Наслаждения

Диана Сидни

Наслаждения

1

Танжер, 1972 год

Глава 1

Солнце сползало в море; горы, окружавшие город, медленно меняли цвет; воздух быстро наливался прохладой.

Абдул Кадир неторопливо шел по Сиди-Буарракия, размышляя о том, что совсем уже близко, отсюда ровно через квартал, его ждет невероятно выгодная сделка. В конце концов, девушка — девственница и очень хороша собой.

Так что с богатенького европейца, этого французского барона, можно слупить кругленькую сумму. Впереди Абдул Кадира тянулся караван берберов, возвращавшихся с базара в свои горы на неспешно вышагивающих маленьких осликах. Зажглись огни неоновой рекламы, разноцветно заплясавшие, словно капли серебряного дождя, на монистах и браслетах, спрятанных в складках женских одежд.

Вдоль дороги ровными рядами выстроились пальмы, мерно раскачивающиеся в такт порывам раннего вечернего бриза, налетавшего со Средиземного моря. Очень скоро Кадиру надоело плестись за берберами и он обогнал караван, что, впрочем, было несложно, поскольку изнуренные долгим и жарким днем ослы напрочь отказывались торопиться.

За поворотом начинался подъем на Олд-Маунтин-роуд, и Кадир замедлил шаг. Оказавшись наверху, он остановился.

Теперь огни города оказались внизу, мерцая и танцуя, словно блуждающие огоньки, на темно-фиолетовой поверхности ночного моря. Открывавшееся взору зрелище было поистине волшебным. Предгорья Рифа покрывали зеленые пятна низкорослого кустарника; время и морской ветер и здесь потрудились на славу, заставив изогнуться всегда гордо-прямые кипарисы. Но Кадира мало интересовало то, к чему так стремились и чем так восхищались туристы, приезжающие с единственной целью — погрузиться в экзотику загадочного, волшебного города. Не тронул его и доносившийся из старого города настойчивый призыв муллы к вечерней молитве.

Несмотря на теплый вечер, Кадиру было прохладно в его серо-голубой джеллабе [1], как нельзя лучше подчеркивавшей его крепкое телосложение — сильные руки, широкие плечи и чересчур мощный для столь низкого роста торс.

В другой стране Кадир непременно стыдился бы своего роста, но в арабском мире, к которому он принадлежал, рост особого значения не имел. В расчет принималось только мужское начало, а Кадир был мужчина что надо.

С моря веяло вечерней прохладой, отчего извечные запахи Медины — ладан, свежее мясо, ослиный навоз, кофе и мятный чай — становились гуще и слаще. Временами даже казалось, что еще чуть-чуть, и воздух можно будет зачерпнуть руками. Но опять же ничто это не занимало кутавшегося в грубую ткань Кадира. Он был слишком занят расчетами суммы, которую следовало запросить у барона. Руководствуясь только ему одному понятными математическими выкладками, Кадир пришел к выводу, что цена составит ровно сто тысяч дирхамов [2]. Спускаясь к мерцавшему огнями городу, полностью погруженный в свои мысли, он даже не обратил внимания на чуть было не сбивший его автомобиль.

Кадир резко свернул на улицу, зажатую между белевшими в ночи двумя рядами стен, за которыми прятались шикарные виллы богатых европейцев. Не глядя по сторонам, он продолжал свой путь, пока не остановился у высоких решетчатых ворот. Его впустил высокий человек в тюрбане и серой джеллабе. Он велел Кадиру подождать.

Стоя в мраморном холле, Кадир нетерпеливо переминался с ноги на ногу, разглядывая развешенные по стенам большие картины в дорогих золоченых рамах. «Обстановочка что надо, — довольно усмехаясь, думал Кадир. — Если правильно начать разговор, то деньги у меня в кармане…»

— Ты позволишь оставить тебя ненадолго?

Барон Андре де Сен-Клер поднялся из удобного мягкого кресла. Какое-то время он молча смотрел на огонь, пылавший в облицованном мрамором камине. На красивом лице барона вспыхнуло выражение глубокого раздражения.

