Пожар страсти

– Это продано, – сказал Джеральд. – Один из друзей Гиацинты в музее покупает эту вещь. А ее бабушка собирается купить акварель с изображением этого дома, чтобы подарить Джорджу на день рождения.

– Я и не подозревала об этом! Гиа такая скромница. Она всегда была такой – и в школе, и в колледже.

– Это верно, – подтвердил Джеральд.

– Она художница. А художники – не такие, как другие люди. Правда?

Францина мысленно выругала себя: «Не нужно быть идиоткой! Неужели ты думаешь, что они устроили здесь рандеву? Хотя это и выглядит несколько странным – вдвоем уйти с праздника. Они должны это понимать. Эта девушка понимает. Она чувствует свою власть над мужчиной и пользуется этим. А разве я этим не пользовалась? Но, выйдя за Джима, я никогда к этому больше не прибегала».

– Меня восхищает этот зимний пейзаж. – Марта продолжала говорить о картинах, указывая тем самым на цель своего визита. – Глядя на него, действительно ощущаешь холод, не так ли?

Внезапно у Францины вспыхнула мысль, которую она не сразу сформулировала: есть те, кто любит, и те, кого любят. Гиацинта любит. Она вся отдается любви. Гиацинта бесхитростна, пряма, честна по натуре и ничуть не похожа на расчетливых женщин, основательно продумывающих свои действия.

Стоя у окна, Францина смотрела на веселящихся шумных гостей. «Неужели Джеральд затеял все это ради карьеры? Конечно же, он не сомневался, что Джим откроет для него свой кошелек, и хорошо сыграл роль».

– Вы искали меня? – обратился к Францине Джеральд.

– Да. Ведь ты и Гиацинта собирались уехать в шесть часов, и я хотела тебе об этом напомнить.

– Спасибо. Я сейчас спущусь. – Он повернулся к Марте. – Вы только посмотрите на Францину. Ну разве не красавица?

– Настоящая красавица. И к тому же не стареет.

Положив руки Францине на плечи, Джеральд поцеловал ее в щеку. Она всегда отмечала выразительность его глаз. На сей раз в них явно читалось сочувствие.

– Вы беспокоитесь. Ваша последняя малышка покидает вас, и ваша печаль вполне естественна. Но все же не печальтесь. Я обещаю сделать ее очень, очень счастливой.

«Как я узнаю, если он не сделает этого? Я не имею права предаваться унынию. Нужно контролировать свои мысли».

– Надеюсь, что сделаешь, – сказала Францина.

Красная машина, багажник которой был забит чемоданами, стояла на подъездной аллее. Толпа провожающих ожидала появления молодоженов. Францину и Джима охватило щемящее чувство – ведь родное гнездо покидал их последний ребенок.

В толпе послышались голоса:

– Не правда ли, Гиацинта очаровательна? И вся сияет от счастья!

– А каков он? Есть на что посмотреть!

– Они едут прямо в Техас?

– Нет, сначала они совершат двухнедельное путешествие. Большой Каньон, всевозможные достопримечательности… Джеральд никогда не бывал на Западе, а Гиацинта бывала.

– Она бывала везде. Или почти везде.

«Да, мы делали все, чтобы удовлетворить ее любознательность, – подумала Францина. – И ничто потраченное на нее не пропало даром, эдакая маленькая упрямица…»

– Мама… – сказала Гиацинта.

Она была одета уже по-дорожному – в джинсах и плотном свитере. Уже поднялся прохладный ветер.

– Мама, я хочу что-то сказать тебе на ушко. Послушай, мама, я так рада, что ты и Джеральд… Ни одна дочь не может пожелать себе лучшей матери, чем ты. Забудь, пожалуйста, глупости, которые я когда-либо говорила тебе. Это самая лучшая свадьба, о какой только можно мечтать. Да ты наверняка знаешь, что я хочу сказать. Я, кажется, сейчас разрыдаюсь, поэтому умолкаю.

– Дорогая, мне тоже хочется разрыдаться. Будьте оба здоровы и счастливы.

– Поехали! – Джеральд придержал дверцу для Гиацинты. – Садись.

– В моей везучей машине. Только на сей раз нет дождя.

Джеральд сел за руль, они оба помахали оставшимся, и машина двинулась в путь.

