Горбун

Если совесть не чиста, любая мелочь кажется обличающей. Мне казалось, что взгляд Леонида слишком долго не отрывается от моего лица, и его владелец знает, что мне известна правда.

— Какие у меня могут быть предположения? — спросила я, незаметно делая шаг в сторону и притворяясь, что рассматриваю окрестности. — Я ничего не понимаю.

У Дружинина была гадкая манера угадывать, когда я говорю правду, а когда ложь. А ещё у него были слишком сильные руки и полное отсутствие уважения к причинам, заставляющим меня говорить неправду. Я была остановлена и повёрнута лицом к нему.

— В чём дело? — сердито сказала я, но Леонид почему-то не испугался.

— Вы поняли? — догадался он. — Говорите.

— Вы собираетесь силой вырвать признание? — холодно осведомилась я.

— Извините, Жанна, — тихо сказал он, отпустил меня и пошёл рядом, не пытаясь продолжать расспросы.

Он больше чем любой другой имел право знать истину, но открыться ему означало разоблачить постыдный поступок Ларса.

— Я только сегодня поняла, почему Ларс это сделал, — призналась я.

Дружинин выжидательно посмотрел на меня и предложил руку. Я положила ладонь на сгиб его руки, но не стала вдаваться в объяснения.

— Я заранее согласилась не предавать это дело огласке, поэтому лучше мне продолжать делать вид, что ничего не понимаю. Не спрашивайте меня, а то я могу проговориться.

Дружинин быстро взглянул на меня и сделал вид, что сосредоточен на дороге.

— Я ни о чём не спрашиваю, — сказал он.

— Спасибо.

Было мучительно сознавать, что после отказа давать объяснения Леонид подозревает меня в каких-нибудь неприглядных поступках, вызвавших необходимость от меня избавиться. А если он этого не заподозрил, то он должен был жестоко обидеться на моё недоверие к нему. Скорее всего, теперь он не захочет со мной видеться, и я решила, что если при прощании я замечу неблагоприятные признаки, то всё ему расскажу, чтобы не потерять его расположение.

— Вы мне очень нравитесь, Жанна, — ни с того ни с сего сказал Дружинин.

Я заподозрила, что этим обходным манёвром он хочет заставить меня проговориться.

— Я вам угодила, скрыв причину преступления?

Он поморщился.

— Не любишь ты меня, естественное дело:

С другими я и так и сяк,

С тобою говорю несмело,

Я жалок, я смешон, я неуч, я дурак, — вполголоса и достаточно монотонно процитировал он.

— Что?.. А дальше? Люблю слушать, когда читают Грибоедова.

— Хансен очень красивый мужчина, — отдал Леонид должное полицейскому. — Правда?

С ним творилось что-то странное.

— Не знаю, — сказала я. — У меня испорченный вкус.

— В таком случае… тогда…

Он остановился и обернулся ко мне.

— Вы мне очень нравитесь, Жанна. Выходите за меня замуж.

Я не ожидала, что после отказа говорить правду, у Леонида может сохраниться ко мне симпатия, а уж что я способна понравиться ему до такой степени, я не могла надеяться.

— После того, как вы отказали Петеру, мне надеяться не на что? — горько спросил он.

— Откуда вы знаете, что я… Почему не на что? И при чём здесь Петер?

Мне было непонятно, почему, за какие такие заслуги умный, благородный и, несомненно, талантливый человек смог полюбить девушку, проявившую себя с самой невыгодной стороны, скрывавшую какую-то тайну, из-за которой покушались на её жизнь, и, вдобавок, не наделённую даже отчасти самыми совершенными дарами — добротой и красотой. Любовь, и в самом деле, оказалась слепа, и её богиню, а не богиню правосудия, следовало изображать с повязкой на глазах.

Леонид сжал мои руки в своих и глядел на меня настороженно, однако в его взгляде недоверие смешалось с такой радостью, что, даже если бы я захотела отступить, я бы не смогла этого сделать.

— Как же я вас боялся, Жанна! — проговорил он.

— Зверь я дикий, лесной… — вспомнила я детский стишок.

Он рассмеялся, привлёк меня к себе и поцеловал. Стыдно признаться, что это был первый поцелуй в моей жизни.

