Последняя тысяча журавлей (СИ)

Рич чувствует себя немного загипнотизированным белоснежной бумагой, тем, как она шуршит под пальцами, будто беседуя с ним. Он тратит на одного журавля меньше двух минут, они вылетают из-под его пальцев, как зачарованные, и Медисону дышится спокойнее и вольнее, когда он думает, что скоро жизнь пойдет своим чередом. Мартин поправится, потому что новости от Роуз утешительные, наконец состоится суд, расставит все точки над «i». У него самого появится именно такой парень, которого Рич и хочет, и они все вместе, вчетвером, шагнут в новую жизнь.

Он проваливается в свои мечты, как в пропасть, и выныривает из нее с новой порцией журавлей, усталостью и голодом. Иногда он звонит Роуз, но телефонные разговоры не держатся и пары минут – узнать, как там Март, потом положить трубку. Иногда звонит сама Роуз, и эти беседы выходят длинней, но и тяжелее:

– Почему бы тебе тоже не съездить к нему в больницу? – спрашивает девушка каждый раз уже почти без надежды на согласие.

– Я не хочу еще садиться за руль, ты же знаешь.

– Автобус как не для тебя, Рич! – сердится она в трубку. – Это же твой лучший друг, ему будет приятно, если ты придешь!

– Роуз, он даже глаза не открывает! – Ричард зажмуривается, чувствуя, как под веками начинает щипать. – Давай все-таки будем рациональными. Никому из нас не станет лучше, если я приду. Это называется «пустая трата времени».

– Это называется «забота»! – Роуз почти кричит, ее голос срывается и становится ясно, что она на том конце провода плачет. – Это называется «эгоистичная ты сука», Ричард! Ты хочешь, чтобы Март пришел в себя и узнал, что ты ни разу не навестил его?!

– Я хочу, чтобы Март пришел в себя, – грубо отрезает парень и с ожесточением бросает трубку на рычаг.

На миг он чувствует уверенность, что прямо сейчас встанет, оденется и поедет в больницу, но тут же из него словно выпускают весь кислород, вынимают удерживающий плечи стержень, и Ричард утыкается лицом в подушку. Его тело сотрясают рыдания, судорожные и несдержанные, как горная река.

<center>***</center>

Тысяча журавлей наконец готова, и Ричард, чувствуя привычное и знакомое возбуждение, вытаскивает их всех из кладовки в спальню, тщательно проверяя, не осталось ли чего в пустой каморке рядом с входной дверью. Белый ковер из бумажных птиц устилает пол почти как снег, и Ричу приходится очень осторожно ступать, чтобы чего-нибудь случайно не раздавить. Добравшись до кровати, он садится по-турецки и любуется своей работой – это выглядит в самом деле внушительно, есть чем гордиться.

Мысль о том, что завтра с утра исполнится еще одно желание Рича – самое хорошее, что произошло с ним за последние недели. О состоянии Мартина он почти не тревожится, ведь Роуз не так давно сказала, что он поправляется, так что даже это не могло омрачить радостного предвкушения, с которым Ричард ложится спать. Он пытается представить, как встретит того самого человека и решает, что весь следующий день проведет в городе, чтобы увеличить шансы. Сходит позавтракать в кафе, потом поедет в университет, там заглянет в библиотеку, а под вечер можно заскочить и в больницу к Марту – вдруг именно там будет находиться его судьба в белом халате с бейджиком? Проведя рукой по соседней подушке, он думает, что совсем скоро будет засыпать не один, и с этим погружается в сон.

Что-то там ему снилось, вряд ли это покажется вам интересным, да и Медисон, проснувшись, абсолютно все забывает – он торопится открыть глаза и приподняться на локтях, чтобы проверить, действительно ли журавли исчезли. И радостно смеется от облегчения, когда видит, что их нет, ни одного!

– Ты кажешься ужасно счастливым, Ричи.

Парень вздрагивает, резко поворачивая голову на звук прохладного, как ледяное крошево, мужского голоса. Темная фигура стоит в распахнутых настежь дверях спальни – кто-то наблюдает за Ричем, опираясь о дверной косяк обеими руками так, что за линию тени выступают только пальцы рук. Почти на каждом из них кольцо, но Ричард замечает это лишь вскользь, пытаясь рассмотреть лицо.

