Корейский для начинающих (СИ)

Силой отобрав у меня гитару, так как я разошлась ни на шутку, Гюнай всучила её Иль Хэ и потребовала песню. Я реально тут же превратилась в пузырящуюся лужицу, когда он запел — у него был очень приятный голос, редкая фальшь ничуть не портила впечатления, да и сам опыт игры на гитаре, судя по тому с какой легкостью он брал баре, что мне редко удавалось, был куда более серьёзный, нежели мой. Завершив песню, Иль Хэ получил заслуженный шквал аплодисментов и тонну восхищения от покорённых слушателей.

— Это было восхитительно! Я будто на концерте оказалась! — разглагольствовала Гюнай в своей излюбленной манере розовой фефачки.

— Да, я чуть оргазм не словила! — поддержала я, тут же словив подзатыльник от Даши.

— Аня-я-я! — завопила Гюнай, переходя на ультразвук. — Фу! Как ты могла испортить такой момент?! — она морщилась, будто съела лимон целиком, пока я смеялась над её ужимками. — Это отвратительно!

— Ну, чего же тут отвратительного, — с деланно-серьезным видом не согласился Женя, — оргазм вполне даже приятная вещь. Обалденная, чего уж там!

Гюнай, которой само слово «секс» казалось аморальным, стала возмущаться на Женю, тот, в свою очередь, воспользовавшись ситуацией, под всеобщий хохот с серьёзным лицом стал читать ей лекцию о пользе интимных отношений для общего тонуса организма. Мы ей вспомнили и баклажаны… Гюнай их любила, но после того как мы подкинули ей пару идей, отнюдь не кулинарных, как можно ещё использовать сей овощ, она пообещала ещё долго без отвращения в его сторону не смотреть. Ан сонсеним смеялась вместе с нами нараспев, стараясь не переводить смысл жениных слов не слишком-то понимающим нас менторам, ибо Чон Мин и Сон Чжину было по девятнадцать лет. Иль Хэ же был немногим старше. В таком балагане нас и застал вернувшийся откуда-то Нам Юн, который, что приятно, подсел ко мне. Достав из сумки подшивку листков, он принялся их изучать, а затем преспокойненько, без стеснений репетировать свою роль в спектакле, который должен будет состояться в следующие выходные. К сожалению, на тот момент у нас в программе назначена поездка в Сеул, а мне, если честно, было бы приятно посмотреть на Нам Юна в его стихии. Пытаясь учить свою речь, я всё время отвлекалась на какие-то мелочи, например, наблюдение за ним, а затем и вовсе закрыла тетрадь, так как Даша совсем не вовремя дала мне гитару. Стараясь побороть стеснение, я спела ещё одну песню, на этот раз стараясь не вести себя как гопник. Позже ко мне пристал Женя с просьбой наиграть ему какую-то мелодию, что, к счастью, оказалось мне по силам.

Мы договорились с Нам Юном встретиться завтра после моих занятий, чтобы поиграть на фортепиано, и это меня немного беспокоило. Я боялась, что упаду в его глазах из-за своего излишнего хвастовства во время пьянки на Хэундэ… Время приблизилось к двенадцати, и нас загнал в общагу как всегда пунктуальный ачжощи-охранник, однако спать мы, конечно же, сразу не легли.

— О, тёть Марина опять выгуливает туалетную бумагу, — захихикала Даша.

Марина, встреченная в коридоре с рулоном туалетной бумаги, была самой старшей в женской части группы, ей было около тридцати, что было сложно сказать по внешнему виду; она оказалась замужней и быстро получила прозвище «тётя». Глядя на тряпичную увлажняющую маску на её лице, мы не могли не вспомнить эпизод недельной давности, когда Гюнай впервые прикупила себе такие же.

То был ничем не примечательный вечер: свистнув у Гюнай косметическую тряпичную маску, я стала корчить рожи в объектив фотоаппарата, поддержав компанию, Даша последовала моему дурному примеру, и тут начался наплыв веселья. Времени уже было за полночь, но разве это нас когда-либо останавливало? Мы прихватили Гюнай видеооператором и двинулись на третий этаж пугать мальчиков. Издавая загробные звуки, хромая в лучших традициях зомбофильмов и стараясь не ржать слишком громко, мы постучали в первую дверь. На нашу удачу Иль Хэ ещё не спал; скатившись по стенке и закрывая лицо руками от камеры, он залился хохотом, а Гюнай своим фирменным смехом иствикской ведьмы. Решив испугать Антона — организатора нашей поездки в Корею, который уехал спустя восемь дней после прибытия — мы вломились и в его комнату, без стеснения набрав пароль кодового замка, который был идентичен нашему. Комната встретила нас гробовой тишиной и теменью. Антон, точно оживший труп, резко приняв сидячее положение, пробубнил что-то не слишком приятное, заставив нас ретироваться как можно быстрее, но при этом как всегда ржать на весь этаж. Какой-то кореец, решивший выйти из своей комнаты в одних только семейниках, быстренько заполз обратно, вконец обалдев от безбашенности и беспардонности русских. Спустившись на первый этаж, мы обнаружили на кухне Ксюшу и Женю, мирно поглощающих бич-пакеты. Гюнай заскочила туда первой, снимая наше, как нам казалось, фееричное появление, сопровождаемое всё теми же загробными звуками, больше похожими на рвотные позывы.