— Забавно. Опять этот человек. Даже не представляю, что ему от меня надо. Впрочем, уверен, беседа займет не более пяти минут.

Николае Чамберс пожал плечами и сделал очередной глоток бренди.

— Не беспокойтесь, старина. Я отлично здесь себя чувствую. С вами или без вас.

Андре вышел вслед за слугой из кабинета в холл. Сайд, высокий, худощавый марокканец, служил у Сен-Клера уже четыре года, с того самого времени, как была куплена эта вилла. Чернильно-черные глаза Сайда улыбались редко и еще реже говорили о том, что у него на уме. Острый с сильной горбинкой нос и сходившиеся над переносицей густые черные брови придавали Сайду суровый, а порой и просто угрожающий вид. Но несмотря на отсутствие юмора, Сайд был образцовым дворецким. Если бы вместо тяжелой голубой джеллабы и белой каффие [3] Сайд носил визитку и узкие брюки, он мог бы дать фору любому дворецкому-англичанину — и немалую, поскольку никогда не распространялся о личной жизни своего хозяина или же о своем к нему отношении.

Оказавшись в холле, Андре жестом отпустил слугу, и тот молча поспешил удалиться.

— Чем обязан столь неожиданному визиту? — обратился к поклонившемуся в знак приветствия гостю Андре.

— Надеюсь, вы великодушно простите мое вторжение, но вопрос, который я хотел бы обсудить, лучше всего обсудить лично… с глазу на глаз. — Кадир многозначительно приподнял бровь, беглым взглядом обвел комнату и, не обнаружив в ней свидетелей разговора, продолжил:

— Вы все еще желаете купить Ясмин?

От прямоты поставленного вопроса Андре на секунду растерялся, но тут же, правда, совладал с собой.

— Вы хотите сказать, что решили заставить ее начать работать? — спросил Андре, пытаясь не выдать охватившего его ужаса.

— Время пришло. Вы так не считаете? Но разумеется, если ваши намерения изменились, вы всегда можете заказать себе право первой ночи. Может быть, этого будет достаточно, а?

Несмотря на то что Кадир говорил с нарочитой небрежностью и якобы в простодушном восхищении по-прежнему разглядывая картины, он ни на минуту не выпускал из поля зрения Сен-Клера. Увидев в глазах барона знакомую дьявольскую вспышку, Кадир решил не упускать благоприятного момента. Европейцы, посещавшие публичный дом Кадира, всегда развлекались вволю. Но Кадир знал, что большинство его клиентов гневно осуждают происходящее в стенах известного особняка. У себя дома они утверждали, что питают отвращение к покупке и продаже живого товара, но, кажется, не очень-то мучились угрызениями совести, пользуясь услугами этого самого живого товара. Классический пример светского лицемерия.

Кадир не понимал, зачем барону Ясмин, да его это особо и не занимало: какими бы ни были соображения этого богача, он намерен торговаться до последнего дирхама. Кадир заплатил за Ясмин несколько больше, чем стоила просто красивая девочка: она была родом из Рифа, а значит, вполне реально продать се за очень хорошие деньги. Бедный дед-простак понятия не имел об истинной цене внучки. На какое-то время Кадир задумался о том, что порой нелепая и на первый взгляд несущественная причина заставляет людей совершать непоправимые глупости. Будучи торговцем человеческой плотью, он смотрел на этот предмет совсем не так, как обычные люди. И судил о нем по-своему.

Кадир рассматривал Ясмин Карим как хорошее вложение капитала и, думая о се деде, поражался человеческой тупости. Дед не хотел держать Ясмин у себя в доме, поскольку девочка была полукровкой: мать ее когда-то оказалась не в том месте и не в то время — имела несчастье быть изнасилованной американским солдатом. Подобные вещи после упразднения Танжерской международной зоны, когда Франция и Испания признали независимость Марокко, встречались не так уж и редко. Это произошло в 1956 году, тогда же в Танжере началась невероятная суматоха. Страшно вспомнить, что творилось: наводнявший город разношерстный люд пытался всеми правдами и не правдами найти себе новое место под солнцем.