Вязание по пятницам

Тут она явственно ощутила запах орехового масла и горячей выпечки, просочившийся в полуоткрытую дверь.

— О Боже, нет! — взмолилась Джорджия.

— Папа! — Дакота появилась на пороге, подбежала к Джеймсу с тарелкой пирожных и бросилась в его объятия. — Я пекла их для тебя!

Джорджия нахмурилась, отвернувшись; ей хотелось крикнуть дочери, чтобы прекратила врать.

— Ну и немножко для наших гостей в клубе, — хихикая, добавила Дакота. — Хочешь попробовать?

— О да, милая, я ощутил их потрясающий аромат еще на улице!

Джорджия смотрела на них в гневе: Джеймс сумел очаровать дочь, он просто гипнотизировал ее, и не важно, кто из них искренен, а кто — нет. Она ничего не могла с этим поделать.

— Миссис Филипс зайдет завтра часов в одиннадцать, чтобы обсудить детали ее вечернего платья. По-моему, ей не терпится как можно скорее заказать его, но я ее уверила, что она может рассчитывать на меня. Думаю, заказ будет очень выгодный. — Джорджия села на табуретку, продолжая разговаривать с Анитой. В этот вечер она еле-еле смогла дождаться, когда все закончится и гости наконец уйдут. Она чувствовала себя ужасно уставшей, измотанной, ей вполне хватило неприятных переживаний при виде того, как Дакота надевает пальто и шарф, чтобы пойти с Джеймсом поужинать. Ей хотелось остановить ее, крикнуть, что она разбивает ей сердце. Но вместо этого Джорджия строго и холодно напомнила Джеймсу:

— Она должна быть дома в половине десятого вечера и ни минутой позже. Жаль, ты пропустишь сегодняшнее занятие в клубе, — добавила она, обращаясь к дочери.

— Ничего, мам, зато мои пирожные всем понравятся, — весело отозвалась Дакота.

Господи, как же она ненавидела этого мерзавца!

— Что же мне с ним делать? — в растерянности прошептала Джорджия, когда Джеймс ушел, забрав Дакоту с собой. — Кейси, я просто не знаю, как жить дальше, — пожаловалась она подруге.

— Все к лучшему, детка, — ответила Кейси, снимая свое пальто из верблюжьей шерсти и отряхивая воротник от снега, она повесила его на вешалку у двери, оставшись в деловом костюме, поскольку забежала прямо с работы.

Джорджию передернуло от холода, когда она подумала, что подруга шла по улице в таких тонких колготках.

— Я начала кое-что новенькое сегодня: хочу связать свитерок с надписью на груди «Найми меня». Буду периодически ходить в нем по городу.

— Неужели все так плохо? — спросила Джорджия, всегда думавшая, что Кейси твердо стоит на ногах. Признаки экономического кризиса уже начали проявляться в том, что учиться вязанию в клуб приходило все больше и больше женщин, боявшихся потерять работу. Они подстраховывались, пытаясь найти дополнительные источники доходов. Кейси же — дама очень энергичная и оценивавшая себя высоко, и уж она точно не станет мириться с безработицей или понижением зарплаты и вряд ли согласится засесть в четырех стенах своей квартиры, чтобы заниматься вязанием. Она, что называется, настоящая столичная жительница, которая будет сражаться за привычный социальный статус и уровень доходов до последнего. Кейси без высокомерия относилась к женщинам, не сумевшим сделать карьеру и стать независимыми и самостоятельными, но сама ни за что не позволила бы себе опуститься до их положения. Джорджия ее за это очень уважала.

Кейси смогла успешно выстоять в ранние девяностые, когда о стабильности не было и речи, она умело переждала все «отливы» и «провалы» и наверняка не отступится перед нынешним кризисом.

— Меня все достало, честное слово, — сказала она Джорджии. — Я не просто просиживаю штаны в этом чертовом офисе и, заметь, хорошо работаю, а они решили выкинуть меня вон. — Она преувеличивала; дело еще не дошло до того, чтобы начали увольнять людей такого уровня, но в некотором смысле Кейси говорила правду: ее позиции пошатнулись и угрожали со временем рухнуть. Пока еще в ее опыте и умении работать нуждались и не стали бы рисковать, избавляясь от такого полезного сотрудника, но не факт, что будущее окажется столь же обнадеживающим.

