Мистер Дориан Грей (СИ)

— Лили, я умру, но ты будешь счастлива.

— Это невозможно, если ты умрёшь, — дрожь прошла вдоль тела. Сжав его руку крепче, я чуть ли не прорычала сиплым голосом, — Дориан, я люблю тебя. Я очень сильно люблю тебя. Я так люблю тебя…

— Знаю, — его вдох коснулся сердца, — Знаю, малышка. Я просто не могу даже допустить мысль о том, что ты пострадаешь.

— Этого не будет. Пожалуйста, верь мне. Пожалуйста, — я уткнулась лбом в его.

Мы так и сидели. Я вспоминала всё, что мы в эти дни пережили. Как он таскал меня по всему дому на спине, пока я, как обезьянка, обвивала его руками и ногами. Как усадил меня на широкий подоконник, встал между моих ног, сравняв наши лица и грубо поцеловал, прижимая к стеклу. То, как нежно он гладил меня по волосам, пока я лежала на его коленях на диване. То, как будил меня поцелуями по утрам, такими невесомыми, скользящими и неуловимыми, как маленькие рыбки. Я смотрела в его глаза и видела только одно — счастье.

Только когда музыка закончилась, и кругом раздались аплодисменты, на сцену вышел красивый седовласый мужчина в светлом костюме и с бокалом шампанского — мистер Кристиан Грей. Услужливый конферансье поправил микрофон будущего оратора. Кристиан не спешил — с видом короля он очертил взглядом всех пришедших, затем вполголоса поздоровался со всеми.

— Добрый вечер, — раздался рокот аплодисментов. Кристиан с одобрительной улыбкой отпрянул от микрофона и сделал небольшой глоток шампанского, слушая неумолкающие хлопки ладоней. Делал он это недолго — ждать не любил, как мне уже удалось понять.

— Дорогие друзья! Я приветствую вас на ежегодном событии, которое перекочевало с начала июня на середину уже девятнадцать лет назад. Это почти четверть века. И мне почти восемьдесят. Не знаю, смогу ли я дожить до следующего года, — он рассмеялся под разные звуки, издаваемые залом, — Я говорю вам, потому, что правда не знаю. Всё знаю, а это нет. Но однако… Однако я рад, что у меня выросла здоровая, крепкая, любящая, достойная замена. Моя семья. Самое дорогое, что должно быть и есть у каждого нормального человека. Бизнесу — такой значительной части жизни, — отдано мной, моим сыном и внуком пятьдесят пять лет. В этом году — юбилей, — снова вспышки радости в зале, — Я считаю, что каждый выкладывался и продолжает выкладываться сполна. Но в этой империи не было бы смысла, она не прожила бы столько лет, если бы не люди. Люди, которых я искренне ценю, люблю и уважаю. Мои коллеги, партнёры. А главное — мои дети и внуки. У меня, немного-немало, их одиннадцать — от двух деток. Вы представляете, чтобы было, если бы я родил троих, четверых? — раздались одобрительные возгласы, смех и аплодисменты. Кристиан счастливо смеялся, — Страшно мне порою становится думать, что бы было… если бы в один весенний день ко мне в кабинет не ввалилась Анастейша Роуз Стил…

Звенящая тишина установилась в зале. Всё погрузилось во тьму. Один луч освещал Кристиана, другой Ану, сидящую за столиком, подпиравшую рукой в перчатке румяную щёчку. Когда она улыбнулась, у её глаз собрались достойные морщинки, сияние в глазах преломлялось отсветами сияющего платья. Её волосы, талантливо выкрашенные в пепельный цвет, уложенные в элегантное каре в стиле тысячи девятьсот шестидесятых, превращали её в создание не от сего мира. Что-то слишком одухотворённое, возвышенное, живое. В её годы наверняка каждый бы хотел выглядеть так, как она. Особенно сейчас — такой красивой и счастливой.

— Эта элегантная леди с бирюзовыми глазами стала смыслом моей жизни. Центром всего живого, движущегося и существующего. В этом году нашей любви пятьдесят: мы познали много тонов, — он хитро подмигнул, — Нам пришлось вместе многое увидеть, многое пережить, вырастить двух детей, вынянчить внуков, каждым из которых я горжусь. Особенно горжусь Мэлом, которого сейчас нет, — снова смех, — Потому что он, наконец-то, взялся за ум и окончит институт. Не то, что его дед.

