"Авантюристы" (СИ)

Подозвав доверенного эльфа Люциуса, я поинтересовался:

- Госпожа уже спит?

- Нет, хозяин.

- Передай ей, что мне нужно поработать с кое-какими бумагами в кабинете, пускай не ждёт меня.

Вот так! Я одним махом решил неудобный для меня вопрос со спальнями и совершенно законно занял стратегически важный пост – кабинет, в котором был единственный камин, связывающий поместье с каминной сетью. Моё ожидание грозило затянуться, и я поудобнее устроился в кресле возле распространяющего приятное тепло огня с бокалом коньяка в руках. Если бы не тревога за Люца, такое времяпрепровождение даже можно было назвать приятным, и, просидев больше часа, я уже начал потихоньку дремать, когда со стороны двери в кабинет послышался какой-то невнятный шум и прошуршали чьи-то приглушённые ковром шаги. В темноте незваный гость налетел на стол, и я хотел было уже привлечь к себе внимание, когда услышал полное отчаяния бормотание:

- О, нет! Только не сейчас, не со мной! Я этого не переживу!

В едва освещённой светом огня в камине комнате почти на ощупь передвигалась наша «беглянка». Похоже было, что моя студентка пребывала в полном шоке и отчаянии, а в этом состоянии малолетние экзальтированные дуры способны на всё, включая… так и есть! Я уловил в её бормотании что-то вроде «Зааважу», и «Осточертел и этот долбаный мир, и моё невезение», а уж когда она, нашарив что-то в своей сумочке, поднесла к губам какой-то фиал с зельем, меня словно холодной водой окатило, напрочь отбивая всякую сонливость:

- Опомнитесь, сумасшедшая девчонка!

Мне почти удалось схватить её и вырвать из рук проклятый фиал, но девчонка с невиданной доселе прытью буквально выскользнула из рук и, отгородившись от меня спинкой кресла, одним глотком проглотила содержимое флакона, запустив бесполезную уже стекляшку в огонь камина. Моё сердце стремительно рухнуло куда-то вниз: как зельевар и человек, достаточно долго занимавшийся Тёмными Искусствами, я мог назвать сотню ядов, которые бы могли находиться в полетевшей в огонь бутылочке, и, к сожалению, большинство из них полностью уничтожались близким контактом с открытым пламенем.

- Вы малолетняя идиотка, Паркинсон! Что было во флаконе? Да говорите же, а то я не дам и ломаного кната за вашу жизнь!

Эта дура могла умереть прямо на моих глазах, а я, не зная яда, которым она отравилась, не смог бы её спасти. Оставалась единственная возможность, но надо было торопиться. Девчонке ещё раз удалось увернуться от меня, но на третий раз я её поймал, всем своим телом притиснув к стеллажу с книгами. Боюсь, на тот момент меня меньше всего заботили её удобства и моя грубость: надо было спасать идиотке жизнь. Поймав вертевшую головой девицу за подбородок и зафиксировав её голову так, чтобы она не могла увернуться, я накрыл распахнувшийся в гневном возгласе рот своими губами, пытаясь уловить малейший оттенок вкуса выпитого ею зелья. Того, что случилось потом, я и сам от себя не ожидал.

Так уж получилось, что меня никогда не привлекали девушки. Да и я их, если на то пошло. Некрасивый, небогатый, с острым, как бритва, языком полукровка не был достойной кандидатурой для охоты на будущего мужа. Да и у меня девчачьи капризы и истерики ничего, кроме головной боли, не вызывали. Это уже потом, когда я стал Упивающимся, многие помешанные на ауре власти ведьмы пытались вешаться мне на шею, да к тому времени у меня уже был чётко сформированный круг интимных интересов. С парнями, по крайней мере, одинаково яростно можно было как драться, так и заниматься сексом. Став деканом Слизерина, я просто-напросто запретил себе воспринимать студентов как потенциальных сексуальных партнёров, и все шестнадцать лет работы мне это вполне удавалось. Поэтому я был в полном шоке, когда, всего лишь пытаясь выяснить, чем отравилась эта дурочка, накрыл губами её рот, и… поначалу жертва моей агрессии сопротивлялась и пыталась даже кусаться, но потом нас словно накрыло огненной волной. Что это было, я не знаю, но точно не простое возбуждение. Это чувство сложно описать: нежность, тепло родного дома, которого у меня никогда не было, чувство родства и… да, огромная, всепоглощающая страсть. То, что начиналось как необходимость, внезапно захлестнуло нас обоих, отгораживая от всего мира, и бросило в океан острого, почти болезненного для моего заледеневшего сердца счастья. Позабыв обо всём на свете, мы целовались, как сумасшедшие, едва отрываясь друг от друга, чтобы глотнуть воздуха и соединяясь вновь. Полутьма, освещённая сполохами огня в камине, сыграла с нами шутку, почти до неузнаваемости искажая черты лиц. Здесь не было лощёного аристократа красавца-блондина Люциуса Малфоя и полненькой дурочки Панси Паркинсон, а существовали лишь два захваченных страстью существа, не имеющих имён.

