Хэппи-энд

Полицию вызвали соседи, встревоженные звуками ружейной стрельбы. Холли нашли в залитой кровью гостиной. Она сидела на полу возле мертвой матери, баюкая ее голову и шепча какие-то непонятные слова. Полицейским с трудом удалось оторвать ее от трупа матери. Кофточка, надетая на Холли, насквозь пропиталась кровью Клер, золотистые волосы тоже были испачканы, на мертвенно-бледных щеках остались кровавые следы материнских пальцев, в последний раз ласково коснувшихся ее лица за несколько мгновений до смерти...

Холли была в шоке и не могла ответить ни на один вопрос полицейских. Впрочем, ее свидетельские показания были не нужны. Однако сцена преступления все же не давала ответа на вопрос о том, почему человек убил свою жену, своих детей, а потом и самого себя.

Жители городка решили, что все это случилось из за Вьетнама. Безнравственная война сделала безнравственными своих солдат, навсегда заразив их жаждой крови и безумной легкостью убийства. Ветераны вьетнамской войны возвращались домой убийцами, и никто не видел в этом ничего удивительного. Да и как не стать убийцей, участвуя в военных действиях?

Так рассуждали очень многие, но не все. Оставался необъяснимым тот факт, чтo Берк пощадил свою тринадцатилетнюю падчерицу. После долгих обсуждений жители городка решили, что в этом случае может быть лишь одно объяснение: сама Холли, сыгравшая фатальную роль Лолиты. Она разбудила в отчиме непозволительные желания и необузданную страсть, а потом, досыта наигравшись мучениями взрослого мужчины, безжалостно отвергла его.

Холли и ее отчим совершили преступление, вступив в интимную близость. Но даже обезумев, Дерек не смог убить юную совратительницу.

В таком предположении была своя логика, объяснявшая мотивы преступления ветерана вьетнамской войны, и спустя два дня после убийства весь город верил именно в такую версию, в том числе и соседи, приютившие на время осиротевшую Холли.

На небе сияла бледно-желтая зимняя луна. Весь дом был опутан желтыми полицейскими лентами, запрещавшими доступ к месту преступления.

Было уже далеко за полночь, когда Холли, пробравшись за ограждение, в последний раз вошла в свой дом.

Три дня, прошедшие с того памятного вечера, Холли провела у соседей, чувствуя себя там нежеланным гостем. На нее смотрели теперь не столько с жалостью, сколько с презрением. Местные жители испытывали определенную неловкость оттого, что в их городе могло произойти такое. Холли чувствовала всеобщую враждебность и решила скрыться от нее... и от целой армии репортеров, жаждавших услышать от нее откровенный рассказ о сожительстве с отчимом.

Но больше всего Холли нуждалась в уединении, потому что боль невосполнимой утраты была невыносимой.

Она осторожно вошла в гостиную. На полу уже не было матери и близнецов, но пятна их крови, высохшие и побуревшие за три дня, казались девочке все такими же яркими и блестящими.

– Мамочка, я хочу взять те деньги, которые ты копила для нашего отъезда в Сиэтл, – тихо сказала Холли, и собственный голос показался ей чужим. – Мамочка, я поеду в Сиэтл, как мы с тобой хотели... Может, ты уже ждешь меня там?

У нее сдавило горло. Сейчас она отчаянно нуждалась в чьем-то теплом участии, в утешении, но рядом с ней никого не было.

Через несколько минут Холли все же удалось взять себя в руки. Конечно, она твердо знала, что мама не будет ждать ее в Сиэтле. Ни мама, ни кто-то другой. Ни в Сиэтле, ни в любом другом городе. Отныне она могла рассчитывать только на свои силы . Она была совсем одна в этом огромном жестоком мире.

– Я знаю, мамочка, тебя в Сиэтле не будет... Но ты все равно будешь рядом со мной. Ты и папа всегда будете со мной!

Волна непоправимого горя захлестнула девочку, и она почувствовала себя на грани безумия. Ее неудержимо тянуло в кабинет Дерека, чтобы взять там еще одно ружье и... застрелиться, тем самым оказавшись вместе со всеми дорогими ее сердцу людьми.

