Возвращенный рай

Замешательство и потрясение, которые поначалу охватили Лили, начали перерастать в возмущение и гнев. О ее матери говорили таким бесцеремонным образом!

– Ты не можешь винить в этом маму. Она умерла, когда мне было всего пять лет!

Ингрид сжала губы.

– Это верно. Но задавала ли ты себе когда вопрос о том, как она умерла?

– Я знаю, как она умерла! – выпалила Лили, не в силах сносить больше самодовольные разоблачения Ингрид. – Уж это-то я знаю. Папа мне давно рассказал. Она умерла из-за Джорге.

Лицо Ингрид выражало полное удовлетворение.

– В таком случае, моя дорогая, ты должна также знать, почему твой отец так старается не допустить, чтобы то же самое случилось с тобой.

– В этом отношении он может не беспокоиться, – отпарировала Лили. – Может быть, один раз я и поскользнулась, но я не собираюсь кончать с собой из-за Джорге.

Некоторое время Ингрид пребывала в нерешительности. Это чувство было написано на ее лице, но Лили так расстроилась, что не заметила его.

– Понятно, – сказала она немного спустя. – Возможно, твой отец не все рассказал тебе, Лили. Надеюсь, он еще сделает это. Тогда, возможно, ты поймешь, почему он хочет, чтобы ты уехала с Мандрепоры и никогда сюда не возвращалась. Ах, не смотри, пожалуйста, так. Я уверена, что о тебе хорошо позаботятся, где бы ты ни решила устроить свою жизнь. Твой отец побеспокоился об этом. Надеюсь, что и я хорошо обеспечена, а если нет, ну, что же, у меня есть еще то, о чем я могла когда-то только мечтать – остаток жизни с твоим отцом. Конечно, он мал. Его все равно никогда бы не хватило, а теперь он сократился самым жестоким образом. Но при всем том, я должна быть благодарной судьбе за то немногое, что мне досталось.

Ее голубые глаза вдруг наполнились слезами. Улыбаясь сквозь слезы, она подняла руку, убедительно прося Лили ничего больше не говорить, повернулась и вышла из гостиной.

Лили некоторое время стояла, глядя ей вслед, ее охватило чувство жалости. Ей не нравилась Ингрид, но мачеха испытывала настоящее горе при мысли о скорой потере отца. Это тронуло бы и более черствое сердце, и Лили, которая сама болезненно переживала это, не могла не сочувствовать ей.

Что Ингрид станет делать после смерти Отто? – спрашивала она себя. Велел ли Отто и ей уехать с Мандрепоры, или он считает, что ей бояться нечего. Однако Лили не могла себе представить, чтобы та продолжала жить па острове. Со смертью Отто у нее здесь не останется ничего, а в Германии живут ее родственники. Что же касается ее замечания об обеспеченности, то что, собственно, она имела в виду? Разве не сказал Отто и ей, как Лили, относительно накопленных богатств на счету в швейцарском банке? Разве из них ничего не попадет Ингрид, его жене?

Если бы спросили меня, то пусть забирает хоть все! – думала Лили. Если все это богатство – результат продажи наркотиков, то мне не надо ни гроша! Лучше подохнуть с голоду!

Но дело до этого не дойдет. В Нью-Йорке у нее есть работа, которая неплохо оплачивается, чтобы жить сносно, – и еще ей принадлежат сокровища.

Лили повела взглядом по гостиной, где находились предметы, которые отец всегда именовал «сокровищами»– серебряные подсвечники, небольшие часы эпохи Людовика XIV, бронзовая статуэтка Цереры, триптих, и ее охватила твердая решимость. Только эти вещи она возьмет с собой, когда покинет остров, единственные предметы, не запятнанные преступным бизнесом. Они принадлежали отцу еще до того, как началась его криминальная деятельность. Их он больше всего любил. Слезы брызнули из ее глаз, когда она вспомнила, с какой любовью он обращался с ними, как взирал на них, любуясь, даже во время разговора. Сокровища останутся у нее, а все остальное не стоит и выеденного яйца. Как и для отца, они станут для Лили своего рода страховкой, гарантией того, что она не пропадет: любой из этих предметов, выставленный на аукцион, даст достаточно средств, чтобы пережить тяжелые времена.

Но она не допускала и мысли, что сможет расстаться хотя бы с одним из них. Они слишком много значили для нее. Лили подошла к триптиху, любуясь необыкновенным цветом, пока навернувшиеся на глаза слезы не затуманили прекрасные образы; ей страстно захотелось вернуться в те, давно минувшие дни юности и счастья и как-то облегчить свои теперешние страдания.

С детских лет, когда что-либо волновало Лили, она уходила на пляж. Тогда, конечно, ее заботы носили детский характер, а ощущения беспокойства и подавленности, которые их сопровождали, возникали и пропадали так же неожиданно и быстро, как летние штормы. Много раз Лили ревела от обиды и горевала на мягком как шелк песке, а упругий ветерок с моря сушил ей слезы. Тогда она думала, что нельзя долго оставаться несчастной, когда рядом дышит и шумит океан – он отдавался в ее ушах неспешным могучим ритмом, который жил рядом с ней. Солнце согревало ее кожу, а душистые запахи острова при каждом вдохе наполняли грудь. Лили отправилась на пляж, когда умерла ее мать, и ей показалось, что она там услышала тихий, веселый шепот пальм:

– Не печалься, малышка. Я здесь. Я навсегда останусь здесь.

Единственный раз, когда она не захотела найти отдохновение на пляже, – это после того ужасного случая, когда отец застал ее с Джорге. Это событие произошло не очень давно, и память о нем была болезненной. Но теперь Лили переоделась в купальный костюм, поверх в тон костюму надела юбку, вышла из виллы, где на нее начали давить сами стены, сохранявшие мрачные тайны и предвещавшие неминуемую смерть.

Идя по дорожке к пляжу, Лили на какое-то мгновение почувствовала угрызения совести за эгоистическое желание остаться одной. Может быть, ей надо остаться на вилле—вдруг отец позовет ее; но она знала, что он спит. Конечно, раз уж она вышла из дома, ей надо повидаться с Джози, своей подругой, без письма которой ее бы не было теперь здесь. Джози, вероятно, знает, что она приехала на Мандрепору и теперь ждет ее, – Лили представила себе, как та сидит у дверей лачуги с ребенком на коленях и смотрит на дорогу, надеясь увидеть Лили. Но хотя две молодые женщины и оставались в близких отношениях, Лили не хотелось встречаться с ней сейчас. Ее тянуло побыть наедине на уютном пляже, которого она может скоро по настоянию отца лишиться.