Тот случай между Илаем и Гвен (ЛП)

Илай

После длительной тишины в наушниках зазвучала музыка. В первые несколько мгновений мне показалось, что я оглох и не могу слышать себя. Постепенно мягкая мелодия полилась мне в уши.

Гвен взяла меня за руку, и мои глаза немедленно сфокусировались на наших соединенных вместе руках. Закатив глаза, она отпустила мою руку, показав в сторону следующей картины.

Когда я подошел туда, то заметил, что музыка изменилась и стала громче. Я посмотрел на Гвен. Она кивнула, будто бы прочитав мои мысли.

Музыка менялась в зависимости от того, на какую картину я смотрел. А это забавно! Мысли в голове заструились против моей воли. Краем глаза я заметил ее насмешку и постарался сохранять невозмутимое выражение лица, медленно переходя к следующему полотну. Здесь я остановился и отошел немного назад, чтобы проверить, будет ли музыка меняться снова. К моему удивлению, да, музыка тут же поменялась. Гвен, вставшая позади, шлепнула меня по руке, тем самым привлекая внимание к картинам. Я снова сосредоточился.

Музыку к следующей картине я бы назвал трагической. Полотно передо мной выглядело массивным, размером почти во всю стену. На нем были изображены красные, золотые и оранжевые завитки, вокруг которых танцевали безлицые силуэты. Заметив, что свет поменялся, я снова посмотрел на свод потолка, где крупным планом проецировалась фотография пожарного, который тушил горящий автобус. Пот градом катился по его лицу, руки крепко удерживали шланг… Прошла целая вечность, прежде чем я снова перевел взгляд на картину. И тогда я понял, что эти завитки — не что иное, как языки пламени, а безлицые фигуры вовсе не танцевали, они оказались загнанными в ловушку. Я почувствовал тяжесть в груди и отошел от картины.

С моим дальнейшим продвижением музыка изменилась, теперь я слышал что-то похожее на выстрелы или взрывы фейерверков. На этот раз картина стала более ясной — стычка между полицией и обычными гражданами. Всё вокруг было разрушено, казалось, вот-вот начнется ужасная бойня. Посмотрев на потолок, я увидел фотографию, где посереди невероятного беспорядка и хаоса, царившего повсюду, на улице целовались два подростка, спрятавшись за машиной. Занимайся любовью, а не войной. Я улыбался, проходя к следующей картине.

В наушниках зазвучал смех. На полотне был изображен старый продавец мороженого, грозящий зрителю поднятой палкой. Его мини-мобиль перевернулся, и все мороженое оказалось на земле. Я перевел взгляд на потолок. Там, на снимке, сияя улыбками во все лицо, от старика удирали три сорванца не старше семи лет с руками, нагруженными сворованным мороженым.

Отступив на шаг, я постарался увидеть сразу все три работы и услышать музыку, в которой смешались трагедия, выстрелы и смех.

— Герои, Бунтари и Воры, — громко произнес я, теперь постигая значение выставки. Вся экспозиция была разбита на группы из трех работ. Поняв, как это работает, я продолжил осмотр, чувствуя, что пространство засасывает меня, и мое любопытство только нарастает…

Не помню, сколько времени я провел возле этих картин, но каждая из них наводила меня на размышления, даже если я этого изначально не хотел. Гвен обладала способностью ухватить камерой человеческие эмоции на самом их пике. Вот ты страдаешь, но буквально через мгновение уже смеешься. Каждая эмоция всего лишь в шаге друг от друга.

Спустя два часа осмотр выставки был завершен. Я чувствовал себя эмоционально выжатым и потрясенным… Таких эмоций я не испытывал с момента собственной свадьбы.

— Ну что? — снимая с меня наушники, спросила она. — Я все еще остаюсь Аферисткой?

Она была чем-то…. Я не мог подобрать нужные слова, чтобы выразить свои чувства.

— Это было… лучше, чем я ожидал. Ты, конечно, не Джексон Поллок³, но твои работы выглядят очень достойно.

