Корона лета (СИ)

Три свидания – на четвертую неделю мои отцы не приехали. Позже какой-то кофейный приятель вздумал напомнить, как я прилипал к барьеру на берегу, как с рёвом отказывался уходить в корпуса, и поплатился разбитой рожей. Отключить датчики, чтобы удрать, у меня не получилось, не хватало сосредоточенности и умений – я изобрёл изощрённый способ побега из интерната. К счастью, он не удался, иначе приключение на заснеженной стене показалось бы развесёлой прогулкой. Ночью я забрался в контейнер с бытовыми отходами в святой уверенности: их разгружают где-то за пределами нашего заведения. На самом деле отходы вместе с контейнерами перерабатывали прямо в интернатском мусоросборнике, но, перед тем как включить измельчающие лопасти, просвечивали на предмет идиотов вроде меня. Отважного искателя родительской любви вытащили из ящика, он крыл менторов и операторов отборной руганью, пинался, кусался, как стая бешеных собак, грозил спасителям убийством, а под конец хлопнулся в обморок.

Очухался я под присмотром молоденькой психологини – высокой молочно-кремовой девицы с пышным узлом каштановых волос. Помогая одеваться, она что-то ласково журчала, а потом отвела в свой кабинет, где мерцал мощный информблок, не примитивный линком, какой был у всех менторов, – центральный пульт, позволяющий связаться хоть с орбитальными станциями, хоть с колониями. «Послушай внимательно, Радек, до начальной школы детям запрещён свободный доступ в сеть, но для тебя сделано исключение. Сейчас я тебе кое-что покажу». Она активировала настройки, освещение потухло, и голограмма развернула передо мной две почти одинаковых панорамы. Вынесенные взрывом стены, торчащие во все стороны провода, искры пробегают по оголённым линиям, ветер слизывает обугленную краску… «Родители тебя не бросили. С ними… что-то случилось, их сейчас ищут, и не только стражи порядка, ты понимаешь?» Неа, не понимаю! Психологиня гладила меня по голове, норовила усадить на колени. Девица цвета снятой пенки бубнила что-то о намерениях директора запретить посещения, если родители вновь явятся, об иске по лишению прав, про ответственность, огромную честь иметь ребёнка, нагло втоптанную в грязь моими отцами.

«Разве тебе плохо в интернате? Твои… папы опасны, их враги могли прийти и сюда». Я вывернулся из её рук и ответил словами Сида: «В их распрекрасных интернатах растят ограниченных тупиц, будущую рабочую скотину или пациентов наркоклиник». Зачем объяснять? Цветные и есть цветные. Но в мире полным-полно белых, я до них доберусь. И спасу своих пап от неведомых врагов.

Паршиво. Самое паршивое, что теперь-то я во всё въехал, разобрался с подоплёкой отцовских чувств, хрен им в гланды! Они должны заплатить за ту беготню по берегу, за контейнер с мусором, курсы психотерапии, инъекторы с успокоительным на запястьях. Просто даже теперь в моём мозгу ещё крутятся заклинания молочной доброхотки – тебя не бросили, не отказались, обстоятельства мешают соединить вашу уродскую семейку, – и иногда я хочу в них верить.

Ладно, себе-то врать нечего. Вера вытащила меня за шкирку. Через пару месяцев нашу группу перевели на начальную ступень – с тщательно отобранными менторами фильмами и передачами было покончено. Ковыряйся в информации, сколько влезет, ну, в известных пределах, конечно. Я и названий-имен без ошибок произнести не мог, но первой моей поисковой командой стали «Домерге», «Сид Леттера», «Игер Спана». Собственное имя выскочило следом, информслужбы обсасывали скандал – я упёр подбородок в кулаки и рухнул в голографический поток. Так и не высовывался из него следующие три года, до новой встречи с моими замечательными родителями.

Домерге жила войной. Питалась ею, как иные миры насыщаются белком и технологиями, что не мешало моей родине оставаться благополучной колонией. Разумеется, если за абсолютный ноль шкалы развития принять историю Новой Земли, где белые поселенцы от великого ума разнесли атомные реакторы, уничтожив себя и планету. На Домерге с энергетикой творились непонятки. То и дело я натыкался на сообщения о свечах, факелах, об отоплении какими-то ископаемыми, и тут же – на красочный показ единственного домергианского космопорта, восхищавшего землян.

