Я люблю тебя, алло...

— Нет.

— Почему?

— Ты не представляешь — дома, ну, просто, совсем рядом друг с другом.

— Это, наверно, в бедных районах?

— Ой, там совсем ужасно. 2-3-4 этажные серо-коричневые дома без крыш. Внизу рядом грязь жуткая. Не представляю, что там летом в 60 градусную жару.

— А почему без крыш?

— Понимаешь, они начинают платить за квартиру, когда дом закончен. А пока нет крыши, значит, не закончен и еще не наступил срок оплаты. И так много, много лет.

— Везде хитрят?

— Везде.

— Много узких восточных улочек?

— Много. Но в центре широкие проспекты. Я не знаю, что внутри богатых домов, но внешне не ослепляют роскошью.

— Плато Гиза близко от Каира?

— Рядом. Заканчивается город и, буквально, через несколько сот метров автобусы останавливаются.

— Зачем?

— Идем к пирамидам.

— Впечатляет?

— Не то слово. Что-то огромное, непонятное. Такое чувство, что взгляд, поднимаясь к вершине, устремляется в Вечность. Не покидает чувство, что ты — маленькая песчинка в этой Вечности, между прошлым и будущим. Появляется ощущение какой-то изолированности.

— Не понял.

— Ну, как тебе объяснить? Начинаешь не только понимать, а как-то ощущать, что не только будущее нам неведомо, но и прошлое.

— Что еще там понимаешь?

— Ничего.

— Как это?

— Для чего построены эти горы? Кем? Когда?

— Объяснения звучат не убедительно?

— Абсолютно.

— Хочется притронуться рукой?

— Конечно. У меня было чувство, что я соприкасаюсь с великой мировой тайной, ни кем не объяснимой.

— Ты хотела бы туда вернуться?

— Да. Но не поеду.

— Почему?

— Если будут деньги, поеду куда-нибудь еще. На земле столько интересного.

— А Сфинкс?

— Вот вопрос: куда он смотрит?

— Куда?

— Я читала, что на Кайлас.

— Но ведь, он далеко?

— Тем не менее, пишут, что взгляд его устремлен на «вечный материк».

— Это Тибет и Гималаи?

— Так пишут.

— Но правды никто не знает?

— Никто.

— У Сфинкса человеческая голова?

— Нет. У него лицо похоже на лицо первобытного человека. А голова — высеченный камень, несколько напоминающий голову.

— А тело, лапы?

— То же самое. Отдаленно напоминает. Там есть и не высокие пирамиды. Они, по моему разумению, рукотворны, но пирамиды… Все-таки не дает покоя мысль о том, что жили до нас, арийцев, «большие люди».

— Атланты?

— Наверно. Если пирамиды строили такие люди как мы, то возникает вопрос: насколько больше нас они знали? А может, были умны не- понятным для нас умом?

— Умеют древние держать тайну?

— То ли они умеют держать, то ли мы не умеем открыть.

— А может, не хотим?

— Может, и не хотим.

— Почему?

— Во-первых, тайна привлекает любознательных и, таким образом, деньги.

— А во-вторых?

— Что мы хотим узнать о древних? На что рассчитываем? На какие вопросы надеемся найти ответы?

— Интересно, открывшиеся тайны, не принесут ли разочарования?

— И вообще, сможем ли воспользоваться разумно старыми, обновленными знаниями.

— Мне всегда казалось, что у людей, стоящих перед алтарем, возникает чувство сопричастности с Вселенной.

— Не знаю. Но думаю, что чувство тайны должно присутствовать.

11

Опять молчание. То ли тема исчерпана, то ли, не зная, как себя вести, смущение.

Кирилл ухмыльнулся и сказал: «Можно грубоватый анекдот?»

— Можно.

— Это даже не анекдот — это вопрос.

— О чем спрашиваем?

— Что лучше: заниматься трудом с любовью или любовью с трудом?

— Первое.

Опять молчание.

Ему показалось, что анекдот был не кстати. Задумавшись, не заметил, как Наташа выскользнула из-под спальника, выполняющего роль одеяла.