Глава 6

Иногда, придя к вечеру домой, Джеральд останавливался в дверях и удивленно говорил:

– Никогда бы не подумал, что моя жизнь так изменится.

– Я тоже, – кивала Гиацинта.

Она чувствовала себя королевой своих владений. Апартаменты были очень комфортабельны. Мебель, простая и прочная, была изготовлена не за страх, а за совесть, ибо Францина и Джим, субсидировавшие покупки, считали, что хорошее качество – это в конечном счете экономия.

Полки были заставлены книгами и нотами. Комнаты украшали натюрморты на шелке и лаковые миниатюры, присланные Джорджем из Сингапура. Выкрашенная в нежно-голубые тона кухня сияла чистотой. Но лучше всего была спальня, выдержанная в бледно-желтых тонах и застланная мягкими коврами. Самый большой и самый лучший из них – подарок бабушки – проделал с ними путь до Техаса.

Из каждого окна открывался свой, неповторимый вид. Из маленькой кухоньки можно было полюбоваться бескрайней равниной Техаса, в конце которой возвышались небоскребы. В боковое окно долетало дыхание ветерка из тополиной рощицы, зеленеющей на противоположной стороне улицы. Под окнами спальни росли молодые деревца хурмы; как сказали Гиацинте, осенью плоды из глянцевито-зеленых превратятся в желтые; сейчас же, в сорокаградусную жару, они были покрыты пылью. Окна передней выходили на шумное шоссе, по которому каждое утро они проезжали мимо роскошных домов, прячущихся за высокими каменными оградами с затейливыми воротами. Джеральд работал в самом сердце большого города, а Гиацинта – неподалеку от него в художественной галерее.

Особых перспектив работа в местном музее не сулила. С удивлением и грустью Гиацинта сообщила Джеральду, что предназначенные для реставрации произведения посылают в музей, где она работала раньше. Второй возможностью была работа в галерее. А в свободное время Гиацинта писала акварели и этюды маслом на кухонном столе – именно там заставал ее возвращающийся из клиники Джеральд.

Гиацинта еще никогда не видела мужа столь жизнерадостным, в таком приподнятом настроении. Полностью погруженный в дела клиники, он восхищался хирургом, который восстановил лицо ребенка, родившегося с врожденным уродством, а также руку, способную теперь управлять машиной. Слегка подсмеиваясь над собой, Джеральд говорил, что удивлен собственной дерзостью и уверен в том, что научится творить подобные чудеса.

Для человека, сосредоточенного на своей работе, покой и уют дома значили очень много. Гиацинту трогало, что Джеральд внимательно относится ко всему, сделанному ею, – будь то вкусно приготовленный ужин или красиво накрытый стол – и неизменно благодарил жену.

Однажды вечером Джеральд оторвался от какой-то научной статьи и сказал:

– У меня появилось ощущение стабильности. Я никогда не жил более двух лет на одном месте.

Услышав слова мужа, Гиацинта обняла его.

– Мы с тобой постоянны, – отозвалась она.

– Сегодня я думал о твоей матери, о том, насколько она ушла от первого впечатления обо мне. По-моему, Францина стала моим другом. Да и ты, должно быть, питаешь к ней самые нежные чувства.

– Я питаю нежные чувства ко всем и хотела бы, чтобы все имели то, что имеем мы. Может, это звучит несколько наивно, но я говорю совершенно честно: мне кажется, что я люблю весь мир.

Однако Гиацинта была не столь наивна и понимала, что любовь ко всему миру – это озарение, которое изредка приходит, а затем уходит. Догадывалась она и о том, что первое очарование медового месяца не длится вечно.

Неизбежно возникает мысль, что ты знаешь о близком тебе человеке далеко не все.

Однажды Гиацинта очень хотела попасть на открытие выставки в музее, а Джеральд отказался с ней пойти.

– Всего какие-то полчаса езды, – увещевала она его. – Картины взяты на время из Национальной галереи. Как ты можешь упустить такой случай?

– Очень даже могу. Я ведь не слишком интересуюсь живописью, Гиа. – У него был смущенный вид. – Я лишь притворялся, что интересуюсь. – И, видя ее удивление, добавил: – Ты должна чувствовать себя польщенной. Просто это был способ заполучить тебя.