Дружба, йога и любовь

Раздаются вежливые, почти беззвучные, аплодисменты, и появляется Гарт. Они с Лорейн одеты одинаково — ярко-синие рубашки навыпуск и белые джинсы. Берди наряжена в тон. Гарт вскидывает руки и опускает голову. Ему под пятьдесят, он красив, седеющие волосы гладко зачесаны.

— Слова Тони меня искренне смущают, — признается он. — Похвалы совершенно незаслуженны, но если, — Гарт опускает руки, — если мои картины помогут миру прожить на десять секунд дольше, я буду счастлив. Я благодарен вам за то, что вы пришли и дали мне шанс хотя бы немного повлиять на вас своими работами. Желаю приятно провести время.

Может быть, проблема в том, что Ли не способна воспринимать живопись. По стилю картины Гарта — нечто среднее между Дэвидом Хокни и «голубым» порно. Сочные калифорнийские оттенки зеленого и синего, много воды… и обилие мужской плоти. Серия из двадцати с лишним картин изображает обнаженную мужскую натуру (ну разумеется!) в самых разнообразных позах — ничком и плашмя — на садовом шезлонге. Ли не вполне понимает, что значит «злокачественный союз», но вряд ли Тони имел в виду смесь смущения и отвращения, которую она испытывает при взгляде на картины. Неужели Лорейн способна искренне восхищаться отвратительными изображениями мужских задниц? А как насчет Берди? Девочка, одетая в белое кружевное платье и ярко-синие китайские сандалии, смотрит на картину, а отец стоит рядом, что-то показывая дочери на холсте.

Когда Ли шепотом жалуется Алану, он отвечает:

— Не будь ханжой. Тебя весь день окружают полуголые тела. Ты хотела быть врачом.

— Дело не в обнаженной натуре, — тихонько возражает она, — а в том, что нужно притворяться, будто ты ее не замечаешь, и вместо этого рассуждать о злокачественности и так далее.

— Всего минуту назад ты просила меня притвориться, что я по-прежнему живу дома.

Лорейн подходит и крепко обнимает обоих. От нее пахнет лимонами, но это не духи — очаровательный аромат как будто испускают золотистые волосы и кожа.

— Мы так рады, что вы пришли, — говорит она, но таким тоном, как будто что-то знает или подозревает. — По-моему, потрясающие картины. Эта выставка — настоящая сенсация. А ты все так же сногсшибательно выглядишь, Алан. Не спускай с него глаз, Ли.

Хотя Алан действительно (и заслуженно) гордится своей внешностью, в последнее время он начал сетовать, что его хвалят исключительно за красоту. Окружающие, мол, даже перестали спрашивать, чем он занят в плане музыки. Ли не согласилась с мужем, но иногда ей кажется, что друзья просто не хотят сыпать соль ему на раны, поскольку он нередко реагирует весьма враждебно.

— Мои подруги просто мечтают с тобой познакомиться, Ли. Они хотят заниматься йогой.

Ли берет стакан вина и следует за Лорейн, держа мужа за руку. Она видит трех женщин, лет за сорок, которые стоят в дальнем углу и оглушительно хохочут. Видимо, они слегка подвыпили. Лорейн представляет им Ли, и одна из женщин сразу спрашивает:

— Вы пьете?

— Умеренно, — отвечает Ли.

— Как странно. Я думала, что все преподаватели йоги воздерживаются от спиртного.

Ли слышит снисходительные нотки, как будто она часами изводила эту даму нотациями о пользе воздержания.

— Наверное, зависит от того, как вы понимаете воздержание, — говорит она. Ли так и подмывает сказать, что в бардачке у нее лежит пачка сигарет, но Алану лучше об этом не знать. — Мой муж Алан.

— А вот он не кажется таким уж воздержанным.

— Алан музыкант. И автор песен.

— Как интересно. Что вы сочинили?

Для Алана этот вопрос равносилен пощечине. Люди считают музыканта достойным внимания лишь в том случае, если его песни раздаются из динамиков в магазине. Ли поспешно называет песню, которая удостоилась упоминания в титрах фильма пять лет назад.

— Никогда о таком не слышала, — говорит одна из женщин.

Ли хочется добавить: «Она была очень популярна у молодежи», — но это слишком язвительно и, к сожалению, неправда.

