волосами, которая могла обвести любого мужчину вокруг своего маленького пальчика. Да, это она. У них было много хороших дней. И не стоит омрачать их тенью человека, которого уже почти полвека нет в живых.

– Мне снился не только Ники, – тихо продолжала Вив. – Мне снился и ты, как ты в тот вечер пришел на шоу, в котором я участвовала. Ты был такой красивый в своей форме! По-моему, в ту ночь я влюбилась в тебя, только, наверное, не сразу поняла это.

– Из-за Ники…

– Ники был частичкой моей юности, – твердо сказала Вив. – Ники был золотым мальчиком из сказочных лет. Не знаю, выдержали бы мы с ним испытание временем, как с тобой, Поль.