Жена пилота

Могу представить, — кивнула Кэтрин.

Она подумала о том, каким хорошим отцом был Джек. Он наверняка сошел бы с ума от горя и ярости, окажись Мэтти в разбившемся самолете. Они с дочерью были очень близки. С отцом Мэтти редко позволяла себе закатывать истерики или грубо огрызаться, что порою случалось с ней, когда она оставалась дома наедине с матерью. С самого начала у девочки с отцом установились особые отношения.

Вскоре после переезда в Эли, когда Мэтти еще ходила в детский сад, Джек «нанял» ее в качестве своей помощницы для работы по дому: покраски, скобления и замены выбитых оконных стекол. Он постоянно общался с дочерью, учил ее кататься на лыжах, брал с собой в лыжные походы, сначала по северному Нью-Гэмпширу и Мэну, а затем, когда Мэтти выросла, по Колорадо. Они вместе смотрели игры «Рэд Соке» и «Селтикс», могли часами просиживать за компьютером. Когда бы Джек ни приезжал домой, первым делом он шел к дочери, а она стремилась поболтать со своим папочкой. У них были на удивление доверительные отношения.

Только однажды Джек отшлепал Мэтти. Даже сейчас Кэтрин отчетливо помнила его искаженное гневом лицо, когда он узнал, что его дочь столкнула с лестницы свою сверстницу. Сколько девочкам тогда было лет? Четыре? Пять? Джек схватил Мэтти за руку, сильно шлепнул по попе, приволок в детскую комнату и с силой захлопнул дверь так, что даже Кэтрин вздрогнула. Его действия были настолько стремительными, настолько эмоциональными, что ей подумалось: так его самого наказывали в детстве. Позже она завела с мужем речь о его вспышке гнева, но красный как рак Джек лишь уклончиво пробормотал что-то о «внезапной потере самоконтроля».

А вы хороший психолог, — глядя на Роберта Харта, сказала Кэтрин.

Он пошарил глазами по столешнице, ища, куда бы стряхнуть сигаретный пепел. Отставив в сторону чайную чашку, Кэтрин поставила перед ним небольшое фаянсовое блюдечко. Сделав последнюю затяжку, Роберт положил окурок и потянулся к скопившейся на столе грязной посуде.

Я не психолог, — проворчал он себе под нос.

Оставьте. Не надо, — запротестовала Кэтрин.

Роберт замер в нерешительности.

Спасибо, — сказала она. — Я и сама смогу вымыть посуду.

Усевшись на стул, мужчина опять потянулся к недоку- ренной сигарете.

Подойдя к раковине, Кэтрин открыла дверцы посудомоечной машины и включила воду.

Мне нравится воображать себя ангелом-хранителем семьи, — сказал Роберт, — защищающим ее от бед и горестей окружающего мира.

Как патетично! — улыбнулась Кэтрин.

Возможно, и патетично, — нехотя согласился он.

Знаете, вы мне чем-то напоминаете миротворца в зоне прекращения огня…

Расскажите лучше о вашей работе, — меняя тему разговора, попросил Роберт. — Что вы преподаете?

Музыку и историю. К тому же я руковожу оркестром.

Да ну! — оживился он.

Да. В старших классах сейчас семьдесят два ученика.

Вам нравится преподавать? — поинтересовался он.

Кэтрин задумалась.

Да, — наконец ответила она. — Очень. У меня в классе два способных ученика. В прошлом году одна из моих учениц поступила в Новоанглийскую консерваторию. Я люблю детей.

Быть женой пилота нелегко.

Женщина кивнула.

Она думала о долгих часах одиночества, о том, что муж почти никогда не бывал дома на праздники и им приходилось отмечать их с опозданием. Вернувшись, Джек мог попросить ее приготовить завтрак в семь часов вечера или обед в семь часов утра. Их семья вела образ жизни, отличный от того, что вели большинство обыкновенных семейств. Джек мог пропадать на работе по трое суток, а затем два дня оставаться дома. И так два-три месяца. А затем его график полетов изменялся, и у него было шесть рабочих и четыре выходных дня. Кэтрин и Мэтти приходилось приспосабливаться к новому ритму жизни. Они жили не по раз и навсегда установленному распорядку, а как бы отдельными временными отрезками, более длительными в периоды отсутствия Джека и обманчиво мимолетными тогда, когда он возвращался из очередного рейса. Без него дом казался молчаливым и даже немного унылым. Конечно, Кэтрин много времени уделяла воспитанию дочери играла и веселилась с ней, но настоящая, полноценная жизнь начиналась только тогда, когда в доме появлялся Джек.

