My Joy (СИ)

– Когда я и понятия не имел, что именно ты проявишь инициативу, целуя меня первым, я видел сон. Ты явился ко мне в класс и запер дверь, – начал Доминик и замолк, наслаждаясь произведённым эффектом.

– И… что же? – с любопытством спросил Мэттью, наваливаясь всем телом на учителя, обняв его за плечи и устроив голову у него на плече.

– Ты приблизился и уселся ко мне на колени, почти так же, как и сейчас.

– Правда? И что ты сделал? – это было больше похоже на допрос, но интерес Мэттью поощрял выдумывать и дальше, но Доминик старался не увлекаться.

– Что я мог сделать? Я понятия не имел, что это сон, но твои ладони заскользили по моему животу, оглаживали старательно и невинно настолько, насколько это вообще могло быть в твоём исполнении. Ты смотрел мне в глаза и спрашивал разрешения не столько у меня, сколько у самого себя, принимая очень важное решение.

Беллами сжал коленями бёдра учителя и громче засопел ему на ухо, даже и не думая что-либо говорить – он внимательно слушал.

– И что же я решил, мистер Ховард? – в его интонации скользило послушание, то самое, коим он приправлял свои реплики, будучи едва знакомым с учителем.

Тогда, в столовой, покупая ему чай; оставаясь после уроков, чтобы сказать одну единственную фразу, а после нестись со всех ног на автобус; высматривая среди учеников на обеденном перерыве, торча на улице, чтобы одарить одним единственным озорным взглядом и скрыться из виду, никак себя не выдав. Воспоминания кружили голову, а возможность касаться так, как захочешь и вовсе сводила с ума.

– Вы испугались и убежали, мистер Беллами, – выдал Ховард и, не сдержавшись, расхохотался, когда Мэттью надулся и сощурился. – Даже не попрощавшись.

– Так нечестно.

– Правда? Тогда поделись своим сном, а я отвечу тебе любезностью. Очень откровенной.

Кажется, в голове подростка начали вертеться огромные гайки, вынуждая хмуриться, выдавая проворачиваемый в его тёмной макушке умственный процесс. Его характер с натяжкой можно было назвать покладистым, но ощутимых проблем Доминику он не доставлял, поэтому его капризам хотелось потакать чаще необходимого, но всё же иногда приходилось выуживать что-то почти насильно. В такие моменты Беллами шёл до конца, капризничал и пытался перевести тему разговора – особенно, когда речь заходила о дальнейшем обучении в школе.

– Я был в душе, – наконец продолжил Мэттью; на его щеках привычно выступили красноватые пятнышки румянца, – ты отодвинул занавеску, скинул с себя всю одежду и прижался ко мне, обнажённый и… очень решительный.

Доминик жадно кивнул. Он рассматривал его лицо, боясь упустить хотя бы одну деталь, а подросток продолжал смущённо глазеть в сторону, при этом всё же принимая лёгкие поглаживания по спине и позволяя любоваться собой.

– Я не думал о том, что нас может кто-то… застать, – продолжил он, облизывая губы, – наоборот наслаждался тем, что ты, наконец, не думаешь тысячу раз перед тем, как позволить себе что-нибудь, а просто делаешь. Это приятно.

– Я нерешительный? – Доминик усмехнулся.

– Нет, ты слишком много думаешь. Иногда это… лишнее, – Мэттью улыбнулся и поднял взгляд, воззрившись хитро и одновременно с этим смущённо. – Иногда ты действуешь так, как хочешь, не пытаясь предположить, что будет дальше.

– Тебе нравится спонтанность? Я запомню это.

– Мне нравится, когда ты отпускаешь себя, не заморачиваешься, понимаешь? Тогда ты настоящий, а не мистер Ховард, учитель английского и литературы. Мой Доминик, который с секунды на секунду разразится чем-то невероятно пошлым, чтобы я… – он запнулся, смутившись собственной тирады, – чтобы я слушал тебя с открытым ртом.

