Радость и боль

— Он был похожим на Карлоса? — спросила она.

— Внешне — да. По темпераменту — непохож. Он был озорным ребенком и, конечно же, пользовался большей свободой. По крайней мере, пока не умерла его мать.

— Сколько ему тогда было лет?

— Кажется, лет семь. Примерно семь. Я сейчас уже точно не помню. Это была ужасная трагедия. Его мать и сестра погибли в автомобильной катастрофе. Отец дона Рафаэля был за рулем.

— Какой ужас! — Лора покачала головой. — И как реагировал на это маленький дон Рафаэль?

— О, он очень горевал. Вы можете себе представить, как. Они были очень близки с матерью. Думаю, что в те дни он сильно привязался ко мне. И я, как могла, старалась заполнить эту пустоту в его жизни.

— Значит, вы его хорошо знаете? — заметила Лора.

Элизабет Латимер кивнула.

— Думаю, да. Вы раньше с ним уже встречались?

— О-о да. — Лора покраснела. — Мы… мы беседовали с ним перед обедом. Но наняла меня донья Луиза.

— Да, я знаю. Дон Рафаэль не знал, удалось ли ей пригласить гувернантку до его возвращения с бычьих торгов.

— Да, я так и поняла.

— В эти дни донья Луиза занималась домом, — продолжала Элизабет. — Когда умерла мать дона Рафаэля, она приехала сюда, и, хотя тогда речь шла о временном присмотре, она осталась насовсем. Но в те дни с нею была еще и компаньонка, которая помогала ей во всем.

— Да, я видела ее в Лондоне. Сеньорита Бургос.

— Совершенно верно. Розетта Бургос — троюродная сестра дона Рафаэля. Ее мать была кузиной его отца.

— О, я понимаю. — «Этим объясняется чувство собственной важности, присущее Розетте», — подумала Лора. — Но она очень молода, чтобы быть компаньонкой пожилой женщины.

Элизабет пожала плечами.

— Вы должны понять, что здесь, в Испании, семья важнее всего, — задумчиво ответила она, и Лора подумала, что ей пришлось это хорошо усвоить на собственном опыте.

Они еще некоторое время беседовали с Элизабет. Женщина с охотой слушала лондонские новости, хотя сама бывала там редко, последний раз она проводила там отпуск несколько лет назад. Лора рассказала ей о своей жизни и о работе в детском саду, разумеется, избегая упоминаний о прошлых отношениях с Рафаэлем Мадраленой, хотя и чувствовала, что Элизабет Латимер, пожалуй, единственный здесь человек, который мог бы ее понять.

В ней ощущалось спокойствие и здравый смысл, и Лора надеялась, что Карлосу было кому здесь довериться. Это не значило, что доверительные разговоры нужны были Карлосу постоянно, но Лора была уверена, что жизнь, навязанная ему, была неестественной для ребенка.

Позже, в своей комнате, примериваясь к достоинствам кровати, на которой с удобством могли бы поместиться шесть человек, она чувствовала, что сон бежит от нее. Этим вечером она много узнала о семействе Мадралена, но ей хотелось бы узнать еще больше. Ее интересовала Элен, и, когда она думала о жене Рафаэля, это вызывало у нее легкую боль, с которой она должна была мириться. В конце концов, несмотря на завесу прошлого, их любовная связь оставалась все такой же яркой в ее мыслях, и естественно было, что она переживала отдаленный отзвук тех эмоций.

Однако, несмотря на все переживания, сон все-таки одолел, и, когда она открыла глаза, было уже утро и солнце разбросало свои золотые лучи по утесам и морю за ними. Она слышала шум волн, разбивающихся на обломках скал, и странные дикие крики морских птиц. Пахло мимозой и жасмином, доносился запах моря.

Она выскользнула из постели и, глубоко дыша, вышла на балкон. Утром все казалось намного проще, чем прошлой ночью. Утро принесло с собой здравый смысл и чувство бодрости. Каковы бы ни были причины, по которым Рафаэль Мадралена хотел задержать ее здесь, у нее не оставалось другого выбора, кроме как остаться, и, если бы она смогла чем-то помочь Карлосу, это было бы замечательно. Она не обманывала себя и знала, что ей будет нелегко. Он не был нормальным, незакомплексованным ребенком, как дети, к которым она привыкла, и его странное поведение не было напускным. Она вздохнула. Если Элизабет Латимер не смогла убедить Рафаэля, что его сын ведет неестественный образ жизни, то как она это сможет сделать?

