Чья-то любимая

Ларри Макмертри

Чья-то любимая

ПРЕДИСЛОВИЕ

Работа над романом «Чья-то любимая» дала мне отличный урок того, как надо планировать время, а лучше сказать, как не надо его планировать.

В 1970 году я довольно быстро написал книгу под названием «Все мои друзья собираются стать друг для друга незнакомыми» (ее издали в 1972 году). Это был роман о молодом писателе, которого звали Дэнни Дек. Будучи техасцем, Дэнни пытается наладить свою жизнь в Калифорнии. Живет он в Сан-Франциско, но его первый роман покупают для кино, поэтому он вынужден поехать в Лос-Анджелес, чтобы договориться там о написании сценария по этому роману.

Находясь в Лос-Анджелесе, Дэнни знакомится с некоей молодой женщиной, которую зовут Джилл Пил. Она художница и мультипликатор. Незадолго до встречи с Дэнни она получила премию Оскара за свой великолепный мультфильм под названием «Мистер Молекула». Очень скоро Джилл и Дэнни влюбляются друг в друга, но в конце книги они расстаются. Все влюбленности у Дэнни сопряжены с неприятностями, как и большинство романов у Джилл.

Когда я закончил эту книгу, я был полностью удовлетворен образом Дэнни. Однако в отношении Джилл Пил удовлетворения не было совсем. Она очень заняла меня сама по себе, и мне захотелось написать роман о ней самой, причем как можно быстрее.

И вот тут-то мне бы нужно было постараться и промчаться по страницам короткого и вольного романа о Джилл, однако фактически сил для такой быстрой скачки у меня уже не было. Я просто устал и в последующие год или два так ничего больше и не написал.

Когда, где-то в 1974 году, я ощутил новый прилив энергии, силы мои сосредоточились на образе Авроры Гринвэй и ее дочери Эммы, а не на Джилл Пил. В тот год судьба случайно забросила меня в Италию и Швейцарию. Там я написал «Во что обходится нежная привязанность». Это последняя часть той серии, которую я для себя люблю называть своею хьюстонской трилогией – первая книга этой трилогии называется «Предлагается пройти дальше», а вторая «Все мои друзья…».

Наконец, спустя почти десять лет, я освободился от Пэтси Карпетнер, Дэнни Дека и всех женщин из семейства Гринвей. И тут я снова стал подумывать об образе Джилл. Тогда-то наконец и пришло время посвятить ей целую книгу.

И хотя я такой мысли не допускал, а может, даже сам себе не хотел в этом признаваться, но самое лучшее время для написания книжки о Джилл Пил уже было упущено. Джилл мне все еще нравилась, она по-прежнему вызывала у меня интерес. Однако теперь у меня появилось к ней несколько сомнительное отношение, как к своего рода эксперименту. В 1986 году, когда я обратился вновь к ее образу, она как-то потеряла живость, как это нередко случается с людьми, которых не видишь лет пять.

И поскольку роман «Чья-то любимая» построен так, что каждому из трех его главных персонажей отводится особая часть, я не сразу осознал, что мой интерес к Джилл стал уже совсем не таким острым, каким он был когда-то.

Объяснялось это тем, что Джилл отводилась в книге самая последняя часть. Первая же часть написана с позиций некоего беглеца из романа «Предлагается пройти дальше». Это стареющий сценарист кино и телевидения по имени Джо. В этом герое я видел свой вариант Мудреца Хэка, на которого всегда ссылается Гор Видал, когда ему хочется как-то высказаться по поводу Голливуда.

Мой Джо фигурировал в целом ряде сцен из «Предлагается пройти дальше». Тем не менее, на страницах романа большого места он не занимал (если сравнить со временем, отведенным ему на экране). Тем самым свойственная ему от природы болтливость оказалась в какой-то мере умалена.

С тех пор стало очевидным, что эта природная словоохотливость Джо очаровала меня самого куда больше, нежели публику, читающую мои книжки. Я полагаю, что свойственная мне способность подпадать под очарование моих персонажей как раз и объясняет, почему эти персонажи именно мои.

Одну проблему я для себя понимал так: невзирая на мое восхищение Джо, притягательность его в какой-то мере вступала в противоречие с авторским видением того, что хорошо, а что плохо.

