Корона лета (СИ)

Ждать и думать, думать и ждать, плутая в голографических заковыках, выискивая зацепки, – вот и всё, что мне оставалось. Папаши умели устраивать сюрпризы, хотя, конечно, меньше всего заботились о том, чтобы поразить меня. Они поступали, как им удобно, и, когда затруднения чуточку рассосались, сочли нужным оповестить сыночка о своём чудесном воскресении из мёртвых. На этот раз первым явился Игер – в такой же военной куртке, грубых сапогах, выбритый, как боец отряда стражи. Меня вызвали в директорский кабинет, отец на ходу махнул мне рукой – «привет, младший!» – и насел на главу нашего заведения. Глава вначале раздулся, как пакетик хлопьев в нагревателе, но Игер стоял перед ним, постукивая ногтями по столешнице, и директор съёжился, усох в кресле.

Нас выпустили за границу датчиков слежения, но я едва ли замечал красоты берега, не разглядывал крепких парней, сопровождавших Игера в каре полевой модели. Дотронуться до отца, убедиться, что тот вполне живой и дышит, задать вопросы, горящие на языке, – ничего этого я сделать не посмел. Мы гуляли в спортивном парке, Игер заставлял своих «архаров» развлекать меня разными трюками на брусьях, а вечером покатили в похожий на пузатую бутылку бар – на встречу с Сидом. «Вырос, впечатляет» – папаша номер один повёл в мою сторону бокалом и протянул крошечный блестящий цилиндрик. Ого, мощнейшая карта памяти, суперобъектив, куча сервиса, хоть кино снимай! Стоил цилиндрик бешеных денег, но я даже поблагодарить не успел. Сид уставился на сцену, где лихо трясла грудями голограмма знойной мулатки, Игер хмыкнул, отмочил что-то язвительное, и они заспорили по-домергиански. А я тихо сидел в углу, пялился на них, доверху наполняясь своим калечным счастьем.

Они всегда давали мне понять: твоя роль в этом празднике десятая, будь доволен, если наши пути где-то пересеклись с твоими, и дальше не лезь. Я совался, запрограммированно получал по шарам, уползал скулить и снова лез туда же. Хватит, достало.

****

Стенное покрытие превратило рожу в сборище пупырышек, щека чесалась, нос забил запах краски, и ступни покалывало жаром. Значит, у нормального человека ноги бы уже примёрзли к полу, он схватил бы простуду, а мне хрен – и предлога себя жалеть не предвидится. Игер посоветовал не истерить – слушаюсь, папа! Нам с Браем надо две тысячи йю, так? Не отцовскую долбаную любовь – всего-то пластиковую карточку с двойкой и ноликами. Мы её достанем.

Лифт услужливо дожидался последнего предутреннего пассажира, я запретил себе подходить к дверям, за которыми резвились мои папаши, и шагнул в лапы рекламы туроператоров. Теперь кофейные заманивали проветриться на островах в Атлантике, жонглировали оранжево-спелыми плодами. Я включил линком, встревоженные ругательства Брая вклинились в рекламный вой. Пусть бы Брай укатил домой, ещё лучше – к матери; за ночь я придумаю, где взять деньги на его проект.

Мне и тут не повезло. Кар болтался у входа на бульвар, под широченными листьями «укрой-дерева» – земляне засадили им полпланеты, экономично и выручает при климатических забрыках. Брай свесился с водительского сидения, возмущенно прищёлкнул языком:

– Ты чего линком отрубил?

– Снижайся и рот закрой.

Он надулся, прямо как ребёнок – всё на морде нарисовано. Платформа кара метрах в трёх над землей, под подошвами скользкая трава, а этот дурак может и выше поднять… Я подпрыгнул без разбега – по лопаткам жахнуло, сердце ухнуло вниз и заспешило – и оказался на корточках позади Брая. Для меня высота почти предельная, чтобы сигать, как наёмники Игера, нужно учиться, а папаши, понятное дело, моими тренировками не озаботились. Так – показали пару фокусов.