– Ты и есть мой… э-э-э…

– Идеальный по всем параметрам мужик? – усмешка, ощутимая даже на вкус. – Нет, Ричи, нет. Не все так просто. Ты клепал своих журавлей, мы подсовывали тебе все под нос, а теперь пришла твоя очередь немного потрудиться по-настоящему.

– Ты кто? – Рич напрягается, медленно садясь на кровати.

– Можешь называть меня Ярый. Если не побоишься.

И он наконец делает шаг вперед.

========== 5) Ярый ==========

– Ярый? – переспрашивает Рич. – Что это еще за…

– Тшш, – палец с черным лаком на ногте и кольцом в виде языка пламени прижимается к проколотым в двух местах губам, и это выглядит настолько неприятно, что Ричард послушно затыкается.

Молчит он и пока изучает внешность Ярого. Темно-русые волосы, спереди беспорядочно выкрашенные частично в пшенично-золотой, частично в кричаще-салатовый – пряди в лучах света такие яркие, что больно смотреть. Пирсинг буквально повсюду: кроме двух шариков на губах Рич замечает еще тонкое кольцо в носу, трижды пробитую бровь, увешанные гроздями колец уши. И все это цветное, пятнистое, аляповатое, если не сказать - безвкусное. Несомненно, в толпе такой, как Ярый, собирает на себе взгляды тоннами, ведь фрики всегда привлекают внимание.

Хотя Рич все еще не понимает, кто перед ним стоит, он решается спросить о другом:

– Почему ты так странно выглядишь? – он кивает в сторону Ярого, имея в виду не только лицо и волосы, но и одежду, которая контрастирует со всем остальным так разительно, как только можно. На Яром черная рубашка с длинными рукавами и отглаженными манжетами, черные брюки с прямыми, как лезвие ножа, стрелками. А обуви на нем нет вовсе, и его ступни выглядят совершенно обычными, ничем не примечательными.

– Ты хотел спросить, почему ты видишь меня таким? – Ярый облизывает губы, его язык тоже проколот.

Ричард неопределенно пожимает плечами, и Ярый садится на постель, поджав под себя ноги. Распрямляет складки на покрывале рядом с собой, разглаживает неровности, доводя небольшую поверхность ткани под рукой до идеального вида, а потом поднимает голову и из-под цветной челки смотрит на Рича.

– Я фэйе, Ричи, – голос у Ярого теплый и заботливый, немного снисходительный, словно он разговаривает с душевнобольным.

– Как это? – Медисон будто принимает игру в доктора и пациента, он говорит немного жалобно и растерянно. – Как в ирландской – или какой там – мифологии?

– Да нет же, там фейри, а я – фэйе, – Ярый закатывает подведенные черным глаза, будто вещи, о которых они говорят, очевидны для каждого. – Если хочешь, мой невежественный друг, считай меня демоном.

– Смешно, – фыркает Рич, думая, что не хватает лишь рогов для полного каламбура.

– Действительно? – теперь голос Ярого подобен плеску воды в озерной проруби – такой же холодный, с острыми краями и неизведанной глубиной. Ярый поворачивается к Ричу всем телом и смотрит на него в упор, и только тогда Медисон замечает, какие у него глаза – неясного морского цвета, немного пьяные и наглые. – Ты смелый парень, Ричи. Смелый, но недалекого ума. Позволь же мне немного очистить склеп твоего разума от паутины неграмотности. А ты, будь так любезен, сиди и внимай, перебьешь хоть раз – сам виноват.

Ричард кивает, а в его груди нарастает тревога, раскручивает свою спираль беспокойство и предчувствие беды. Рот моментально пересыхает, и парень с трудом сглатывает, но умудряется не произнести ни слова. Ярый, будто воочию проследив за всем этим, удовлетворенно наклоняет голову.

– Твои журавли разлетелись, мой юный волшебник. Разлетелись вокруг тебя и попрятались кто где, они не хотят больше исполнять твоих желаний и подчиняться твоей воле. Но твоя задача проста – найди их, и желание исполнится, и снизойдут на тебя все блага земные… точнее, идеальный мужик. Нет, ну надо же! – вся торжественность пропадает из голоса Ярого, когда он всплескивает руками и ударяет ладонями о кровать. – Не вечный двигатель, не неиссякаемый источник энергии, не реликтовый артефакт – а мужик!