Конечно, Кейси никуда не уедет из Нью-Йорка — она не мыслила себе жизни за пределами этого города. И слишком любила его летние кафе, дорогие магазины, сезонные распродажи, высокий уровень сервиса, премьеры в мюзик-холлах и театрах и даже толпы туристов, глазеющих на достопримечательности в центре. Это в прямом смысле город ее души. Ее дом. В другом месте она зачахла бы от скуки. Кейси была просто неспособна мириться с провинциальной тишиной и рутиной. Она привыкла менять прически и цвет волос в зависимости от моды нового сезона и никогда не понимала, как можно прожить без этого. Постоянство ей претило. Нью-Йорк был ее единственной подлинной любовью, с которой она ни за что на свете не согласилась бы расстаться и которой никогда не смогла бы изменить. Кейси так привязалась к своей городской квартире, что ужасалась от одной только мысли о перемене места жительства. По долгу службы она объехала всю Америку и Европу, но ее интересы целиком сосредоточились на Нью-Йорке. Единственное, что представлялось ей достойным внимания, — это Манхэттен. Джорджия восхищалась ею и считала необычайно упорным и сильным человеком, умеющим взять от жизни все возможное.

Как раз в этот самый момент в дверях появилась Люси с большой пластиковой сумкой в руке, до отказа набитой мотками шерсти альпака оливкового и серого цветов, приготовленной к очередному клубному вечеру. Где-то с краю из этой шерстяной массы выглядывали острые концы спиц. При виде гостьи Кейси оживилась, радуясь еще одному слушателю, которому можно поведать подробности ее рабочих перипетий. Но Джорджия знала, что эта замкнутая дама вряд ли будет прилежно внимать ее откровениям, поскольку слишком озабочена своими собственными проблемами и интересами.

— Здравствуйте, Джорджия. — Гостья вежливо кивнула и прошла мимо стола, за которым сидели и перешептывались Анита и Дарвин, лакомясь кексами. Джорджия уныло посмотрела на них и подумала, что скучает по Дакоте и не может простить ей сегодняшнего предательства. Она непременно выскажет свое неудовольствие, как только дочь вернется домой. Придвинув стул, она уселась рядом с Кейси. Дарвин, сторонившаяся Джорджии, скромно пересела на другой конец стола, поближе к месту, где Люси выбирала себе шерсть на полке. Люси была немолода, немного младше, чем мать Джорджии, но держалась в отличие от нее очень тихо, не привлекая к себе внимания. Раньше она приходила в клуб поучиться вязать одну сложную модель, и Джорджия даже подумала, что могла бы устроить для нее индивидуальные занятия. Но похоже, эта дама выбирала шерсть, начинала вязать, но никогда не заканчивала работу. И так повторялось снова и снова: она опять покупала немного шерсти и снова приходила на занятия, поскольку, видимо, ее навыков в вязании не хватало, чтобы довести до ума хотя бы одну из задуманных ею вещей.

Однако в ней было заметно то редкое упрямство, которое обещало со временем перерасти в настоящее увлечение. Так начинали многие в их клубе — приходили поначалу от скуки или из любопытства, а потом становились страстными поклонницами вязания.

— Мне кажется, я никогда так и не сумею ничего сделать, — почти рыдающим голосом произнесла Люси.

Дарвин насторожилась и нервно поморщилась — она очень боялась, когда с ней заговаривали незнакомые посетительницы.

— Может быть, вам надо еще немного поучиться? — предположила девушка. — Любая работа требует некоторого навыка. Вот мне, например, пришлось очень много учиться, а потом я сама стала объяснять, как следует писать научные работы. — Она съела кусочек кекса, явно ей понравившегося. — Такова моя точка зрения, хотя вы можете с ней не согласиться.

— Угу, ну конечно. Может, мне еще надо поучиться и петли провязывать? — язвительно отозвалась женщина.

Анита спокойно и внимательно посмотрела на нее, а затем на Джорджию, уже привыкшую и к таким посетительницам.

Пора было начинать занятие, но поскольку никакой официальной процедуры открытия у них не существовало, Анита ждала минуты, когда все почувствуют себя готовыми. Ей не мешали ни перешептывания, ни даже болтовня женщин друг с другом, она все равно подходила индивидуально к каждой и помогала разобраться со всеми трудностями, поэтому присутствие разговорчивой Кейси в тот вечер нисколько ее не смутило.