Какую-то пару секунд я ещё пытался бороться с собой, но очередной жалобный стон, сорвавшийся с зацелованных мною губ, и открытая моим поцелуям беззащитная шея окончательно сорвали к Мордредовой матери весь мой контроль. Выпустить из своих рук это существо сейчас я не мог, даже если бы мне угрожали смертью. Казалось, эта минута может длиться вечно, но… почти погасшее пламя в камине внезапно вспыхнуло зелёным светом, с шумом загудев в дымоходе. Волшебная минута была испорчена, и я, облизнув саднящие от яростно-нежных поцелуев губы, почувствовал на них знакомый привкус, объяснявший многое в поведение «невесты»:

- Вот оно что: Оборотное зелье…

Меня больно полоснули по сердцу горечь и обида, взметнувшиеся в устремлённых на меня глазах, а в следующую секунду я, не ожидавший толчка неожиданно сильных рук, отлетел к креслу, едва удержав равновесие. Моя пленница… или пленник, не знаю даже, как теперь и назвать, судорожно вдохнув открытым ртом воздух, внезапно метнулась к камину, едва не сбив с ног вывалившегося из него человека. От столкновения капюшон его изгвазданной в чём-то мантии слетел с головы, открывая во всей красе моего основательно взъерошенного, но явно довольного друга Люциуса. А через мгновение в зелёном пламени исчезла фигура вызвавшей в моей душе такую бурю гостьи, и я, промахнувшийся в броске всего на каких-то несколько дюймов, беспомощно стоял и смотрел на исчезающие всполохи магического огня.

В себя я пришёл от толчка в плечо и приглушённого слегка сбивающегося голоса:

- Ради Мерлина! Что ты застыл столбом? За мной может быть погоня: закрывай камин.

Закрыв доступ в Малфой-менор и для верности заблокировав каминную сеть парочкой заклинаний собственного изобретения, я развернулся, чтобы как следует разглядеть своего нагулявшегося друга. Судя по самодовольной роже, свою дозу адреналина он получил, но, Мерлин великий, в каком же аристократ был виде! Местами порванная и вымазанная в грязи мантия, взъерошенные волосы, глубокая царапина явно от «Сектусемпры» на правой щеке, парочка сломанных рёбер и… последствие попавшего вскользь «Круцио». Определив это за несколько секунд одним Диагностическим заклинанием, я в гневе уставился на друга, который, морщась от боли в рёбрах, уже избавлялся от испорченной одежды:

- Ну, и какого Мордреда это означает?

Повод сердиться у меня был, и не малый. С тех пор, как после битвы за Хогвартс Аврорат всерьёз взялся за уцелевших УПСов, на всех, кто не был осуждён на заключение в Азкабане, были наложены ограничения магической силы, и теперь в Британии использовать Заклятие Боли могли только авроры, да непростые, а из подразделения по быстрому реагированию, которое возглавлял… Шеклболт. У которого, в свою очередь, была молодая красивая жена-испанка, отличавшаяся, по слухам, бешеным темпераментом и страдавшая от постоянной занятости мужа. Все кусочки «головоломки» окончательно встали на свои места, и я, набрав в грудь побольше воздуха и ухватив окончательно слетевшего с катушек друга за спутанную гриву платиновых волос, зашипел не хуже приснопамятного василиска, давно пошедшего на ингредиенты для замковой лаборатории:

- Т-ты? Охренел?! Люц, тебе что, жить надоело?! Ты в своём уме?! Только маг о двух головах или полный отморозок попытается наставить рога правой руке Главы Аврората!!! Если хочешь сдохнуть, лучше заавадься сам! Какого хрена ты полез к Констанце Шеклболт?!