Танец с дьяволом

— Ничего, скоро весна, — нарушила молчание Люба.

— Скорей бы… — вздохнула Магда.

— Стах приедет… Да?

— Надеюсь.

— Он мне нравится. И тебе тоже, да?

Магда не отвечала.

— Ты думала, я сплю, а я не спала и все видела. Много раз.

— Люба!

— Ну что «Люба»? Люба знает, что ты всем предпочитаешь его.

— Люба, я не собираюсь с тобой обсуждать это. Хватит того, что я должна заниматься этим, чтобы не сдохнуть с голоду.

— Не самый плохой способ заработать деньги. Даже приятно. Помнишь ту ночь, когда мы спали втроем, а?

— Люба, да что ты несешь?

— Не придуривайся, мама, — хихикнула она. — Тебе же самой было приятно…

— Прекрати… — слабым голосом сказала Магда.

— Ты была так… возбуждена тогда. И я тоже.

Когда Люба проснулась, Магда варила на плитке кофе. Она подала ей чашку и присела на кровать. Люба заметила, что глаза у нее заплаканные.

— Что же мне с тобой делать? Отослать назад в Бродки?

Губы ее дочери скривились в усмешке.

— Перестань, Магда.

Она впервые так обратилась к ней и больше никогда не называла ее мамой.

Они пили кофе, задумавшись каждая о своем, когда в дверь постучали. Пришел почтальон. Магда надорвала конверт, надписанный рукой Феликса, и достала второе письмо.

— Это от Адама!

Магда торопливо пробежала его глазами, налила себе еще чашку кофе. Лицо ее сияло. Люба ждала.

— Адам живет теперь в Брисбейне, это Австралия. Становится на ноги. Он зовет нас к себе. Когда мы выберемся отсюда, вышлет денег на дорогу.

Люба нисколько не обрадовалась весточке от отца: так давно о нем не было ни слуху, ни духу, что она успела позабыть, что у нее есть отец. Опоздал он со своим письмом.

— Ну, вот теперь пора. Я только этого и ждала, — Магда помахала письмом. — Переберемся за кордон, — и она стала, захлебываясь, рассказывать о человеке, который сумеет переправить их за границу. Потом откинула простыни и матрас, достала с пружинной сетки завернутые в старую газету доллары, пересчитала их. — Тут хватит. Чтобы выбраться из Польши, хватит.

Люба, прихлебывая кофе, невозмутимо глядела на нее.

Магда торопливо оделась и выбежала на улицу. Вернулась через час, еще более оживленная.

— Я нашла его! Он нас переведет через границу!

— Через какую границу? Русскую? Восточногерманскую? Чехословацкую? Или, может, мы двинем прямо в Швецию, по Балтийскому морю, аки посуху?

— Нечего острить! Он раздобудет нам липовые паспорта и визы.

— С чего это ему рисковать?

— С того, что я ему заплатила. Он уже многих переправил на Запад.

— Ты уже заплатила?

— Пока половину. Да ну тебя с твоими подозрениями! Помоги-ка мне лучше собраться. Мы встречаемся с ним в пять.

Люба нехотя подчинилась. Они связали вещи в два узла и вышли из дома на продуваемую студеным ветром улицу. В кафе, где Магда договорилась встретиться с контрабандистом, сидел, потягивая коньяк, угрюмого вида субъект.

— Вторую половину принесла? — буркнул он.

Магда молча протянула ему деньги. В ту же минуту у столика выросли два усатых милиционера. Путешествие кончилось, не успев начаться.

Зацвели вишни. В Краков пришла весна, а с нею вместе и бродячая цирковая труппа. Люба, заслышав знакомую музыку, обмерла, а потом со всех ног кинулась туда, откуда она доносилась, — на берег Вислы. Но оказалось, что это не семья Йозефа, а совсем другая труппа — клоуны, жонглеры, акробаты. Вот канатоходцев среди них не было. Поначалу Люба была разочарована, потом она встретила Валентина.

Чем-то он напоминал ей Йозефа, только был гораздо моложе — ему шел двадцать второй год. Валентин заведовал каруселью. Когда Люба впервые увидела его, он, бесшабашно сбив кепку на белобрысый затылок, стоял, прислонившись к столбу на крутящейся карусели. Люба горько пожалела тогда, что не успела расплести косички и накрасить ресницы материнской тушью. Впрочем, он и так заметил ее — Люба была в этом уверена. Она превратилась в настоящую маленькую женщину: блузка обтягивала упругие небольшие груди, черные глаза, видевшие так много, спокойно и задумчиво смотрели куда-то вдаль. Она ловила его взгляд, но парень снова и снова проносился мимо.