Брай фыркнул впечатлённо, завёл двигатель. Мы и познакомились в спортивном зале колледжа сетевых технологий, куда меня запихали после интерната. Брай прогуливал около тренажеров «локалку», соорудил себе гнездо из матов и залег в него с линкомом. Наша группа отрабатывала броски в корзину: ты ей мяч, а она тебе в ответ пару или сколько там прилипло от предыдущих попыток. Я заметил, что парень, не похожий на потомственного дебила, как большинство в государственных колледжах, глядит на меня… Чего б ему не глядеть, кстати, в моей группе было двое белых: я и хилая плоскогрудая Кёра из дальневосточного интерната, тоже эмигрантка, с внешней колонии Эпигон. Вначале я околачивался около неё, думал подружиться, но она морила скукой, как очиститель морит насекомых. Да и таращился Брай не потому, что белый, не разберёшь отчего, а чувствовалось. Словом, я начал выделываться. Дал корзине сожрать все мои мячи и выловил их подряд, получил высший балл, дающий прибавку к стипендии. Вечером мы засели с Браем в безалкогольном баре, он рассказывал, что мать грозится забрать его из колледжа, техника у него не прёт, хоть застрелись. А я смотрел на его типично африканские губы – сочные, выдающиеся вперёд – и представлял, как просуну между ними язык.

Брай вёл кар по дуге над районом, он постоянно выруливал на верхние трассы, чтобы не пропустить наш уровень. И не тормошил меня, видно же, что из переговоров вышла полная задница и денег нет. У нас уже появилась история, вызубрили привычки друг друга, притёрлись, но все это отправится к чертям… я ведь уродец, ну и не построить парочке нищих ничего стоящего.

В квартирке, что мать Брая выбила из муниципалитета, всего одна комната и санблок. В нём я и заперся, открыл воздуховод – тут тебе не апартаменты Сида, никакой автоматики, вставай на унитаз и ковыряй задвижку в стене отвёрткой – и свернул сигарету с травкой. Сид как-то объяснял, что за дилетантское применение психотехники приходится дорого платить, бывало и погибали, особенно юнцы типа меня или те, кто использовал приёмы не по рангу. Уникалы клана Ртути, говорил Сид, очень гибкие, человеку и не вообразить, легко уклоняются от пуль или ножа, скручиваются чуть не по-змеиному. Знакомый папаши, из «рысьей» линии, попробовал повторить, у него лопнули лёгкие и чего-то ещё отказало. Я сидел на унитазе, размазывался дерьмом по крышке, сигарета дрыгалась в пальцах, как заколдованная, и верил в предостережения. За ночь я несколько раз пытался втиснуться в шкуру настоящего уникала и теперь за это расплачиваюсь. Игер велел прекратить истерики – пытаюсь, отец, честно… пытаюсь! Мотает из пекла в холод, башка кружится, и в горле скребёт.

Травки немного, я высыпал на бумагу всю, дохленький завёрток, но вдогонку должно зацепить. Дымок вытягивало в воздуховод, перед задвижкой кольца рассеивались облаком, будто чья-то жирная тушка повисла под потолком. Я глупо хихикнул в кулак. Почему Брай не ломится в дверь, не расспрашивает? Его совсем не слышно! Вдруг уже свалил, не попрощавшись, а утром меня выставит голограмма из муниципалитета? Или собирает мои пожитки, чтобы выкинуть прочь… я вскочил, навалился на пластик, дверь не поддалась. Ну, кретин… сам же запер! Фиксатор клацнул, точно по зубам, здорово шатнуло, и я вывалился в наш заставленный коробками коридорчик. Мать Брая, кажется, вытрясла из властей жильё для сына-студента, чтобы держать здесь всякий хлам, по пьяни мы барахтались в этих коробках, как в супе из валунов.

Брай сидел за столом, над ним крутились его обожаемые мультяшки. Чучела – детина с мускулами, как у гориллы, и со взрывом азиатской рисовой лапши вместо волос – мочил зелёных монстров. Чучела – криминальный талант, выпущенный из тюряги с заданием спасать криворукого и безмозглого энтузиаста Огонька. Сам Огонёк соевых колбасок на гриле не поджарит, вот и сейчас затаился в углу, упрятал остренькую мордочку в коленки, ждёт, пока приятель расправится с чудищами. Киношная банальщина, но в придумке Брая было нечто, то есть в дружбе боевого Чучелы и шалопая Огонька было… иногда в носу щипало. На кой мне приспичило раздобыть денег на этот проект? Мультяшек я с детства не терпел, тоска же смертная, затёртая в пыль. И невыгодно – в киноиндустрию нахрапом не пробьёшься, доморощенных гениев, ваяющих в дешёвых комнатках шедевры, в Сарассане валом. Куда интересней вклиниться в рынок той же сои, чтоб ей сгнить на корню. Пожалуй, папаши б на покупку партии сои раскошелились, или меня заносит от выкуренной дури. Чего мне надо-то? Доказать Браю, Сиду, Игеру… хотя бы что-то доказать!