Ксюша не изменилась в лице, зато Женя изобразил наигранный испуг… Затея была поистине дебильной, веселись в основном, мы сами, нежели наши жертвы, но нас это мало волновало…

Утро понедельника началось с беготни по корпусу в попытке уложить непослушные волосы, накраситься, что перед занятиями мы делали крайне редко, и подобрать подходящую одежду. Профессор Хонг постоянно организовывал для нас культурные мероприятия в целях знакомства с гостеприимной Кореей. Приезд канала KBS так же был устроен с его лёгкой руки, только мы всё никак не могли взять в толк: зачем нас, каких-то непонятных зачуханных студентов, решили показать по телику. Хоть мы между собой и возмущались, переживая за то, какими идиотами будем выглядеть на экране, но все же, подобное внимание нам льстило. Едва не опоздав на завтрак, который каждое утро спецом привозила для нас старшая Ан сонсеним, впоследствии прозванная ласково «ури омма» — наша мама — помогающая в организации нашего досуга, я перехватила пару рисовых пирогов, чем-то напоминающих наши родные хачапури и, заварив кофе, отправилась докрашивать глаза.

Уже в аудитории, сидя по струнке ровно, когда уважаемые ачжощи с телеканала готовились к съемке, мы немного нервно перешучивались между собой. Каждый из нас переживал, что будет вести себя глупо. Однако съемки прошли спокойно, если не считать, что когда в процессе урока Ан сонсеним смотрела на меня, собираясь задать какой-то вопрос, я с отчаянным взглядом незаметно водила головой из стороны в сторону. Но самый пик напряжения пришелся на чтение моей речи, я сидела, что называется, под мушкой у оператора. На этом, как оказалось, съемки не закончились; они потащились с нами и в столовую, где мы пытались поедать пищу выскакивающими из рук палочками. Только когда KBS уехали, нам удалось немного расслабиться и спокойно продолжить обед, после которого начиналась вторая пара по корейскому языку. Женя демонстрировал всем очень неудачную мою фотографию, сделанную на телефон Сергея — там я, с блестящим, точно намасленным лицом, горящими красным огнём полуприкрытыми глазами, выглядела как-то неадекватно и пьяно.

После этого меня ожидало приятное времяпрепровождение в обществе Нам Юна и пианино. Задобрив и прикормив его банановым молоком с печеньем, я попросила сыграть мне, но каким было удивление, когда я обнаружила, что его способности весьма скромны. Оказалось, что с инструментом он общается всего года два, да и не для самой игры, а лишь для аккомпанемента песням из мюзиклов и спектаклей, в которых принимает участие. То ли он жутко стеснялся, то ли ещё была какая-то причина, но мои уши с трудом выдерживали и его пение, но это вовсе не из-за отсутствия слуха, а из-за того, что очень трудно играть на фортепиано и одновременно петь — по себе знаю. Несмотря на скромные таланты, стремился к их улучшению Нам Юн весьма напористо, поражая меня своей любовью к учёбе.

Брякнув ещё на улице, что я не притронусь к клавишам, если он играет лучше, я расслабилась и, конечно, не без запинки, ведь у меня не было при себе нот, сыграла ему «Грёзы любви» Листа, что никак не могла доучить из-за непреодолимой лени. Нам Юн, кажется, немного удивился моим умениям и, после прослушивания куска сонаты «Ре-мажор» Моцарта для двух фортепиано, которую мы играли с преподавательницей на закрытии весеннего семестра в музыкальной школе, метнулся к себе в репетиционную за нотами, попросив меня подождать. Опасения вызвала его просьба сыграть Лунную сонату Бетховена, ведь я неумело читала с листа, но всё оказалось куда проще, чем я себе представляла. То было детское, очень лёгкое переложение, да ещё в другой тональности, имеющей меньше знаков, чем оригинал. Я с удовольствием пролистала весь сборник лёгоньких пьесок, без проблем играя все его пожелания.