— Вы согласны стать моей женой? — спросил Дружинин.

Мучительно осознать, что всей душой любишь человека, живущего за пределами России, и оказаться перед выбором: либо покинуть родину, либо порвать с любимым.

— А вы согласны уехать в Россию? — спросила я.

Леонид думал недолго.

— Если вы настаиваете, я готов ехать с вами, — сказал он.

Я готовилась к тяжёлой борьбе с собой, в результате которой, вероятно осталась бы в Дании или поехала бы с Дружининым, куда он потребует, но это решение стоило бы мне недёшево, а Леонид избавил меня от лишних мучений, принеся в жертву свою свободу.

— Проблема разрешилась быстро? — понимающе спросил он. — Обещаю, что вы никогда не пожалеете о том, что согласились быть моей женой. Ведь вы согласились?

— Да.

Правду говорят, что жизнь человека может измениться в один миг. Только что я терзалась тысячью страхами, горевала, сомневалась, а стоило Леониду сказать несколько слов — и только одно опасение осталось со мной — боязнь поверить своему счастью.

Мы где-то ходили, говоря о городе, о памятниках, о книгах, театре, о переезде в Россию и нашей дальнейшей жизни, но всё для нас было словно укрыто туманом, до такой степени мы были поглощены собственными чувствами.

Расстались мы очень поздно, и у двери Ириного дома Леонидом вновь овладела робость, так что на прощание он осмелился лишь поцеловать мне руку.

— Сегодня утром звонил дядя, — сказал он. — Передаёт вам привет.

Меня испугала мысль, как мистер Чарльз воспримет неожиданное известие о нашем предстоящем браке. У меня были все основания гордиться своими предками, но неизвестно, как посмотрит на подобное родство лорд, ведь, судя по книгам, большей части высокородных англичан свойственна спесь.

— Когда он позвонит снова, скажите, что я ещё раз благодарю его за всё, что он сделал.

Дружинин хитро улыбнулся.

— Его вы благодарите, а меня не хотите. Неужели вам так жаль на несколько часов расстаться с тетрадью?

— Я обдумаю такую возможность, — пообещала я. — До свидания.

Я проследила взглядом, как он прошёл по дорожке и скрылся за кустами. Почему-то при звуке заведённого мотора у меня защемило сердце, и я подумала, что никогда больше не увижу Леонида.

Ира встретила меня крайне агрессивно.

— Если бы ты не пришла через полчаса, я бы позвонила в полицию, — прошипела она.

— Ещё рано, — возразила я, а сама думала, что, здраво поразмыслив, Дружинин пожалеет, что поддался порыву и сделал мне предложение. Если у него хватит решимости, он скажет мне это завтра сам или как-нибудь даст понять о перемене в своих чувствах, если же ему будет неудобно отказываться от своих слов, но после долгих колебаний перевесит нежелание связывать свою судьбу с незнакомой девицей, то он попросту уедет и вернётся лишь после моего отъезда.

— У тебя такой вид, будто ты очень счастлива, но боишься верить своему счастью, — заметила Ира.

— Ты очень устала? — спросила я.

Ира закрыла лицо руками.

— Как же было тяжело! — вскричала она сквозь рыдания.

В жизни всегда так бывает: кто-то охвачен горем, а в это время другой испытывает радость. Наверное, это естественно, однако мне надо было пораньше расстаться с Дружининым и вернуться домой, где в одиночестве страдала моя подруга.

— Я думала, что Петер побудет с тобой подольше, — сказала я.

— Он только что ушёл, — ответила Ира, вытирая глаза платком.

У меня стало легче на душе, потому что Ира, во-первых, не оставалась одна и, во-вторых, была с Петером, на которого имела виды. Может, и к лучшему, что я не торопилась домой и не мешала подруге.

— Ты была с ним? — неприязненно спросила Ира.

— С кем?

— С Квазимордой?

При всей любви к Дружинину я не могла не рассмеяться такому определению. Ира тоже вяло улыбнулась.

— Конечно, — сказала я. — Одна я бы давно вернулась.

— Ненавижу его, — мрачно заявила Ира.

Было что-то странное в её упорной ненависти с этому человеку, но разъяснения Ларса давно перестали казаться мне убедительными.