Взглянув на часы, Лора обнаружила, что еще очень рано, поэтому вернулась в спальню и занялась распаковкой своих чемоданов. Вчера вечером она просто вынула самые необходимые туалетные принадлежности, а сейчас она достала все свои платья и заполнила комод бельем. Затем Лора пошла в ванную и приняла душ перед тем, как одеться в облегающие брюки цвета морской волны и белую блузку. Она сомневалась, подходил ли ее костюм для гувернантки. Час еще был ранний, она решила предпринять небольшую прогулку и немного осмотреться перед завтраком. Одевшись, она убрала волосы назад, стянула их широкой лентой и спустилась в холл, через который она вчера вошла вместе с Марией. Выйдя из дома, Лора остановилась у дверей, с интересом глядя вокруг. С этой стороны дома были разбиты фруктовые сады, посаженные вперемежку с цветущими кустарниками. Справа вдали виднелось море, очень синее и величественное, а слева — полоса мыса, пустынная и первозданная. Дом был окружен стеной, которая местами обрушилась, и сквозь эти заросшие бурьяном проломы можно было видеть мыс. На разрушенной кладке росли белые, похожие на колокольчики цветы, а дикие розы и ломонос раскинули свои нежные побеги, укрывая разрушения, произведенные годами, солеными ветрами и атлантическими туманами.

Покинув ухоженные сады, Лора пересекла газон и через пролом в стене, отведя в сторону гирлянды вьющихся растений, вышла на открытое место. Здесь, вдали от укрытых садов, царила бодрящая прохлада. Бриз растрепал пряди волос по ее лицу, словно насмехаясь над аккуратностью, которой она добилась с помощью ленты. Лора рассмеялась. Когда она вернется в Англию и все это будет лишь эпизодом в ее жизни, запечатлевшимся в памяти с почти болезненной силой, она, наверное, вспомнит и сладкую свободу, которую она ощутила на этом мысу, за много миль от шума городской цивилизации.

Лора медленно пошла через высокую траву, которая хлестала ее по бедрам, сорвала один стебель и задумчиво покусывала его, бездумно направляясь к крайней точке мыса, который, казалось, плавно опускался к морю, в отличие от острых скал с обеих сторон. Она была словно одна на всем свете и не замечала ничего кругом, пока не услышала топот копыт. С замирающим сердцем она вспомнила диких быков и обернулась, готовая бежать, хотя и не имела понятия, куда. Здесь не было ни деревьев, ни вообще какого-либо укрытия, и сознание собственной уязвимости пришло к ней с запозданием.

К ней приближался всадник, но еще раньше, чем она могла разглядеть его лицо, она узнала в нем Рафаэля Мадралену, и биение сердца стало тревожно отдаваться в ее висках. Он подъехал на вороном жеребце, который, как решила Лора, был ему очень под стать, и ей пришлось напрячься, чтобы сохранить спокойствие в его присутствии. Однако она не была готова, когда он, наклонившись, ледяным, резким тоном спросил:

— Вам что, захотелось быть убитой?

Лора посмотрела на него снизу вверх, ощущая себя просто глупо со стебельком травы, все еще зажатым в зубах.

— Я… я полагаю, вы имеете в виду быков? — спросила она сдержанно.

— Разумеется, быков. Вы видели их по пути сюда?

— Сегодня утром?

— Нет, — рассердился он, — вчера, разумеется. Dios [6], Лора, они совсем непохожи на своих английских спокойных сородичей. Их выращивают для корриды, для боя на арене!

— Мне доводилось слышать, что означает слово коррида, — ответила она, раздраженная тем, что он счел ее дурочкой. — Но вы напрасно побеспокоились. Здесь нет никаких быков. И кроме того, — она подозрительно осмотрелась по сторонам, — я отошла совсем недалеко. Я просто хотела исследовать окрестности.

— Исследовать! — Он воздел глаза к небу, и Лора не могла удержаться и не оценить живописную картину, которую он собой представлял. На нем были куртка и брюки из мягкой кожи и рубашка из тонкого шелка, широкополую шляпу он сдвинул на затылок. Это был смуглый иностранец и чужой мужчина, полностью уверенный в своем превосходстве. В это утро его лицо было омрачено только гневом.