Шикарная женщина бьет тревогу

— А кто эта симпатичная дамочка? — воскликнул Кнут и поцеловал Шанталь.

Шанталь имела совершенно ошарашенный вид.

— Знаю, знаю, — не останавливался Кнут. — Это твоя спутница жизни. Я так сразу и сказал Матце, эта женщина — лесбиянка. Разве я не прав? Комбинезон чик цвета радуги не даст соврать!

Шанталь съехала с табурета, обитого кожзаменителем.

После обеда в этот субботний день Урс мечтал совершить вылазку на природу со своими родителями и со мной. Попутешествовать в Унтертюркхаймер Вайнберген или осмотреть Людвигсбургский дворец, но я наотрез отказалась:

— Я горожанка до мозга костей, мне нужен твердый асфальт под ногами, и пропахший бензином воздух. Когда я отваживаюсь выйти за пределы центра, меня бросает в дрожь!

Урс хотел меня игриво схватить, но промахнулся.

— Ай-я-а-а! — Я взмахнула руками в приеме, смахивающем на кун-фу, и наскочила на него.

И… к несчастью, попала в его мать, которая в этот момент открыла дверь. Синее пятно на ее ляжке быстро почернело.

После чего Шанталь, сославшись на мигрень, исчезла в нашей спальне. Урс и его папочка смастерили нечто вроде защитного экрана от любопытных взглядов на нашей веранде, а я сидела за новеньким кухонным столом из «Интерио» и размышляла, почему это судьба с завидной регулярностью раздает смачные пощечины именно мне.

— Скажите, а ваша дочь на самом деле бисексуальна?

Мы сидели вшестером перед рестораном «Пленум» в Верхнем парке и потягивали шампанское: мое сокровище и я, его родители и мои родители.

Вечернее небо дивно переливалось всеми оттенками красного, а певчие птицы в радиусе трех километров от Старой оперы заливались в полные грудки при виде такой красоты. Слышался смех детей, которые перед сном гуляли с родителями в парке, чтобы сладко слипались глазки. Но все это не могло меня обмануть. Я знала: это вечер в аду.

— Как вам могла прийти в голову такая абсурдная мысль, моя дорогая? — ядовито осведомилась моя мать в сторону моей свекрови «ин спэ», которая задала этот провокационный вопрос.

— У меня есть на то основания, — зловеще возвестила Шанталь.

Моя мать, которая по случаю посещения оперы и знакомства с будущими сватьями облачилась в вечернее платье из «ламе» [39] с золотой нитью и выглядела в нем как опереточная адмиральша, получившая увольнение на берег, поджала ненакрашенные губы.

— Возможно, вам, уроженке консервативной Швейцарии, жизнь моей дочери и видится несколько более свободной, чем вы привыкли, но, поверьте, моя малышка никогда не погрешила против приличия и морали.

Именно этот упрек мать и бросала мне постоянно, а высоконравную жизнь моей до смерти скучной сестры Инки расписывала в ореоле сияющей славы. Но перед лицом Шанталь она защищала меня, как львица своих детенышей.

— Вы, по всей видимости, не космополитка, иначе вам было бы известно, что мы в Швейцарии чрезвычайно прогрессивны, и в общественных воззрениях тоже.

На Шанталь Штурценэггер был длинный до полу ансамбль от Версачи с жемчужной вышивкой.

Не хочу показаться непочтительной, но моя мать и Шанталь, сидевшие друг возле друга, напоминали Дик и Дуф.

Оба отца между тем — неприятно задетые петушиным боем своих супруг — упорно смотрели в свои бокалы.

Мы с Урсом держались за руки.

— Позвольте вам заметить, — рычала моя мать своим командным голосом, — как бы далеко человек ни заехал, он остается самим собой, куда бы человек ни шел, он с собой не расстается. Не сказал ли это уже Ральф Вальдо Эмерсон?

Она толкнула моего отца локтем в бок, требуя поддержки. В результате чего он залил шампанским брюки от смокинговой пары Амадео Штурценэггера.

— Ах, боже мой! — воскликнул папа.

— Водой это быстро смоется! — воскликнул Амадео.

