Когда я стану кошкой. Ева вне рая и ада

16 ИЮЛЯ, ВОСКРЕСЕНЬЕ

Визит к Манэ с мамой. Переступая порог дома престарелых, оставь надежду сюда входящий! Это и есть Двор Чудес, добро пожаловать: беззубые рты, лысые головы, искривленные конечности, бессвязная речь, пустые разговоры, крики… А когда вы уходите, все здесь так и остается без изменений. Единственный выход — смирение. Мама говорит мне, что всегда любила свою мать. А теперь, когда та впала в слабоумие, она любит ее меньше? Любовь, быть может, уходит вместе с жизнью, постепенно. Мы передаем друг другу билетик на карусель, и вперед, малышка, теперь твоя очередь. А я? Смогу ли я навещать свою мать просто ради того, чтобы посетить ее, разговаривать с ней, даже если она не будет отвечать, следить за часовой стрелкой, продолжая улыбаться застывшей улыбкой?

Я вспоминаю каникулы в гостях у Манэ: море, сражения в карты, поездки на велосипедах, ее грудной смех. А сегодня она спрашивает обо мне у мамы, кто эта молодая женщина, а у меня о своей дочери — кто эта дама? А потом, похожая на скрюченную куклу, посаженную кем-то в кресло на колесиках, отправляется в свое бесконечное путешествие по коридорам. В поисках чего? Наверное, просто движения. Она здесь, и не здесь. Она жива, но для меня умерла. Выйдя на улицу, мама говорит:

— Поговорим о чем-нибудь другом.

Я ей рассказываю про «Свиньона». О том, как я в одиночку подготовилась к презентации. Представляю в выгодном свете свою ключевую роль, ответственность, которая на мне лежит… Я чувствую, что мама что-то воспринимает, а это бывает не так уж часто. Я заметила огонек восхищения в ее глазах. Наверное, как раз сейчас она думает обо мне: «Быть может, моя дочь вовсе и не такая дура, как мне кажется? Боюсь ошибиться…»

Это продолжалось, пока на светофоре горел красный свет.

17 ИЮЛЯ, ПОНЕДЕЛЬНИК

Если бы Машар увидел, как я провела презентацию «Колбасного стаканчика», он повысил бы меня без промедления! Я буквально овладела ситуацией. Но вначале у меня по спине пробежал табунок холодных мурашек: я увидела перед собой шесть зловещих костюмов с галстуками, сидевших в гигантском конференц-зале за красного дерева столом в виде буквы П. Только один из них иногда смотрел мне в глаза — директор по связям. Не такой старый, как остальные. Скорее сорок, чем шестьдесят. Перед началом презентации, в коридоре, он незаметно оттеснил меня в сторонку. Он пребывал в ужасном волнении. Все время повторял:

— Абсолютно необходимо, чтобы все прошло хорошо!

Дескать, он в нашей конторе человек новый. Ему бы надо было следить за ходом работ, появляться в агентстве, одобрять. Однако ему этого сделать не удалось, потому что, бла-бла-бла, он вернулся из высокогорной экспедиции в Непал, самолет, бла-бла-бла, опоздал.

Итак, стратегия, конкурс, электронная почта, дегустация в супермаркете, лотерея на картонных кружочках, с которых надо было стереть защитный слой, — во всем этом я была великолепна. Но когда наступил момент представления слогана, у меня задрожали коленки. Во рту пересохло. Сердце забилось с перебоями. Неожиданно слова колбасный стаканчик — сенсация ланча показались мне верхом бездарности, глупостью, которую просто невозможно произнести вслух. Сейчас они мне швырнут этот слоган в лицо, и будут правы! Я поймала взгляд директора по связям. Он подмигнул мне и показал большой палец. Словно почувствовал мою тревогу. Я бросилась в атаку. Он поддержал меня. Задавал нужные вопросы в нужное время. Мы стали двумя краснобаями в колбасных шкурках, ассоциацией злоумышленников, нацеленных на обман невозмутимых старичков. Когда я закончила, Свиньон-отец почти улыбнулся. А остальные вдруг зааплодировали. Словно на заседании комитета КГБ во времена Сталина.

18 ИЮЛЯ, ВТОРНИК

Собрание меня вдохновило. Смелость, смелость и только смелость! Вот чего мне не хватает. Вот что мне нужно! Когда у меня нет выбора, я иду напролом. А когда я иду напролом, все получается! Возникает только один вопрос: как сделать так, чтобы я почувствовала, что у меня нет выбора тогда, когда выбор у меня есть?

