Земля несбывшихся надежд

Я остановилась посреди очень большой гостиной и улыбнулась. Это была первая моя настоящая улыбка с тех пор, как умер отец. Здесь все было покрыто толстым слоем пыли, затянуто паутиной и во многом разрушено, но я была дома. Не поднимая глаз, я знала, что высокий потолок был расписан прекрасными фигурами из прошлого. Затем взглянула вверх. Даже толстый слой паутины не мог скрыть красоты великолепных рисунков. Маленький воробей залетел в дом через разбитое оконное стекло, хлопанье его крыльев было хорошо слышно в этом безмолвии. Сев на перила, он стал с любопытством рассматривать меня. Перила когда-то сияли чистотой. Я знала это так же точно, как цвет пола под моими ногами. Я расчистила правой ногой на полу дугу, отодвигая слой опавших листьев, веточек, птичьего помета и грязи, накопившейся за долгие годы, и на меня глянуло мое отражение на гладкой черной поверхности. Ах, я не ошиблась, черный мраморный пол из моих кошмаров!

Побеспокоенные непривычным шумом, гекконы быстро убегали по потолку, по твердым пухлым рукам нарисованных дев и херувимов, веселящихся на облаках. Мои шаги отзывались зловещим эхом, однако дом будто дышал гостеприимством, а эти застывшие люди ожидали меня.

Когда я смотрела по сторонам, мне казалось, что все обитатели этого дома ушли, чтобы скоро вернуться. На кабинетном рояле стояла грубая ваза с сухими веточками, фруктовая корзина с покрытыми пылью семенами плодов и алкогольные напитки в хрустальных графинах. Я подошла к грязным фотографиям на пианино и подула на них. Там стояла я с красивой женщиной из моих снов. Лицо, избежавшее участи очутиться во чреве пожирающей воспоминания змеи. Кто это? Димпл Лакшмнан? Если это моя умершая мама, то та женщина, фотографию которой мне показывал отец, должно быть, была еще одной ложью.

На потрясающем низком кофейном столике из мрамора и камня лежала гора журналов. Верхний был датирован августом 1984 года. Это год, а кстати, и месяц, когда я упала в ту черную дыру. Так, так.

На дальней стене висела картина в узорчатой рамке, покрытая слоем серой пыли. Стоя на стуле, я вытерла середину картины носовым платком. На картине появилась женская грудь. Немного выше я увидела лицо. Красивая женщина с грустью смотрела на меня, и я точно знала, что это моя мама, Димпл Лакшмнан. Я отчистила всю картину, спустилась со стула и сделала шаг назад. Вдруг появилось ощущение, что я в этом доме не одна. Как будто все умершие родственники со стороны мамы стояли рядом. Впервые с того момента, когда я выбралась из черной дыры и никого не знала, я не чувствовала себя одинокой.

С ощущением тепла и странного удовлетворения я отошла от портрета и поднялась по мраморной лестнице. Возникло мимолетное видение маленькой падающей девочки. Я остановилась, рука автоматически поднялась к голове. Этот маленький беловатый шрам… Я упала с этой лестницы, я не сомневалась в этом. Я упала вниз головой, с криком: «Мамочка, мамочка!» Все было не так, как рассказывал папа. Это произошло вовсе не на пешеходном переходе.

По каким-то непонятным причинам мой отец заставил меня переехать из этого дома, где я жила со своей мамой. Он оставил позади абсолютно все, что было для меня таким привычным, и перенес меня в совсем новое окружение. И поскольку он не взял ничего из дома, выглядело это так, будто кто-то ушел купить пинту молока и не вернулся. Теперь я понимаю, почему мой отец ничего отсюда не взял. Он не хотел, чтобы что-то из моей прошлой жизни провоцировало воспоминания. Он всегда боялся моих воспоминаний.

Наверху я открыла первую дверь слева. И снова видение: маленькая девочка, которая лежала на кровати и рисовала. Это была моя комната, а не та, розовая, куда привел меня отец, когда я вышла из больницы. Я узнала голубые занавески с желтыми подсолнухами. Занавески от старости были теперь серыми, по в своем воображении я видела, как они вздымаются от ветра. Голубые с ярко-желтыми подсолнухами. Это мама выбирала.

Я с любопытством открыла шкаф и немного отошла назад от неожиданно сильного запаха камфары. Внутри висела одежда, слишком роскошная и богатая для семилетнего ребенка. Какие платья! И даже в идеальном состоянии. Мое внимание привлекла пара красных сандалий с красивыми розовыми пряжками. Я закрыла глаза и постаралась вспомнить, но — ничего. «Скоро», — пообещала я себе. «Скоро я вспомню все». Я провела рукой по одежде, удивляясь тому, как хорошо сбереглись мои вещи за это время. Из-за спинки кровати доносились частые негромкие звуки. Крысы. Должно быть, в шкафу двери очень надежные.