В романе «Чья-то любимая» труднее всего было отказаться от намерения вести повествование от третьего лица, хотя мне казалось, что это именно то, что нужно. Однако, если мне хоть на йоту недостает уверенности в чем-то, касающемся работы над книгой, я стараюсь избегать повествования от третьего лица, по крайней мере в черновом варианте, – просто из-за того, что это труднее.

Мне кажется, что именно обращение к теме Голливуда и послужило причиной моей неуверенности. К 1986 году я уже лет пятнадцать лишь наездами бывал в Лос-Анджелесе. Но бывать в городе наездами – одно дело, а жить в нем – совсем другое. И я засомневался, смогу ли написать о Лос-Анджелесе, основываясь на моих знаниях его, – как я считал, недостаточно глубоких.

Именно эта неуверенность в себе и подвигла меня на повествование от первого лица.

Я уже писал до этого книги (например, «Последний сеанс кино») от первого лица, а потом переводил их в третье лицо. И на протяжении большей части черновика я говорил себе, что именно так я и поступлю с романом «Чья-то любимая».

А потом я закончил черновой вариант и столкнулся с дилеммой: та часть, которая посвящена Джилл, а также та, где главное действующее лицо Оуэн Дарсон – ее продюсер и возлюбленный, возможно, при повествовании от третьего лица только бы выигрывали. Но часть, посвященная Джо Перси, наверняка бы проиграла. А эта часть, к тому же, открывала книгу, а значит, именно она-то и должна была привлечь внимание и интерес читателя.

В конечном счете я решил, что сполна выполнил свой долг перед Джилл Пил. И не испытал при этом никакого энтузиазма. Обычно я тяжело расстаюсь со своими героями, на сердце становится пусто и грустно. Однако, заканчивая роман «Чья-то любимая», я был просто счастлив. В то время мне многое в нем нравилось, мне многое в нем нравится и сейчас. Тем не менее, я расстался с этой книгой, испытывая тягостное чувство, будто закончил ее еще за несколько лет до того, как приступил к ее написанию.

Август, 1986

Ларри Макмертри

КНИГА 1

ГЛАВА 1

– Все, что я узнал про женщин, сводится вот к чему: чего бы им хотелось, это именно то, чего у меня как раз и нету, – сказал я, чтобы увидеть, какой резонанс вызовут мои слова. – Чего у меня нету и никогда не было, и чего я никогда достать не смогу, – добавил я для пущей важности.

Как всегда, все это я говорил главным образом для того, чтобы слышать самого себя. Для моей подружки заявления такого рода не имели абсолютно никакого значения, и я это хорошо знал. В этот момент она держала в руках чашечку кофе и смотрела из окна ресторана на улицу. Практически она отсутствовала – как всякая женщина, наслаждающаяся чашечкой кофе. Но это было в порядке вещей. Все происходило в полдень, в воскресенье, а в это время почти все обитатели Голливуда, если так можно выразиться, «отсутствуют». Главным образом отсутствуют фанатики, одержимые заботой о своем здоровье: они, вероятно, бегают сейчас, гоняясь друг за дружкой, где-то около Вествуда. Но их я в расчет не брал. Истинные ценители еды из лотоса пока еще не выбрались из своих огромных особняков и бунгало, расположенных на подернутых дымкой холмах. Эти люди еще полны истомы после длинной ночи, потраченной на попойки, наркотики и бесконечные телепрограммы. Если верить тому, что слышишь вокруг, кое-кто из них даже успел потрахаться, но я пари на это держать не буду. Где-то к полудню они, наверное, уже начали выбираться наощупь из своих просторных постелей. Их лица абсолютно ничего не выражают, тела безжизненны и охвачены ленью. Остается одна-единственная надежда – на телефон: вдруг раздастся звонок и их заставят снова вернуться к жизни. До первого телефонного звонка очень немногие из них смогли бы поручиться за свою собственную жизнь. Но как только раздастся этот звоночек, в них пробуждается мужество. Не пройдет часа или двух, как большинство этих людей уже будут на ногах в полной готовности опять поглощать листья лотоса.