Тщетно пытаясь стряхнуть с себя страшное наваждение, Холли медленно повернулась и сделала шаг к выходу, намереваясь подняться по лестнице на второй этаж. Там был кабинет Дерека, где он хранил свою коллекцию оружия.

– Обещай мне, что будешь продолжать жить, Холли. Обещай, что будешь счастлива!

– Мамочка! – радостно воскликнула девочка. Голос Клер был настолько явственным, что Холли обернулась, почти уверенная в том, что сейчас увидит свою ожившую мать. – Мамочка, где ты?!

Но за ее спиной никого не было. Лишь бурые пятна крови на полу свидетельствовали о разыгравшейся в гостиной страшной трагедии...

Холли мгновенно вспомнила о своем обещании умиравшей на .ее руках. матери. Она пообещала ей жить и быть счастливой.

Ноги девочки сильно дрожали, когда она стала подниматься на второй этаж. Холли шла не в кабинет Дерека, а в комнату матери, где та хранила тайком сэкономленные деньги. Сумма была рассчитана на четыре билета до Сиэтла плюс еще столько же на первое время, пока Клер не нашла бы работу для совершенно одинокой девочки-подростка этих денег должно было хватить надолго.

Затем, зайдя в свою комнату, Холли сложила в дорожный рюкзак свои немногочисленные личные вещи, а сверху бережно положила свадебное платье матери. Потом она нашла семейный фотоальбом, в котором хранились свидетельства давней счастливой жизни, когда Клер и Лоренс были еще живы...

Сначала Холли хотела забрать с собой весь фотоальбом. В ее рюкзаке было достаточно свободного места, да и кому еще он мог понадобиться, кроме как ей самой? Родители погибли, других родственников у нее не было.

Но Холли так и не сделала этого, словно ее остановила чья-то невидимая сильная рука. Вместо того чтобы забрать, с собой весь альбом, она вынула из него всего пять любимых снимков: свадебную фотографию родителей; фотографию, где они держали на руках новорожденную дочь; портрет Лоренса и Клер, счастливо улыбавшихся Холли, которая их снимала; фотографию, на которой Клер вместе с дочерью старательно украшали праздничный торт, испеченный ими ко дню рождения любимого отца и мужа; и, наконец, фотографию Лоренса, державшего на руках маленькую Холли, чтобы та могла дотянуться до бархатного носа пегой лошадки с белой гривой.

Потом Холли взяла из другого альбома две фотографии погибших близнецов и, спрятав все, что осталось от ее прежней жизни, в карман рюкзака, навсегда покинула свой дом и город, в котором провела последние годы безоблачного детства.

Объясняя своей дочери, каким образом им всем удастся скрыться от ставшего опасным Дерека, Клер говорила, что им придется изменить свои имена и, возможно, даты рождения. Наилучшим способом Клер считала использование имен и некоторых биографических данных людей, умерших в раннем детстве.

Бродя в задумчивости по кладбищу в окрестностях Сиэтла, Холли вспоминала слова матери и убеждала себя в необходимости такого шага. Весь мир считал тринадцатилетнюю невинную девочку по имени Холли Элиот испорченной Лолитой, поэтому она должна была раз и навсегда исчезнуть с лица земли. Вместо нее должна была появиться восемнадцатилетняя девушка с другим именем. Почему восемнадцатилетняя? Потому что она должна быть совершеннолетней, чтобы иметь право жить самостоятельно и работать, не привлекая внимания органов социальной опеки.

Холли медленно бродила по кладбищу, внимательно читая надписи на надгробиях. Наконец она набрела на могилу некой Мэри Линн Пире. Судя по цифрам на гранитном надгробии, Мэри родилась примерно за пять лет до рождения Холли и прожила немногим более месяца.

Послав запрос в окружное бюро регистрации актов гражданского состояния, Холли получила фотокопию свидетельства о рождении Мэри Линн Пирс и успешно воспользовалась ею для получения карточки социального страхования, без которой нельзя было устроиться на работу.

В центре коррекции зрения она заказала очки в тонкой золотой оправе с обычными стеклами.

– У меня отличное зрение, – объяснила она удивленному окулисту. – Дело в том, что я актриса и очки нужны мне для кинопробы.