Спаси меня, пока не поздно (СИ)

Сложно поверить, что прошло чуть больше месяца с моего последнего появления здесь. Я морщусь от неприятного запаха старого мусора и спертости. Пыль, побеспокоенная моим визитом, светлыми крупицами летала в лучах осеннего солнца, последнего теплого в этом году. Впереди была зима и что-то новое в моей никчемной жизни. Без особой любви я оглядываюсь и понимаю, что больше здесь мне делать нечего. Попросту стоит все сгрести в один огромный мусорный мешок и выбросить куда подальше, чтобы энергия, что витает здесь долгое время, улетучилась к чертям и не пристала к следующим владельцам. Я настойчиво готова продать ненужное имущество — единственное, что у меня есть.

Мне куда легче стало дышать, куда яснее мыслить и отголоски прежнего грязного желания все реже мучают сознание. Нет, я не освободилась, но оковы теперь держат не так уверенно, как раньше.

Сейчас я безмерно благодарна человеку, который, не побоявшись последствий, запер у себя в доме наркоманку с манией самоубийства. Так же сильно стыдно за все то, что ему пришлось пережить от меня. Но доктор Палмер — как он сам уверяет — не держит никакого зла, он попросту рад, что хоть что-то у него вышло.

Неделя, прошла с того времени, как Натан вернулся на работу. И эту неделю я продолжала жить у него. Он не был против ни капли. Первые дня три звонил на свой домашний почти каждый час, чтобы справится о моем состоянии. Всего однажды меня одолевала тоска. Дикая и непреодолимая. Это был всего лишь очередной отголосок ломки. Но и тогда у меня, к большому удивлению, получилось справиться с ней. Я просто поплакала, заперевшись в ванной комнате, а после полтора часа лежала в ванной с душистой пеной, насильно заставляя себя строить планы того, что я буду делать, выйдя из дверей дома Палмера.

Сейчас же вовсе нет смысла как-то следить за мной, быть рядом. Ведь…мне намного лучше. И никто не представляет, что за облегчение я испытываю в данный момент. Мне пришлось выпросить у Ната куртку потеплее, чтобы не замерзнуть в преддверии зимы. Он предложил купить мне новую, но просить еще и это мне было стыдно. Поэтому я взяла его кожанку лишь на пару дней, пока не разгребу в своем доме завал.

Уборка дается мне с невероятной легкостью, уже через пару часов я в полностью освобожденном от мусора номере. Я переодеваюсь в более-менее сносную одежду, что удается отрыть в шкафу, нахожу свою куртку и собираюсь с силами.

Я должна сделать одно очень и очень важное дело. То, на которое мне никак не набраться храбрости.

Тяжело приходить в отчий дом после всего дерьма, что ты наделал. Невозможно постучать в двери. До боли страшно увидеть глаза матери. Будто, если я приду домой, то мир на этом остановится, и я умру. Хуже несделанной домашней работы, хуже, чем возвращаться после первой ночи проведенной не дома, а где-то в хмельной компании, и куда сложнее, чем было приезжать к ним и ставить перед фактом беременности и того, что бросаешь, пусть и временно, учебу.

Много позже, я гуляю вокруг своего старого дома. Брожу по пустеющим улицам в поисках той самой храбрости, собираюсь с мыслями, готовлю какую-то речь, но все тщетно. Я понимаю, что самой мне никак не перешагнуть порог дома, где я выросла. Что самое страшное, в какой-то момент, я понимаю, что иду по тому самому пути, который давал мне смысл. Далеко от дома, в промышленном районе на проулке, где в вечерних сумерках, горит тускло-желтым одинокий фонарь. Обшарпанная зеленая дверь, краска местами облупилась. Все здание изрисовано плохого качества граффити, а из чуть приоткрытых дверей разит спиртом вперемежку с мусором и дерьмом. Мой «Приют» выглядит мерзко. Я вижу его таким же, каким видела в первый раз, когда Брэдли привел меня знакомиться с его семьей. Только тогда было отчаяние и безразличие к собственной судьбе, а сейчас. Я в шоке, от проделанного на полном автомате пути. Мне страшно. Одна моя часть уверенно тянется зайти внутрь. Ей все так же хочется повидать «родных» для нее людей, потрепать по розовым волосам Пудинга, поболтать с Джудит, увидеть на теле Шона новый чернеющий, разъедающий его шрам. И поговорить «за жизнь» с Гоп-стопом. Наконец, вмазаться.