Дальше порта чужаков, впрочем, не пускали, большинство браковал расовый контроль. Приезжие заключали торговые сделки или сговаривались с местными чиновниками в отлично оборудованных павильонах, забирались на смотровые площадки и снимали оттуда запретную для них планету. Закованные в чёрную броню цитадели, ощетинившиеся радарами и жерлами орудий, бесконечные ряды ограждений, палевую степную гладь. Правили Домерге кланы, и я мигом запутался в сложной иерархии. Сразу за резервацией для пришлых в низкое хмурое небо бил сине-серый сигнальный луч – въедливый турист отменно поймал ракурс, завопил восторженно: «Это, мужики, высшее общество! Знамя клана Берилла, они… ну, как у нас короли раньше заправляли, сечёте? Снимать уникалов нельзя, выдернут линком с руками». Кровь берилловая, кровь моего отца… Цитадели за космопортом оказались вовсе не столицей, так, форпостами для чужаков, но я насчитал с дюжину ярких лучей, таранящих облака. Багрянец клана Магмы, рыжее пламя Медных, белый стержень Льда, ядовитые оранжевые всплески в черноте Свинцовых, золото Ртути, серебряная зелень Циркония, зернистая пестрота Гранита – почему Сид и Игер увезли меня от этих чудес?

Уникалы вызывали у землян и жителей других покорённых миров нервические припадки. Люди не знали, какой ярлык им прилепить: от давно привычных мне «уродов» и «жертв генетических экспериментов расистов» до «торжества эволюции», и всякое прозвище густо окрашивалось страхом. Верхушка кланов редко снисходила до общения с пришлыми, в космопорте командовали те, кого туристы звали вассалами. Ястребы, Волки, Рыси и Вороны – низшие генетические линии, чьи представители заключали сделки, обдирали инопланетников и воевали за своих господ. Низших чужаки снимали тайком, видео часто стиралось при досмотре, но кое-что просочилось в сеть. Вот у белой рифлёной стены выстроился отряд: плотно облегающие штаны, длинные, тканные золотом рубахи; лёгкие нагрудники, каски с поднятыми биощитками; неуловимо похожие лица, точно засняли в профиль крылатого хищника, приготовившегося к нападению. Ястребы не копировали один другого, как нет и на земле в точности одинаковых человеческих черт, и всё равно… Сид Леттера, растиражированный камерой, охранял тот ангар, пусть моего отца там не было.

Попался мне и ролик, надолго отрубивший тягу к знаниям. Высокий, сложённый как борец, седовласый мужчина подсаживал двоих детей в странной модели кар. Помогал ему ловкач помоложе, пониже ростом, чьи короткие волосы отливали лиловой чернотой, – Волк и Ворон, я уже успел заучить вассальные линии. Молодой явно старался почаще касаться седого, волновался, заглядывал в глаза, и тут седой обернулся, показав круглый, выпирающий живот, обтянутый простецким рабочим комбинезоном. Я свернул голограмму, сполз с кресла, представил беременным Сида, потом Игера, и меня неудержимо замутило. Способность домергиан к двойному размножению неизменно вгоняла туристов в шок, им-то хорошо было шутить, строить гипотезы – их произвели на свет женщины, им не грозило лезущее на нос брюхо. И матери не забывали шутников в интернатах, как второпях исправленную оплошность, никчёмный груз.

Я самостоятельно допёр, где искать вероятную причину моего интернатского настоящего, и страшно этим гордился. В год моего рождения домергианские кланы решали давний вопрос: а не выпнуть ли чужаков с планеты к чертям собачьим? Решали, как водится на моей родине, отнюдь не в парламентских спорах – на выжженных взрывами плоскогорьях. Клан Берилл возглавлял сторонников изгнания инопланетников, клан Ртути воевал за сотрудничество с чужими, и берилловые вроде бы продули вчистую… Проигранная война вытолкнула сотни, может, тысячи вынужденных эмигрантов на прародительницу-землю. Игер Спана со своей партией пытался взять соотечественников за горло, заставить принять беглецов обратно, Сид Леттера хотел того же, только без использования ракет малого радиуса и до зубов вооруженного десанта. Кто-то выкопал историю их общего ребёнка, наличие Радека Айторе перечеркнуло партийную карьеру его папаш, как возможно и саму жизнь.