— А вы не боитесь, что повальное увлечение йогой через пару лет полностью прекратится, как случилось с аэробикой? — спрашивает женщина с многочисленными браслетами.

Началось.

— Йога существует не одну тысячу лет, — отвечает Ли, — поэтому она уж точно переживет Джейн Фонду.

— Правда? А я слышала, индусы придумали ее, когда увидели, как британские солдаты занимаются гимнастикой. Но я охотно постояла бы на голове ради того, чтобы стать такой же стройной. Вы оба отлично выглядите.

Ли слишком хорошо знакома с подобным обращением — завистливым и одновременно снисходительным, как будто она бог весть какая чудачка. Этот тон несложно игнорировать, и по крайней мере снисхождение собеседниц в разговоре с Ли слегка сглаживает неприятные ощущения, которые сейчас испытывает Алан.

— Готова поклясться, йога разнообразит ваш брак, — многозначительно подхватывает другая.

— Приходите в студию в любое время, — говорит Ли. — Попробуйте. Приводите мужей.

— О Господи! — восклицает женщина. — Да я с тем же успехом могу предложить ему напялить балетную пачку!

Ли улыбается и берет Алана за руку. Они подходят к Гарту и поздравляют его с выставкой. Художник обнимает Ли за талию — от этого присутствующим становится неловко.

— Вам нравится современная страсть? — спрашивает он.

Ли ничего не отвечает, и Гарт подмигивает.

— Это все шоу-бизнес, ребята. Нужно как-то платить по счетам. Если хочешь что-нибудь продать — пусти пыль в глаза.

Ли испытывает облегчение. Гарт впервые намекнул, что его смешат напыщенные беседы, которые ведутся вокруг картин. Он впервые отнесся к самому себе с иронией.

— Тебе нравятся папины картины? — спрашивает Ли у девочки.

Берди устремляет на нее водянистый, нездешний взгляд.

— Мама сказала, вы разводитесь. Почему вы пришли вместе?

Ли пытается улыбнуться и смотрит на Алана. Кажется, пора уходить. Если переговоры с «Миром йоги» помогут вернуть Алана домой, она только за. Нужно назначить встречу на завтра.

На Беверли-Хиллз Имани решает заглянуть в булочную, которая открылась месяц назад, и побаловать себя. Повальная любовь к кексам раздражает ее — но в то же время она сознает, что это отличная идея. Имани ни за что не зашла бы в булочную, чтобы купить кусок шоколадного пирога, но прелестный маленький кекс, всего на один укус, фигуру не испортит. Имани клянется, что второй кекс она купит для Глена, хотя прекрасно сознает, что съест его, не успев добраться до дому.

Булочная принадлежит невероятно худой женщине по имени Куки [3]. Возможно, за работой она носит хирургическую маску, на тот случай, если лишние калории витают в воздухе. Все вокруг блещет белизной, и на Куки — белый лабораторный халат. Булочная больше похожа на клинику для похудения, чем на храм чревоугодия. Куки (скорее всего это не настоящее имя, как и у Имани) носит очень короткую стрижку — она почти обрита наголо — и красит волосы в платиновый цвет. От этого хозяйка кажется еще тоньше, но одновременно, как ни странно, — женственнее.

Имани заставляет себя улыбнуться и заказывает банановый «дайкири» и «Лавандовый ветер» — потому что название наводит на мысль о чем-то легком и низкокалорийном. И вдобавок кекс покрыт красивой лиловой глазурью.

— О, это мой любимый, — говорит Куки.

— Правда? Вы их тоже едите?

— Пробую понемножку. — Куки поднимает палец — тонкий, как веточка. — Страшно боюсь поправиться. Честно говоря, я занялась выпечкой, потому что мне нравится окружать себя искушениями и преодолевать их. Да-да, у меня несомненное пищевое расстройство, но ничего опасного, никакой угрозы для жизни.

Это так честно и откровенно, что Имани сразу перестает испытывать раздражение. Куки кажется ей очень трогательной, и она восхищается тем, как ловко хозяйка укладывает кексы в маленькую белую коробочку.

— В один прекрасный день, — говорит Имани, — вы, наверное, поймете, что нет ничего страшного в нескольких лишних фунтах.