Дориан рассмеялся рядом со мной, вместе со мной. Я с улыбкой уткнулась в его плечо.

— Я хочу сказать тебе спасибо, дорогая Ана, за твоё терпение, за твою любовь, за способность выслушать, понять, простить. За твою смелость, милосердие, сочувственность, верность и преданность. За наших детей — просто невероятного Теодора Грея и не менее невероятную малышку Фиби, которая навсегда останется папиной малышкой, о которой папа, — он вдруг замолчал, — Всегда слишком переживал… И которую всегда очень сильно любил, даже если и совершал поступки, которые принято называть «ошибками». Только сейчас я вижу, только сейчас понимаю: не знаю, насколько видите это вы — но ничего не было зря. Ничего. И никогда не будет. Я, со своей любимой Анастейшей уверен в том, что победа в руках у тех, кто может сострадать и любить. В их руках спасение всего, — Кристиан ненадолго умолк, я еле сдерживала всхлип, — Я предлагаю выпить за мою единственную спутницу жизни — Анастейшу Грей, — он поднял высоко бокал — и под аплодисменты, звон фужеров, опустошил его до дна.

Я утёрла слёзы, которые упорно продолжали бежать по щекам. Шумно выдохнув, я уткнулась лбом в плечо Дориана, который тут же прижался губами к моему виску и продолжительно поцеловал. Были объявлены танцы, после представления всем участка с большим количеством ящиков, предназначенных для пожертвований. Улыбчивые девушки комментировали, куда пойдут средства из каждого. Кристиан, возвращаясь со стороны сцены, подошёл к нам и потрепал Теодора по волосам, чем заставил нас рассмеяться. После чего он подошёл ко мне и склонился к уху:

— Лили, Эндрю ждёт тебя в нашей домашней гостиной, там всё охраняется, ничего не бойся, — он пожал моё плечо. Дориан прожигающим взором поглядел на деда.

— Дори, не переживай-ка ты так, там всё под контролем, — как можно бодрее произнёс Кристиан. — Идёшь, Лили? — он смотрел в мои глаза.

— Иду.

— Я провожу тебя, — след за мной встал Дориан.

— Нет, друг, ты сиди, — Кристиан положил ему руку на плечо и усадил обратно, — Ты можешь только усугубить всё и вызвать гнев. Это долг Лили. Она должна его выполнить.

Кристиан кивнул мне, чтобы я шла. Тяжко сглотнув, я вновь посмотрела на Дориана. Его глаза молили меня остаться. Кристиан стоял меж нами. Я приподняла юбки, и уже было развернулась, но вновь посмотрела на свою любовь. Я хотела ринуться к нему, зацеловать, что есть сил, но просто не смела двигаться. Марсель с шумом встал со стула и потянул ко мне руку, скорее всего, чтобы усадить обратно, но Кристиан без лишних слов за локоть оттянул его, возвращая на прежнее место. Марсель ударил рукой по столу и посуда затряслась. Внешнее маниакальное спокойствие Дориана говорило только о том, что его нервы на пределе.

— Лили, — поторопил меня Кристиан. Я часто закивала и, быстро развернувшись, на дрожащих ногах двинулась в сторону гостиной.

Огромное пространство за дверью, в которую я вошла, заливал свет люстр. На диване с бокалом бурбона сидел Эндрю Батлер. Увидев меня, он растянул губы в улыбке, а его тёмно-карие глаза озорно заблестели, каким-то пьяным, опасным свечением. Я шумно выдохнула скопившийся воздух в горле. Мне не хватало сил произнести хоть слово. Последние годы я видела его лишь на фото, и то очень редко. Эндрю встал с дивана и медленно принялся подходить ко мне, я стала пятиться назад. Он остановился.

— Что, боишься, дочурка? — он расхохотался. Я еле сдержалась, чтобы не сморщиться от боли, крепко сжав руки в кулаки.

— Я тебе не «дочурка», — громко выдохнула я, — Я не боюсь тебя. Просто стой там, где стоял.

— Ты даже не знаешь, о чём я хочу говорить.