Но я могу теперь бороться. В моих силах заткнуть этот неиссякаемый фонтан слабости.

В ужасе бегу прочь. Со всех ног мчусь дальше, как от какого-то монстра. Лишь бы убежать от тянущей назад дыры, пока мои же желания и настроения не переменились вновь. Ветер бьет в лицо. Промозглый и влажный, он несет в себе весть о скорой зиме. Упрашивает деревья скорее скинуть с себя всю листву, природу заснуть, а людей одеться теплее и держаться ближе к тем, кто может согреть.

— Эйприл? — Натан слегка удивлен моему позднему визиту.

Мы договорились, что я зайду через день, чтобы отдать его куртку.

— Что случилось? — он внимательно оглядывает мои раскрасневшиеся щеки, прилипшие ко лбу волосы и приоткрытый рот, которым я жадно хватаю воздух, после безумного побега от черного желания. — Ты бежала?

— Нат, — я пытаюсь перевести дыхание. — Одно одолжение. Самое последнее. Можно?

— Сначала зайди, — настойчиво говорит он и отходит в сторону. Переступаю порог дома, где мне все кажется родным. — Пить хоче…

— Натан! — я перехватываю его за запястье, не давая уйти на кухню за водой. — Не сейчас. Я боюсь туда идти. У меня не получится.

Мужчина понимает меня. Знает, что для меня сложно.

— Ты пришла, чтобы попросить пойти с тобой?

Киваю.

— Не думаешь, что девять часов — достаточно позднее для визита время? — скептично говорит он, впрочем, уже направляясь наверх по лестнице.

Улыбаюсь его широкой быстро удаляющейся спине.

*****

Всего квартал. Десяток минут неспешного шага. Одной из основополагающих причин нашей дружбы с Брэдли в школе, как раз и являлось то, что мы жили достаточно недалеко друг от друга. Странно было вспоминать и осознавать, что буквально в пятистах метрах от места, где я умирала от ломки, находилась моя настоящая семья. Я нервно кусаю губы, не замечая, как становится на улице холоднее. Спокойствие и силы не сбежать придает мне идущий рядом Натан. Я благодарна ему за то, что он молчит и не пытается лезть с советами и глупыми подбадриваниями.

Дорога к дому кажется мне невероятно долгой, одновременно с тем я не замечаю, как прохожу весь путь. Мне панически мало времени, чтобы подготовиться. И только спокойный призыв мужчины, возвращает меня в себя.

Нат, положа свою ладонь на мое плечо, уверенно кивает и взглядом показывает, что пора нажимать на звонок. Ноги трясутся буквально после пары ступенек, которые я преодолела медленно, словно сквозь густое желе. Руки нервно дрожат, а я потею.

Мы оба слышим, голос моего отца где-то за дверью и сердце мое сжимается от страха и радости. Как давно я не слышала его раскатистого баса.

— Давай, — почти шепотом произносит Палмер, поворачиваясь к двери.

Мой большой палец ложится на серую холодную кнопку звонка. Такой знакомый и родной свист скворца, что еще в моем детстве отец поставил вместо обычного, скучного звонка, раздается внутри дома.

Поджимаю губы, затаив дыхание, слыша чьи-то шаги за дверью.

Натан неожиданно хватает меня за руку, переплетая наши пальцы, и я немного успокаиваюсь, отвечая на его жест и сжимая мужскую ладонь так же сильно. Мгновение и я готова ко всему, что меня ждет.

Я знаю, что человек в доме смотрит сейчас в глазок. Стараюсь натянуть улыбку, но не выходит, вместо того я с замиранием сердца жду, когда светлая, лакированная дверь откроется. Страшно хочется увидеть маму.

— Том! — мамин голос встревожен. — Иди сюда! Том!

— Кейт, кто там?

Словно в замедленно съемке открывается входная дверь, и я глубоко вдыхаю воздух.

Родители так изменились. В каштановых волосах мамы, седины гораздо больше, чем я помню, сине-серые, как мои, глаза наполнены бескрайним удивлением и теплотой. Она сильно постарела. Морщинки и уставший вид с темными кругами под глазами делают её куда старше своих сорока семи. Отец стал совсем лысым, похудел и потерял свое милое пузико. Мы долго смотрим друг на друга, не веря, что все это происходит в реальности.