Все в ней было хорошо: лицо, волосы, фигура, рост. А вот нога была перебита в двух местах. Перебита она давно, уже все давным-давно зажило, но шрамы остались. И самое главное: осталась боль в поврежденных суставах. Поэтому и хромала. Хромала, интуитивно уменьшая боль. Она никому не объясняла подробности — почему так, а не иначе. Потому, что понимала — это никому не интересно. В лучшем случае — сочувствие. Но далекая польская кровь (от бабушки) не давала ей права на то, чтобы вызвать жалость. Ни сочувствия, ни жалости. Всей своей манерой поведения она говорила: у меня все хорошо.

Хорошо было всегда. Тогда, когда после развода с первым мужем многие годы ютилась в однокомнатной квартирке с подрастающим Витей. Всегда, когда годами не было возможности иметь рядом с собой мужское плечо. Всегда, когда по субботам и воскресеньям проводила экскурсии. И так — годы без выходных.

Она, конечно, была хороша собой, но… И вот это «но» она прятала далеко-далеко, на дно души. Не позволяя никому и самой себе жалеть себя.

Наташа еще в те далекие годы поняла, все правильно поняла: рассчитывать нужно только на себя. Физические, моральные и материальные возможности рассчитывать так, чтобы хватило на жизнь. На нормальную жизнь с ребенком. И по тем временам у нее все было не хуже, чем у других. Во всяком случае, материально.

Ее хромота не мешала нравиться мужчинам. Обаяние играло свою вдохновляющую роль. Она не хотела, чтобы ее видели такой, как она есть. Ее всегда будут видеть такой, какой она должна быть. Конечно, были и такие, которых смущала идущая рядом хромающая женщина. Они были даже среди тех, кто говорил, что любит.

— Интересно, насколько Кирилла это трогает? — подумала она, — молчит и слава Богу.

— Я вчера обратила внимание на то, что мужчины интересные собеседники, а женщины как-то не выделялись.

— Кроме тебя.

— Меня?

— Конечно. Ты «травила» анекдоты на перегонки с мужчинами.

— А-а, этим.

— Другие вообще ничем.

— Мужчины не любят женщин — ярких личностей.

— Почему?

— Не хороший фон.

— Для кого?

— Для мужчины.

— Значит нужно соответствовать фону.

— Не все это понимают, многие не могут, а большинство не хотят.

— Умные женщины хорошие учителя в жизни, — задумчиво сказал Кирилл.

— Начиная с мам.

— Только до определенного возраста.

— Почему?

— Нет пророков в своем отечестве.

— К матерям это тоже относится?

— Да

Лагерь уже бушевал: разговоры, гитары.

— Давай чай будем пить вдвоем? — сказал Кирилл.

— Давай.

В палатке оказались только кружки. Рукам было горячо.

— Я вчера слышал, много раз слышал, слово «гармония». Гармония души, тела и окружения.

— Не знаю.

— Почему?

— По-моему, гармония — это что-то другое.

— А, по-моему, ее вообще нет.

— Почему?

— Ты считаешь, что есть гармоничные люди?

— Не задумывалась.

— В представлении общества есть формулировочка: в человеке все должно быть прекрасно. Особенно мне нравится про мысли. Что такое прекрасные мысли? Чистые, глупые, честные, принципиальные?

— А как насчет души?

— Разве душа всегда права?

— Есть, правда, загвоздочка: тело — вот оно, а душа? Чувствуем мы ее и не понимаем.

— Все-таки интересно: душа и жизнь — это идентичные понятия?

— У-у, ты куда.

— Да, и ты туда же. Так вот, я считаю, что нет гармонии и быть не может. Само понятие слов «живое» и «гармония» не совместимы.

— Это как же?

— А потому, что жизнь идет вперед, только преодолевая противоречия. Опять же, разве гармония предполагает противоречия?

— Противоречия предполагают прогресс.

— К которому все стремятся.

— Не понимая, что прогресс совсем не обещает хорошую жизнь.

— Наташ, как здорово!

— Что?

— Что, что? Общаться. Знаешь, мне кажется, что гармоничное общество придумано давным-давно, эдак лет 100, для обмана.

— Конечно. Детей с пионерского возраста воспитывали: идеальный человек в идеальном обществе.