По правде говоря, мне было знакомо имя только этого художника. Как-то раз в одном старом учебнике мне попалось изображение его картины. Но сейчас я не был уверен, как лучше ей ответить, чтобы она не начала зазнаваться. С ней и так-то было весьма непросто.

Гвен усмехнулась и демонстративно погладила себя.

— Два комплимента за один день от доктора Дэвенпорта. Я сейчас просто умру от счастья!

— Когда это я успел сделать тебе комплимент сегодня? — Я попытался вспомнить.

Она покружилась, держа свои каблуки в руках.

— Ты сказал, что я прекрасно выгляжу.

— Конечно, я же не выспался, — проворчал я. Мне совсем не нравилась то, как она сейчас улыбалась.

— Да, разумеется…. В любом случае благодарю за просмотр.

— Ему понравилась выставка? — Мистер Д’Амур подошел к нам, постукивая тростью.

— Бесспорно, но гордость мешает ему признаться в том, что мне удалось поразить его.

О, Боже!

— Может тебе стоит вести себя чуточку поскромнее? — спросил я.

— Обещаю поработать над этим вопросом.

— Если вы не будете против, я бы хотел украсть ее у вас ненадолго? — вмешался Мистер Д’Амур.

Я кивнул.

— Конечно, тем более мне сейчас нужна небольшая передышка. Увидимся позже. — Я махнул ей рукой и вышел из галереи.

И только когда летний ветерок освежил мое лицо, я осознал, что только что натворил. Увидимся? Помахал ей? Когда это мы успели продвинуться так далеко? И я едва верил тому, что два часа к ряду провел в ее компании. Очевидно, теперь мы стали друзьями.

Гвиневра

Когда Илай ушел, мистер Д’Амур взял меня за руку, и мы прошли в ту часть галереи, которая еще не была организована до конца.

— Это еще не все твои лучшие работы, леди Гвиневра.

Он остановился перед пустой стеной, наблюдая за командой рабочих, бережно, словно ребенка, устанавливающих мою картину. Он с благодарностью посмотрел на них.

— Вы всегда это говорите, мистер Д’Амур, — улыбнулась я.

— Естественно. Если я перестану так говорить, это будет означать, что ты стала писать хуже. Одна из целей художника — создавать каждую последующую работу лучше предыдущей.

— Не уверена, что у меня это получается.

Иногда я впадаю в отчаяние.

— С тобой все в порядке?

— Что? — я удивленно посмотрела на него. — Ох, извините. Что вы спросили?

Он нахмурился, оглаживая свою бороду.

— Я спросил, все ли у тебя в порядке? Я слышал о твоей расторгнутой помолвке, Гвиневра, и с тех пор, дорогая, тебя у нас не было видно. Поэтому я и спрашиваю, как ты?

Интересно, сколько людей уже знают об этом?

Я попыталась улыбнуться, но по какой-то причине не захотела обманывать старика, как и не смогла посмотреть ему прямо в глаза. Я просто возобновила нашу неспешную прогулку по галерее.

— Простите, что исчезла и не наблюдала за проведением организационных работ. Я… я просто забыла… Единственная причина, по которой я все еще нахожусь в городе, — это мое творчество. Когда я впервые пришла сюда, меня волновало и интересовало все. Теперь я открываю другую безумно красивую галерею, а сама чувствую, что — всё! Приехала! Мне больше не мечтается так, как раньше. Я хочу все забыть и никогда больше не вспоминать и… не могу. Как думаете, когда я смогу освободиться от груза прошлого?

— Твое сердце разбито, Гвиневра. Нет такого лекарства, которое бы ускорило процесс заживления. Сначала ты должна это принять, а только потом начнешь выздоравливать. Ты и твое творчество, вы поможете друг другу. Если ты сомневаешься в моих словах, так об этом написаны миллионы песен.

Я рассмеялась. Он прав хотя бы потому, что сейчас, по истечении нескольких недель, ко мне вновь вернулась способность смеяться. Я позабыла о том, что, даже если твое сердце разбито вдребезги, мир вокруг не останавливается и не перестает существовать. Да, давно я не чувствовала себя так легко и хорошо. Да, мне все еще было горько и тяжело, но уже не смертельно. И это заставляло меня гордиться собой.