Денег на билет у нее не было. Какие-то девчонки садились на лошадок, пяля глаза на Валентина и пересмеиваясь, а она так и стояла в стороне, слушая задорную польку, которая вроде бы хотела казаться веселой, но взвизгивание медных тарелок пророчило беду и грядущие печали. И пророчество сбылось.

Однажды Валентин спрыгнул с карусели и подошел к Любе, заложив руки за спину. Поглядел ей в лицо, подмигнул. Сердце у нее заколотилось. Раньше с ней такого никогда не бывало. Валентин помахал ладонью у нее перед глазами.

— Бесплатно, — сказал он, — за счет фирмы.

Он бесцеремонно и крепко взял ее за талию, легко поднял и посадил на спину ближайшей лошадки.

— Дай ей шпоры, — услышала она его напутствие и унеслась прочь на лошадке, которая то поднималась, то опускалась под ней.

Теперь, если она была нужна Магде, та знала, где ее искать — на карусели. Работать матери становилось все трудней — с каждым годом все больше девиц выходило на панель, — и она поняла, что без помощи Любы им никогда не скопить денег на побег из Польши. Однако Люба каждый день клятвенно обещала встретиться с нею на рынке и каждый вечер оказывалась на карусели — длинные волосы летят по ветру, глаза неотрывно устремлены на Валентина. Иногда он вдруг исчезал куда-то, и тогда Люба начинала пересчитывать девчонок, крутившихся у карусели, — так она узнавала, с кем именно из них уединялся Валентин в своей маленькой комнатке у реки. Она терпеливо дожидалась его возвращения, и видно было, что он рад ее видеть. Но когда же наступит ее черед?

И вот этот день пришел.

— Пошли, — бросил ей Валентин, и она покорно заторопилась следом за ним.

Неизбежное должно было случиться. Она знала, что надо только ждать — и в конце концов она окажется в его комнатке, в его объятиях. И вот — дождалась.

Ей нелегко было угнаться за долговязым, широко шагавшим парнем. Он, к ее удивлению, направлялся к Вавелю — замку польских королей.

— Куда это мы? — решилась спросить она.

— Не бойся, — ответил он и только прибавил шаг.

Поднялись по каменным ступеням у памятника Костюшко, потом прошли вдоль крепостной стены, выстроенной королем Казимиром Великим. Из бойниц, грозя недругам Польши, торчали стволы пушек. Перед ними открывался тот же самый вид, что тешил когда-то взор короля — поблескивали воды Вислы, иглами вонзались в ясное небо черные шпили соборов. Люба пыталась отыскать карусель, но та была скрыта за рощей, лишь приглушенная расстоянием музыка долетала сюда.

Украдкой она рассматривала Валентина — широкоплечего, чуть скуластого, с вечной ухмылочкой на губах. Скрестив на груди руки, он стоял о чем-то задумавшись, разглядывая раскинувшуюся перед ним панораму. Люба наконец не выдержала:

— Красиво, правда?

— Я прихожу сюда время от времени, чтобы…

— Отдохнуть от своих девчонок? — перебила она его.

— Да, это так, маленькие потаскушки… — засмеялся он.

Люба невольно насторожилась, услышав это слово. Знает ли он, чем занимается Магда? Что он вообще знает?

— Сюда я их не вожу. Мечтать мешают.

— И о чем же ты здесь мечтаешь? — набравшись смелости, спросила Люба.

— О Сан-Франциско.

— А где это?

— В Калифорнии. А Калифорния — в Америке. Я хочу туда сорваться.

— Почему именно туда?

— Песенка такая есть: «Открой мне свои золотые ворота…» — это про Сан-Франциско. Не слышала? — Люба качнула головой, а он продолжал:

— Я хочу выбраться из этого дерьма, из поганой коммунистической ямы! От возни, которую устраивает «Солидарность», от всех этих стачек только хуже становится, — он облокотился о парапет. — Я хочу войти в золотые ворота, — и громко, так что гулкое эхо понеслось по крепостной стене, снова запел. — Скоплю денег, сорвусь в Вену, а оттуда — в Сан-Франциско.