19 ИЮЛЯ, СРЕДА

Сегодня утром в метро мне бросилось в глаза объявление на странице газеты, оставленной кем-то на соседнем сиденье. Газета называлась «ПАРИММО». «Срочно! Батиньоль, милая 2-хкомн., дом напротив отсутств., нестандартная амер. кухн. На месте, 3, ул. Бизерт, среда 19 ИЮЛЯ, с 9 до 11 часов».

Среда, девятнадцатое, — черт, это сегодня! И сейчас восемь часов пятьдесят семь минут! Впервые я почти не опоздала! Воспользуюсь затянувшимся гриппом Патрончика и организую себе добавочную порцию опоздания, раз уж фея недвижимости подала мне знак! Смелость, смелость и еще раз смелость! Я схватила газетку. Перешла на другую сторону перрона. Сделала пересадку. Машинист, гони-догоняй мою судьбу! Батиньоль. Вспоминается сквер, кафе с цинковой стойкой, песни Трене. Кстати, она продается или сдается эта 2-хкомн.? Срочно — это значит то, что значит, так? Кто первый схватил, тот и выиграл. Или первая. Вдруг я?

Тот район Батиньоль, который предстал перед моими глазами, был не совсем из серии «Париж, любовь моя». Какие-то мрачные дома и замусоренные тротуары. Улица Бизерт, скопление людей… И как раз перед домом номер три.

— А что происходит?

— Сдается двухкомнатная на шестом этаже…

Очередь спускалась с шестого этажа, пересекала двор, проходила под аркой и тянулась до соседнего дома. Маленькие, большие, молодые, старые люди переминались с ноги на ногу, искоса поглядывая друг на друга. Их роднила одна деталь: в их руках, в их сумках и карманах была газета «ПАРИММО». Опять я размечталась зря. Срочно. Я срочно использовала свой шанс не влезать в это дело глубже. Back to Курбевуа…

20 ИЮЛЯ, ЧЕТВЕРГ

Идея переезда мечется у меня в голове. Все время об этом думаю. В полдень зашла в большое агентство недвижимости рядом с работой, так просто, посмотреть. Посмотрела. Блондинка того типа, что работают ведущими на телевидении, пробежавшись наманикюренными пальчиками по клавиатуре, показала мне «все, что у нее есть от тридцати до сорока квадратных метров». Курбевуа, Пюто, Нантерр, Леваллуа…

— Самое главное, чтобы у вас было хорошее досье, которое внушило бы нам желание иметь с вами дело…

Я — клиент, и я должна внушать желание? Я встала.

— Мне кажется, что это скорее вы должны внушать мне желание иметь с вами дело, но этого, к сожалению, не произошло. Так что желаю удачного вечера.

Блондинка чуть не подавилась. Ну, и кто здесь самый смелый? Нет, ну действительно! В любом случае, я не собираюсь жить ни в Пюто, ни в Леваллуа. Вдруг я найду работу в Париже, и мне придется ездить на метро через весь город? Спасибо! Я чувствую, что надо искать квартиру другим способом, более хитрым…

21 ИЮЛЯ, ПЯТНИЦА

Машар вышел на работу. Желтый, как репа. Мне его почти жалко. Я воспользовалась случаем для немедленной атаки (теория санитарного поезда). Я пошла в наступление: тридцать процентов немедленно. Репа поменяла свой цвет на оттенок брокколи. Он едва нашел силы простонать:

— Десять процентов… В декабре.

Тут в кабинет просунулся напудренный носик Мари-Анник (кажется, она боится, что я у нее отобью любимого Патрончика?).

— Вы перезвонили господину Тартемюшу, Патрик? Он три раза звонил с понедельника..

Страшно довольный тем, что можно отвлечься, Машар поторопился начать расспросы: что-чего-зачем-почему. Я напрасно сверлила его убийственным взглядом. Мари-Анник бросилась вперед. Форс-мажор. Я сделала ей знак: убирайся! Машар был мне нужен тет-а-тет, я должна была нанести последний удар, пока он не набрался сил. Она поняла.

— Возвращаясь к своей зарплате, — продолжила я, как только Мари-Анник вышла. — Двадцать процентов к концу мая, и я не пойду ни на какие уступки.

Машар выдал из себя нечто вроде предсмертного хрипа, который следовало понимать как хорошо, я согласен. Вот так! Ну, я сильна!