Оба пожилых господина синхронно вскочили и со счастливыми лицами поспешили в недра ресторана в мужской туалет.

Повезло!

А мне где взять машину времени с компенсатором, если потребуется бежать?

— Папочка, подожди, я помогу! — воскликнул Урс и полетел за ними.

Жалкий предатель! Оставить меня одну с этими бойцовскими петухами, пардон, курочками!

— Могу я за вами поухаживать? — попыталась я отвлечь дам, взявшись за бутылку.

Обе смерили меня мрачными взглядами. Шанталь — потому что не хотела терять свое золотце с кем-то вроде меня, а моя мать — потому что была в обиде, что мы с Урсом помолвились за ее спиной и без ее благословения, да еще в присутствии Штурценэггеров [40].

— Спасибо, дорогая, у меня еще есть. А слишком много алкоголя — не признак хорошего тона, — высказалась моя мать и самодовольно повернула голову в сторону Шанталь, которая уже наполовину опустошила второй бокал.

Шанталь залилась краской:

— Хотела бы я знать, что в вашей семье подразумевается под хорошими манерами.

Теперь зарделась моя мать:

— Наше генеалогическое дерево уходит корнями в 1789 год!

— Ха! — с триумфом парировала Шанталь. — В вашем случае я бы говорила не о «генеалогическом дереве», а в лучшем случае, о родовом сучке. Мои корни уходят к реформатору Цвингли [41]!

Посетители за соседними столиками притихли. Если я не слишком обманываюсь, даже утки перестали крякать и развернулись в сторону дерущихся в исступлении матерей. Все любители вечерних развлечений получали трансляцию непосредственно с места событий, бесплатно и в цвете.

— Мама… Шанталь… — сделала я новую попытку, но момент миротворческой миссии был безнадежно упущен, теперь, наверное, могли бы помочь только ведра ледяной воды или три удара молотком.

— Ну, может быть, кому-то и нужны герб и пыльные анналы предков, если в настоящем они ничего из себя не представляют, — бесцеремонно заявила моя мать.

Отчаянная атака. Ведь Амадео Штурценэггер руководил в прошлом крупным швейцарским банком, в то время как мой любимый папа получал свой скромный заработок в должности скромного коммерческого представителя строительного кооператива «Швэбиш Холл».

Шанталь тем временем уже дошла до стадии вареного рака.

Я не стала дожидаться ответной реплики, а рванула в мужской туалет и с силой распахнула дверь. Какой-то посторонний мужчина у писсуара в ужасе поднял на меня глаза.

— Папа, где ты?

— Ангелочек!

Мой отец со шкаликом в руках вышел из кабинки. За ним я увидела в кабинке Урса и его отца, которые радостно помахали мне рукой. Что-то слишком радостно. Я взяла шкалик из его рук, и мне все стало ясно: сорок градусов и почти пустой.

— Не соблаговолят ли господа позаботиться об их супругах? — прошипела я. — Там, наверху, сейчас между блондинками разразится грязный матч по кетчу.

— Матч по кет чу между блондинками? — посторонний мужчина судорожно задернул молнию и сбежал из туалета, даже не вымыв руки.

— Урс, сделай что-нибудь. А то у меня разболится голова, — пригрозила я.

Урс сглотнул. Мои приступы мигрени были ему хорошо известны — они могли для него означать недели воздержания.

Он пихнул своего отца:

— Папочка, а ну, давай поактивнее!

БЕРЕМ НА ЗАМЕТКУ:

Ваш маленький любимец должен слушаться вас, а не наоборот.

А как он будет выполнять это «эн детай» [42], предоставьте решать ему самому.

— Да и правда, нам надо взглянуть на наших женушек, а? — высказал свое мнение Амадео, но прозвучало это не слишком убедительно.

— Непременно, непременно, — согласился отец.

— Наверх! Быстро! — подстегнула я обоих. — Я не хочу стать наполовину сиротой!

Вообще-то в виду разных весовых категорий я больше опасалась, что моей матери скорее удастся раскатать Шанталь — поступок, который, чего доброго, вредно скажется на наших отношениях.

— Урс! — прикрикнула я на своего жениха.

— Сначала надо помыть руки, — возразил он. Я и вправду его слишком хорошо воспитала.