Доминик растянул губы в самодовольной улыбке, даже оказавшись полностью разоблачённым. Ему нравилось быть учтивым с Мэттью, ведь тот заслуживал этого, и даже больше. Но также ему нравились те редкие моменты, когда он, раззадоренный до неприличия, делал что-то такое, отчего голова шла кругом, а его мальчик, задыхаясь от смущения, только и делал что распахивал рот в немом восхищении.

– Если ты правда хочешь знать, – начал он, ласково проезжаясь ладонями по изящной спине, – то я расскажу тебе всё настолько откровенно, насколько ты заслуживаешь.

В ответ кивнули и игриво прикусили губу, замирая в ожидании. Пальцы Беллами сжались на плечах учителя, прошлись аккуратным касанием от шеи до плечевого сустава и вернулись на место, – словно так и было нужно, – замерев константой в подобном положении.

– Всё всегда начинается с того, что ты заявляешься ко мне в дом, растрёпанный и донельзя самодовольный. Бредёшь туда, куда тебе заблагорассудится, тянешь меня за собой, а я беспрекословно следую, не смея возражать, потому что…кто я такой, чтобы это делать? Ты изводил меня непонятными мне взглядами, вертелся рядом и вёл себя странно, пока в определённый момент не вложил кое-что мне в руку.

– Что же? – нетерпеливо спросил Мэттью.

– Смазку, детка. Тюбик смазки, согретый твоими тёплыми пальцами.

В ответ раздалась только оглушительная тишина. Кажется, что тот перестал даже дышать, распахнув удивлённо рот и глаза. На его щеках незамедлительно выступил яркий румянец, а нижняя губа, которую он беспрестанно кусал, дрогнула.

– Я подхватил тебя на руки и потащил наверх, а ты изводил меня влажными поцелуями и несдержанными стонами, вцепившись в меня намертво. Мы не добрались до второго этажа, потому что на середине лестницы ты утянул меня на себя, и я рухнул сверху, не прекращая целовать. В моих пальцах всё ещё был зажат тот самый тюбик, который ты выхватил и открыл крышечку, и знаешь зачем?

Все эти слова Доминик произносил, не прерывая зрительный контакт с подростком, сидящим у него на коленях. Мэттью отводил взгляд, смотрел куда угодно, краснел и рвано дышал – шокированный, смущённый, но возбуждённый. В ответ раздалось только тихое и неуверенное:

– Знаю.

– И зачем же?

– Мы уже использовали… это.

– Я трахал тебя пальцами, и даже не во сне, – смакуя каждое слово, произнёс Ховард. – Но в стране грёз мне было дозволено куда больше, чем здесь, в реальной жизни. Я раздел тебя так быстро, что удивился бы, если бы не осознавал вполне чётко, что это сон. Ты оказался на коленях, обнажённый и готовый на всё. Вскинул задницу мне навстречу, когда я только коснулся тебя, и это движение дало мне понять, что пора. Двигая двумя пальцами, я целовал твою шею, свободной рукой оглаживая себя, уже раздетого и до предела возбуждённого. Мне нравилось делать это с тобой, потому что каждый раз я думаю о тебе, когда рука оказывается на члене, а в голове тут же возникают воспоминания тех моментов, когда я мог целовать тебя куда более откровенно, чем ты позволяешь мне в обычные дни…

– Я бы позволил вам большее, – с ощутимым трудом выдавил Мэттью, пряча лицо в руках. – Боже, сэр…

Он двинул бёдрами, простонав и послав тем самым очередной импульс в мозг Ховарда. Оба были на пределе, но время разделаться с этим напряжением не пришло.

– Готов ли ты услышать продолжение?

Доминик продолжал выдумывать, смакуя каждый образ в голове.

– Я вошёл в тебя без предупреждения и какой-либо… защиты. Протолкнулся внутрь, даже не пытаясь осознать, что это мог бы быть твой первый раз… И он явно не был таковым, потому что ты тут же подался мне навстречу, стеная как маленькая нимфоманка, и мне пришлось даже прижать твои ладони к ступенькам, чтобы удержать на месте.