Сидя в кухне напротив Роберта, Кэтрин погрузилась в невеселые раздумья: не станет ли теперь ее жизнь сплошным ожиданием прихода мужа, который так никогда и не переступит порога ее дома.

Ваш муж часто летал? — спросил Роберт Харт.

Отсюда? Рейсов по шесть в месяц.

Не так уж много.

Скажите, а у вас есть особый чемоданчик со всем необходимым, который вы берете, когда надо выехать к вдове очередного летчика? — неожиданно спросила Кэтрин.

Роберт растерялся, но затем ответил:

Да, есть… небольшой…

Вы будете ночевать сегодня в гостинице?

Да, но если вы хотите, я могу переночевать здесь, на диване.

Нет. Спасибо. Со мной все будет в порядке. Здесь со мной останутся Джулия и Мэтти. Лучше расскажите мне что-нибудь еще.

Что конкретно? — поинтересовался Роберт Харт.

Поставив последнюю тарелку в посудомоечную машину, Кэтрин захлопнула дверцу и вытерла руки полотенцем, висящим на ручке выдвижного ящика стола.

Что вы чувствуете, когда стучитесь в незнакомую дверь?

Роберт почесал затылок. Он не был высоким, но казался таким, даже когда сидел на стуле.

«Должно быть, он бегает трусцой по утрам», — подумала женщина.

Кэтрин, дело в том, что…

Скажите мне, — настаивала она.

Нет.

Это поможет мне.

Нет. Я не думаю…

Откуда вы знаете?! — резким голосом спросила Кэтрин. — Меня интересует, все ли мы, жены летчиков, реагируем на… известие одинаково?

В ее голосе звучал гнев, накопившийся за день. Пузырьки гнева, всплывая на поверхность, лопались. Она села за стол напротив Роберта Харта.

Нет, конечно, не все.

А если произошла ошибка? — спросила Кэтрин. — Что, если известие оказалось ложным? Вам сообщили непроверенную информацию о гибели летчика, вы уведомили его жену, а потом выяснилось, что это ошибка?

Такого не бывает.

Почему?

Я провожу много времени у ворот нужного дома с мобильником в руке и жду, пока не придет подтверждение. Что-что, а сказать женщине, что ее муж погиб, в то время как он жив-живехонек, мне совсем не улыбается. Верите?

Извините меня за бестактность, — смутилась Кэтрин.

Ничего.

Женщина улыбнулась.

Вы не обиделись, что я задала вам этот вопрос? — спросила она.

Нет. Но меня беспокоит причина, по которой вы мне его задали. Не тешьте себя несбыточными надеждами.

Почему вы боитесь, что я могу сказать что-то лишнее прессе?

Роберт Харт ослабил узел галстука и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки.

Женщины часто впадают в истерику. Это естественно. Журналисты всегда вертятся поблизости и норовят записать каждое слово, произнесенное убитой горем вдовой. Женщина, например, может заявить, что ее муж недавно жаловался на неисправности в самолете. Или может в сердцах сболтнуть что-то наподобие: «Я знала, что это случится. Муж говорил мне, что авиакомпания урезала расходы на обучение экипажа».

Ну и что такого, если это правда? — несколько повысив голос, спросила Кэтрин.

В том-то и дело, что люди в минуты горя могут наговорить такого, чего они никогда бы не сказали на ясную голову. Впоследствии, когда женщина успокаивается, она очень жалеет о сказанном, но бывает уже слишком поздно. Сделанного не воротишь.

Сколько вам лет? — поинтересовалась Кэтрин.

Тридцать восемь.

Джеку было сорок девять.

Я знаю.

Чем вы занимаетесь, когда нет крушений? Ждете?

Роберт нервно заерзал на стуле.

Конечно нет. У меня есть много других обязаностей.

Например?

Я изучаю материалы расследований причин авиакатастроф… Помогаю семьям погибших летчиков… Сколько лет вашему дому?

Вы уходите от ответа, — сказала Кэтрин.

Да, — кивнул Роберт.

Дом был построен в 1905 году. Первоначально это был католический женский монастырь.