Вдруг я увидела себя в саду, стоящей у маленького пруда с дорогими золотыми и красными карпами. Картинка исчезла так же внезапно, как появилась. Я поспешила к окну. Посреди заросшего двора был угрюмый грязный пруд, словно мутный глаз сада. Мне кажется, он смотрел на меня с упреком, будто это была моя вина, что его воды стали зелеными, а сад запущенным. Выйдя из своей старой комнаты, я пошла по извилистому коридору, расположенному над гостиной. Открыла еще одну дверь и глубоко вздохнула.

Эта комната была обставлена точно так же, как папина спальня в его доме. Становилось все более и более любопытно.

Папа жил в этом доме со мной и мамой! Что-то произошло здесь, что заставило его забрать меня и бежать, оставив этот дом навсегда. От вида этой комнаты у меня мурашки по телу побежали. Я прошла через эту по-спартански обставленную комнату и открыла смежную дверь.

Занавески в той комнате были задернуты, делая помещение приятно сумрачным, и воздух был столь неподвижным, что я могла слышать собственное дыхание. И снова, практически незаметно, у меня создалось впечатление, что я здесь не одна. Это было так, словно засыпаешь на пляже и просыпаешься от мягкого плеска волн у твоих ног. Я чувствовала себя защищенной и невредимой, будто рядом сидел кто-то любящий и очень мне дорогой. Это чувство было таким сильным, что я обошла огромную кровать и заглянула за шторы. Конечно же, там никого не было. Я раздвинула шторы, и лучи вечернего солнца с любопытством проникли внутрь, превращая обычный воздух в магическое, полное пылинок, пространство, одновременно изгнав из комнаты это странное ощущение чьего-то присутствия. Нахлынуло необъяснимое чувство утраты. Я прошла мимо широкой, покрытой толстым слоем пыли кровати с пологом на четырех столбиках и открыла резные дверцы ряда больших встроенных шкафчиков.

На многочисленных полках лежали дорогие, прекрасно сохранившиеся вещи. Передо мной висели процветающие 70-е во всем своем украшенном стеклярусом и вышивкой великолепии и ярких цветах. Я, кажется, узнала голубое с зеленым платье с прикрепленным к нему ожерельем из искусственных бриллиантов. Мне кажется, я вспомнила, как говорила когда-то: «Мамочка, оно такое красивое!» Я закрыла глаза и смотрела, как стройная фигурка кружилась и кружилась, а ее новое красивое, скроенное по косой платье развевалось у ее ног, словно великолепная бабочка. Это была она. Димпл Лакшмнан, моя мама.

Я осторожно сняла платье с вешалки и, стоя напротив зеркала в другом конце комнаты, приложила его к себе. У моей мамы был почти тот же размер, что и у меня. Я сняла свою рубашку и джинсы и легко надела через голову платье. Оно пахло нафталином, и я ощущала прохладу от его прикосновения к моей коже. Я тщательно разгладила на бедрах атласную ткань. Платье было красивое.

Смахнув пыль с мягкого кресла с подушечкой напротив туалетного столика, я села. Затем вытерла зеркало какой-то салфеткой и изучила набор косметики на длинной столешнице туалетного столика. Сняла крышечку с голубого футляра губной помады. Холодный розовый. Помада затхло пахла старым вазелином, но оказалась поразительно увлажненной. «Кристиан Диор» все-таки на высоте. Я выкрутила ее и накрасила губы. Затем нанесла немного блестящих ярко-синих теней, которые в 1970-е были последним криком моды. Я стояла у зеркала, и в лучах солнца на меня смотрела нелепо выглядящая женщина с яркими синими тенями и накрашенными губами. Мне было грустно. Настолько необъяснимо грустно, что я задернула шторы и безразлично упала на пыльную кровать. И тут я поняла, что с закрытыми занавесками комнату наполняла совершенно другая атмосфера. Ко мне снова возвращалось то же ощущение дружеского присутствия. И когда я смотрела на свое отражение в зеркале в другом конце комнаты, я видела женщину с картины на первом этаже. В этом полумраке я выглядела красивой, такой же красивой, какой была моя мама. И, по большому счету, я не была похожа на отца. Я пристально смотрела, довольная собственным видом, пока вместо своего отражения не увидела в зеркале сцену из прошлого.